— Да? — крикнула я надменно в темноту на крыльце. А потом повторила еще грубее: — Да?

— Так-так, — отозвался смутно знакомый голос. — Дух времени! Глазам своим не верю…

О Господи! Я тоже не поверила.

Потому что это был донателловский Давид. Шляпа, пальто, рука на поясе и снова бутылка вместо меча.

Сначала я увидела его рот, — все остальное закрывали поля шляпы. Кроме того, было очень темно — только луна освещала нас. На губах гостя играла такая же сардоническая усмешка, как у всех неприступных героев, появившихся с тех пор, как романтическая проза завоевала хрупкие сердца мечтательных дам.

— Я пришел с поручением от соседей, — произнесли губы. Давид осторожно помахал бутылкой, потом низко склонил голову в шляпе. После чего выпрямился и продолжил: — Моему другу показалось, что он заметил привидение… — Кисть соскользнула с бедра, рука вытянулась вперед, и он слегка ущипнул меня за локоть. Губы улыбались. — Вижу, он ошибся. Ты все же женщина из плоти.

По сравнению с происходящим урчание мотора машины показалось мне таким же незначительным, как тепло от свечи на Аляске. Резонанс от его голоса достиг области, расположенной как раз под размягчившейся плитой в районе солнечного сплетения. Живи мы не в середине восьмидесятых годов двадцатого века, я с легкостью упала бы в обморок. Но я могла поступать только так, как дозволено современной женщине, — притвориться, что осталась равнодушной, несмотря на сильнейшее возбуждение от одного его прикосновения. В той ситуации, не желая жертвовать ни каплей своей свободы, я подумала, что девицы девятнадцатого века находились в более выгодном положении. Гораздо проще было бы упасть в обморок, чем, стоя у порога, делать вид, что мне совершенно наплевать на гостя. Я уцепилась за край двери, и это немного помогло мне.

— А ты кто такой, черт подери? — спросила я таким тоном, что любой съезд феминисток приветствовал бы меня. И мысленно добавила: «Я в восторге от тебя! Заходи, будь любезен!»

Рука, ущипнувшая меня, потянулась к голове и сияла шляпу.

Если бы… Если бы он оказался плешивым…

Но нет, мне было уготовано иное: передо мной стоял настоящий Хитклиф, такого еще нужно было бы поискать! И госпожа Луна… Луна на небе, с улыбкой наблюдающая за нами, решила в самом выгодном свете представить его примятые черные кудри и темные, раскаленные, как горячие угли, глаза. Если бы я посмотрела на усыпанный звездами небесный свод, наверное, заметила бы Барбару Картленд, промчавшуюся по нему в сверкающей колеснице.

— Финбар, — произнес он.

— Какой Финбар? — требовательно спросила я, стараясь оттянуть неизбежное.

— Флинн.

— У тебя вообще нет ирландского акцента…

— Я родился в Танбридж-Уэлсе.

— Тем лучше для Танбридж-Уэлса.

— Мне послышалась нотка осуждения? — Он сделал шаг назад.

«Не уходи», — подумала я. И, к счастью, решилась.

— Не уходи, — попросила я.

Он сделал шаг вперед. Я снова смогла дышать.

— Вижу, у тебя частная вечеринка. — Он оглядел меня с головы до ног. — Поэтому я не останусь. Просто хотел проверить, что за маленькое привидение увидел Рики. — Он прислонился плечом к косяку входной двери, надел шляпу, снова надвинул ее на лицо и вздохнул. По моему телу опять пробежала чувственная волна. — Когда я приезжаю в Чизвик, происходят странные события, связывающие меня с этим домом. — Не выпуская из руки бутылку, Финбар немного приподнял поля шляпы, и теперь был хорошо виден его профиль, подсвеченный луной и (естественно) очень мужественный. Он окинул меня медленным взглядом. Прирожденный актер.

— Это мой дом, — заявила я. — Что тебя с ним может связывать?

— На прошлой неделе я впервые в жизни произвел здесь гражданский арест. Жаль, что этот парень оказался твоим мужем.

— Моим бывшим мужем.

— Ну да, это осложнило ситуацию.

— Ему не следовало здесь находиться. Я живу одна. Мне так нравится.

— Ты сейчас одна?

— Да.

— Можно, я задам тебе вопрос?

Мне захотелось уточнить, хихикая: «У тебя дома или у меня?» Но я смогла вымолвить только:

— Угу.

— Что ты делаешь в новогоднюю ночь в полном одиночестве, в длинном белом платье, с цветком в волосах и — не обижайся, пожалуйста — вдрызг пьяная?

— Я не пьяная.

— Нет, ты напилась. Очень сильно. Я знаю, потому что сам на полпути к тому же, но ты… Ты, девочка моя дорогая, на ногах не держишься…

Я опустила глаза: мои босые ноги, казалось, устойчиво стояли на полу. Абсурдность пересилила, и я сделала реверанс, не сомневаясь, что тем самым докажу свою трезвость. Осторожно выпрямившись, сказала:

— Видишь? Ты не сможешь это повторить.

Но, конечно же, ему это удалось.

В Новый год на пороге моего дома Давид скульптора Донателло присел передо мной в реверансе, и это мне очень понравилось.

— Зайди на минуту, — попросила я.

— Если я не вернусь, меня будут искать. — А потом Финбар рассмеялся (несколько театрально) и сказал, словно обращаясь к зрителям на балконе: — Но — какого черта! — надо уходить, пока ты еще нужен им, так ведь?

Я тоже рассмеялась, потому что, когда я отступила в холл, он последовал за мной.

— Говорят, — сообщил он, продвигаясь вперед, — что ты странное маленькое создание, никуда не выходишь и никого не приглашаешь к себе. А этот дом — твой заколдованный замок.

— Кто говорит? — Я все еще пятилась, увлекая его за собой.

— Фред и Джерри.

— Они так сказали?

— Ну… — У него хватило такта, чтобы изобразить смущение. — Немного другими словами. Но так звучит лучше. Более романтично.

К этому моменту мы уже были в комнате.

— У меня есть водка. — Я подняла бутылку.

— А у меня шампанское. — Он показал мне свою.

— Смешай, — предложила я.

— Фу, — вдруг сказал он, и я подумала, что это относится к моей идее. Но он поднял ногу и рассматривал ее. К каблуку прилипла шоколадная конфета. Я наклонилась, чтобы снять ее, и почувствовала его руку на своей голове. «Вот оно, — подумала я. Прикосновение было как электрический разряд. — Он собирается меня соблазнить. Как здорово!» Но нет, я ощутила только внезапную потерю. Он что-то забрал у меня. Хризантему.

— Она засохла, — заметил он удивленно.

— Так происходит со всем, что прикасается ко мне. — Я ударилась в патетику. — Представь, что это герань.

— Что представить?

Я сидела на корточках, держа в руке конфету.

— Неужели ты не знаешь вашего Элиота?

Он сдержанно покачал головой, кудри рассыпались по плечам. Я пришла в восторг. Он был здесь, в моей комнате. У меня. Но как его удержать? Ладно, допустим — он актер. Актеров привлекают тексты. Ergo[14] — я знала текст, лучшие его образцы хранились у меня в голове. И вдохновение, которое я тщательно контролировала в школе, и воспоминания, запертые глубоко в душе, — все вдруг хлынуло наружу. Я стремилась удержать Финбара Флинна, и если я хотела добиться своего, то должна была и развлекать, и воодушевлять его. Гость снял шляпу, и стало понятно — он останется.

— Ты ведь актер. Ты должен знать Томаса Стернза Элиота.

— Ты имеешь в виду «Вечерний коктейль»?

— Не надо мыслить настолько узко. Я говорю о поэзии — замечательных, чудесных стихах…

Он выглядел недовольным. До чего же он был хорош! Финбар Флинн напряженно застыл на краешке дивана, идеальные складки белого пальто спадали вниз, а еще — это необыкновенное лицо, которое нельзя было назвать идеально красивым.

— Время идет, — сказал он, взглянув на часы.

— Съешь конфету, — предложила я, стараясь, чтобы это прозвучало очень обольстительно, и протянула ему отвратительный мятый кусок шоколада, который недавно сняла с его ноги.

Финбар открыл рот, и я сунула в него конфету. Внутри было мягко, тепло и влажно, и, вытаскивая палец, я чувствовала неровности в глубине. Я облизала палец — липкая сладость смешалась с его слюной, — и подумала, что Джон Донн в своей «Блохе» со сверхъестественной точностью описал подобную ситуацию. Причмокнула от удовольствия.