— Юрий Давыдович!

Комбата догоняли комиссар и трое железнодорожников.

— Юрий Давыдович, наша паровозная бригада, Арсеньев прислал.

Комбат оценивающе осмотрел всех троих. Один пацан лет семнадцати, один дядька под пятьдесят. А вот этот, похоже, старший.

— Майор Шелепин, — протянул руку комбат.

— Старший паровозной бригады имени героев КВЖД машинист Трифонов, — невысокий широкоплечий крепыш стиснул ладонь Шелепина.

— Ого, даже орденоносец, — улыбнулся комбат, глядя на помутневший орден Трудового Красного Знамени на тужурке машиниста. — За что, если не секрет?

— За проводку тяжелых составов. Сами методу придумали, сами освоили, потом даже в Москву ездили доклад делать. А вы? Если не секрет, конечно? — Трифонов с ответной усмешкой кивнул на боевое Красное Знамя на груди у Шелепина.

— За бои у Баин Цагана, Халхин-Гол.

Машинист слегка наклонил голову, словно подтверждая что-то, затем повернулся к платформам:

— Легкие сгружать уже приходилось. А вот таких еще не видел. Сколько они весят?

Комиссар предостерегающе поднял бровь.

— Нет, если военная тайна — я понимаю, — покачал головой Трифонов.

— Да ладно, Михаил Владимирович, под мою ответственность, — поморщился комбат. — Средние — 26 тонн. Мой, флагманский, вон на третьей платформе — под пятьдесят.

— Понятно, — машинист, видимо, что-то прикидывал, осматривая эшелон. — Немного неудачно, конечно, все средние в хвосте, ну, ладно. Значит, договоримся так, товарищ майор. Я буду подавать состав вперед. Пока Сева, — он указал на пацана, — не даст сигнал красным флажком, с места не трогайтесь.

— Хорошо. Соответственно, пока мы вам дважды флажком не отмахнем — вы тоже не двигайтесь.

— Ясно. Тогда мы — на паровоз.

Железнодорожники быстрым шагом направились к локомотиву. Шелепин повернулся к комиссару:

— Сборный пункт будет вон там, в автопарке. Михаил Владимирович, поставьте регулировщиков перед поворотом и перед воротами. Машины сразу маскировать брезентом. Надо постараться управиться за час-полтора. Черт, погано, что мы ехали сами по себе! Хоть бы взвод пехоты дали! Командиры рот, ко мне!

В этот раз ротные явились пред светлые очи комбата почти мгновенно. Майор последний раз, в деталях, разъяснил, что от них требуется, указал пункт сбора танков после спуска. При этом Шелепин пристально смотрел на Иванова, который не знал, куда деваться. Покончив с разъяснениями, комбат спросил, есть ли вопросы. Иванов, набравшись смелости, сообщил, что у половины его механиков опыт вождения «тридцатьчетверки» — всего несколько часов. Лейтенант очень хотел бы знать, как ему избежать аварии в такой ситуации. Комбат кивнул и сказал, что вопрос правильный. В случае, если командиры не уверены в опыте водителей, им следует самим занять место за рычагами. Отличникам боевой и политической подготовки не составит труда свести танк на землю. Иванов покраснел.

— Запомните, вы лично наблюдаете за разгрузкой своих танков. Как только танк спущен — даете отмашку флажком в мою сторону. Один раз. Запомнили? И не дай бог, кто-нибудь воткнет машину. Буду рассматривать это как сознательное выведение из строя со всеми вытекающими. Все, приступайте.

Командиры рот бегом бросились к своим платформам.

— Надеюсь, не напортачат, — пробормотал Шелепин.

— Смотри, Юра, накаркаешь, — усмехнулся комиссар. — Послушай старого политработника, майор. Все, что мог, — ты сделал. Теперь просто стой и смотри. Курить хочешь?

— Махорка?

— Обижаешь. Папиросы у меня.

— Хорошо живут старые политработники, — майор достал из протянутого портсигара папиросу и вынул из кармана зажигалку.

— Дай посмотреть? — Комиссар перевернул плоскую серебряную вещицу. — «Командиру взвода Шелепину за отличную стрельбу от…» Юрка, ты что, с ума сошел?

— А в чем дело? — спокойно ответил комбат, забирая зажигалку и пряча ее в карман. — Он мне ее вручал за то, что я пятью снарядами пять мишеней выбил.

— Он же враг народа.

— Враг не враг, — комбат глубоко затянулся. — Поди, разберись. У нас вон комдива посадили и начштаба. И комиссара, кстати, тоже. А весной он мне писал — выпустили, извинились, в звании восстановили. А тоже был враг народа.

— Слушай, кончай мне тут контру разводить!

— Молчу, молчу. Всё, они, похоже, готовы.

Комбат вынул флажок из чехла и резко отмахнул вниз. Взревели моторы, механики стали разворачивать танки на месте. Первым управился водитель Т-26 из взвода Иванова. Аккуратно въехав левой гусеницей на съезд, он начал короткими рывками подавать правую. На мгновение показалось, что последняя опорная тележка зависнет в воздухе с другого края, но тут механик дал газ, и танк медленно въехал на импровизированный пандус. Подрабатывая тормозами, водитель осторожно провел машину по спуску. Внизу танк все так же аккуратно развернулся на месте. Командир машины торопливо отмахнул флажком и вместе с заряжающим полез на башню. Т-26 медленно перевалился через пути и направился к месту сбора.

— Хороший водитель, — кивнул комбат.

Водитель Турсунходжиева все делал в точности по наставлениям. Повинуясь взмахам руки своего командира, он в два приема подал танк с платформы, затем очень медленно съехал вниз, развернул танк, чуть проехал вперед и остановился. В башню полез только заряжающий, а Магомед, похоже, решил остаться и присмотреть за своим взводом. Хуже всего дела обстояли у Бурцева. Механик сгружаемой машины, судя по всему, был совсем зеленый. Танк успел дважды заглохнуть на платформе, затем, при попытке развернуться, часть левой гусеницы оказалась в воздухе. Командир машины резко замахал руками над головой, потом подбежал к раскрытому люку механика и, видимо, приказал выметаться, сопроводив свои слова недвусмысленным жестом. Водитель неловко выбрался наружу, и командир нырнул на его место. Осторожно газуя, он свел машину вниз, отогнал в сторону и вылез из танка. Механик понуро подошел к танку, но разбор оказался коротким. Командир рубанул воздух рукой прямо перед носом незадачливого танкиста, сказав что-то, по-видимому, весьма нелицеприятное, и яростно полез на башню.

— Водитель — дрянь, — подытожил Шелепин. — Как подумаю, что с такими в бой идти…

— Зато командир, похоже, ничего, — спокойно заметил комиссар.

— Ну и что, мне его за рычаги сажать?

— Ты чего кипятишься? — Комиссар невозмутимо закурил. — Пойдем в бой с тем, что есть.

— Мне бы хоть месяц — я бы этих гавриков в минимально человеческий облик привел, — в сердцах махнул рукой комбат.

— Нет у нас месяца. У нас даже недели нет, — Беляков глубоко затянулся. — И ты это не хуже меня понимаешь. Так что кончай жаловаться, ненавижу это. Ты коммунист, в конце концов.

— «…и мотор взревел с новой силой», — не удержался майор. — Ты бы лучше не меня, а начштаба нашего воспитывал.

— Его теперь пусть Особый отдел воспитывает, — помрачнел комиссар. — Никогда себе не прощу, что проглядел…

— Ладно, не казнись. Ты его не знал. Так, похоже, первую порцию сгрузили.

С шестнадцатой платформы лихо скатилась ремонтная летучка. На мгновение показалось, что фургон перевернется, но шофер виртуозно развернул машину на пятачке, перевалился через пути по заранее настеленным доскам и укатил к стоянке.

— Напомни мне переговорить с этим лихачом, — заметил комбат и дважды махнул флажком в сторону паровоза.

Трифонов ответил двумя свистками, затем эшелон плавно тронулся и почти сразу остановился, передвинувшись вперед ровно на одну платформу.

— Ас! — восхитился комиссар. — Надо будет ему благодарность куда-нибудь записать.

— Нужна ему твоя благодарность. Ты ему лучше портсигар подари.

— Может, он не курит.

Дверь паровоза открылась, и из нее свесилась маленькая фигурка. Сева резко повел флажком и снова скрылся в кабине. Комбат отмахнул танкистам, и разгрузка продолжилась. В этот раз сплоховал водитель из взвода Турсунходжиева. Т-26 бестолково дергался на платформе, наконец двигатель заглох, и командир машины подбежал к танку, судя по всему, кроя механика, на чем свет стоит. Внезапно на платформу вскочил маленький танкист и принялся что-то втолковывать командиру.