— Даже не пытайся.

— Не вынуждай меня.

— Посмотрим, — мрачно сказал он.

— Действительно, посмотрим. Это все, что ты хотел сказать?

— Джоан… — В его голосе послышалось предостережение.

— И угрожает расправой.

Короткие гудки.

Джек остался за занавесом.

Ничтожество.

Робин предпринял еще одну попытку встретиться со мной наедине, предложив поговорить за ленчем. К тому времени его лицо уже утратило чистоту и свежеть и выглядело немного измученным, возмужавшим, гладкую кожу прорезали морщины. Щенячье выражение сменилось другим, менее открытым, которое отражало борьбу, происходившую у него в душе. Поскольку, как я себя ни уговаривала, я не смогла полностью освободиться от чувства вины, у меня был соблазн принять приглашение, но имело ли это смысл? Рано или поздно Робин сделает неизбежный ход, и тогда все станет еще хуже. Я видела, как он уезжает на велосипеде, и вынуждена была признать: несмотря на сильные душевные муки, его тело по-прежнему в идеальной форме. На улице было холодно, а Робин приезжал и уезжал из школы в велосипедном костюме. И в тот момент, глядя, как блестящие мускулистые ноги крутят педали, я подумала об Адонисе — странно, при всей физической привлекательности Робина, я-то не Афродита, совсем не похожа на богиню…

Это показалось мне очень хорошим знаком, и я отбросила мысли о том, что подобное сравнение не может появиться у человека с холодным рассудком, скорее, он должен мечтать о чем-то отвлеченном…

Я решила, что в большей степени вина лежит на Робине, — ведь он то и дело спрашивал про билеты в театр. И не сомневалась, что, если бы не он, я бы давно уже забыла о почти нереальной возможности когда-нибудь снова увидеть Финбара Флинна.

Февраль — самый неприятный из всех месяцев, потому что играет с нашими мечтами о весне. Он может подарить один теплый солнечный день, и мы чувствуем прилив жизненных сил и верим, что скоро забудем про горячую грелку в кровати и вечно текущий нос. Но следующие дни снова мрачны, как тень Юпитера на скале Прометея, и мы снова окажемся в преисподней. К счастью, меня не посещали подобные иллюзии: наступало утро, потом вечер, и я довольствовалась этим. Дебаты по поводу прогноза погоды ничуть меня не трогали.

Примерно через неделю после отъезда Дарреллов я получила от них открытку: ужасные небоскребы на фоне неестественно голубого неба. Не понимаю, как кто-то может считать Нью-Йорк красивым. С обратной стороны было небольшое веселое послание о том, как они счастливы в Америке, как хорошо чувствует себя Порция и так далее, постскриптум же звучал тоскливо: «…и передай привет нашему садику, ведь он, вероятно, чувствует себя заброшенным». Я поставила открытку на стеллаж в холле и отправилась в школу.

Я редко получаю письма, поэтому была очень удивлена, когда Рода и Марджери, поздоровавшись со мной в коридоре, спросили:

— Ну что, ты получила почту сегодня утром?

Рода с энтузиазмом подмигнула мне и сообщила:

— Бедная старушка Мардж ничего не получила, так ведь?

Бедная старушка Мардж закивала, хихикая.

— Правда, она не особо из-за этого переживает, как считаешь, Джоан? Но, я уверена, у тебя-то есть новости.

Я озадаченно ответила, что получила открытку. Может быть, Рода с учениками стали изучать работу почтовой службы, ведь я, как правило, не участвовала в беседах учителей, — так что не было смысла скрывать правду.

— Только одну? — спросила Рода.

— Одну, — подтвердила я.

— О, дорогая. — В ее голосе явно послышалась насмешка. — И все же, одна лучше, чем ничего. Мы все знаем, от кого она, так ведь?

— Разве? — Я ничего не могла понять.

— Ну ладно. — Рода похлопала Марджери по руке. — Удачи в новом году! Мы еще увидим, как ты пойдешь к алтарю.

— Ты просто невыносима! — заметила Марджери. На ней был искусно связанный жакет, и она жеманно улыбалась.

Рода засмеялась, а потом оглянулась, услышав хлопок входной двери.

— Хо-хо, а вот и он. Пойдем, Марджери, нам здесь не место.

Это был Робин, он только что приехал. Я быстро улыбнулась ему издалека и поспешила удалиться, но за спиной раздался стук его кроссовок — он догнал меня.

— Есть новости? — выдохнул он.

Что это такое?

— О чем? — рассердилась я. — И с какой стати вдруг всех интересует моя почта?

— Билеты. В театр. Финбар Флинн участвовал в программе об искусстве пару дней назад. — (Я знала об этом). — Похоже, это будет великолепная постановка.

Я почувствовала странное легкое покалывание в одном интимном месте и, к несчастью, не смогла сдержать раздражения.

— Нет, билетов нет. Просто забудь об этом, ладно? Я не желаю больше слышать ни слова на эту тему.

— Может быть, стоит написать ему. У тебя есть адрес?

— Нет, — сказала я. — У меня нет его адреса. И я не представляю себе, где он живет.

— Наверное, — произнес он задумчиво, — я могу написать в театр на его имя. Это может быть просто замечательный спектакль. Разве ты не хочешь его увидеть?

— Робин, — я сдерживалась изо всех сил, — ты всегда можешь пойти и купить билеты. Нет необходимости, чтобы их присылал Финбар Флинн.

— Знаю, — горячился он. — Но он ведь сам сказал, что приглашает нас — нас обоих… Думаешь, он будет недоволен, если я об этом напомню?

Звонок возвестил о начале общего собрания перед уроками.

— Господи, мне пора, — и Робин исчез в мужском туалете — его ожидало превращение в супермена.

Я вернулась домой — в блаженную тишину — и бросила сумки в холле. На стеллаже стояла очень красивая открытка с ужасными небоскребами на фоне неба. Я вспомнила о тоскливой приписке Джеральдины, подумала, что совсем не сложно выполнить ее просьбу, и вышла на улицу. Взглянула через изгородь на их грустный, сиротливый сад, который даже наполовину не был таким запущенным, как мой, и сказала: «Привет от твоих хозяев. Они любят тебя». Обязанность была выполнена, и я направилась назад по топкой тропинке.

Это был один из тех февральских дней, когда госпожа природа колебалась: теплый и унылый, не такой плохой, чтобы навевать тоску, но и не дарящий весенней радости. Проходя мимо ящика с засохшими цветами в патио, я вдруг заметила свежий зеленый побег, торчащий из неухоженных прошлогодних зарослей, а потом еще и еще один. Это проклюнулись луковицы, которые мы с Джеком посадили позапрошлой осенью, — я совсем забыла о них. Нарциссы, белые и желтые, тюльпаны — они были посажены до того, как финальный занавес опустился на радостный мирок, который мы хотели создать вместе. Удивительно, но в прошлом году я скучала без них. Как же далеко простирается могущество природы!

Я была готова к боли и обрадовалась, когда ничего не почувствовала. Я изгнала Джека, ни единой эмоции не осталось. Передо мной были обычные растения, а они не имеют власти над чувствами.

Не думаю, что Дарреллы назвали бы мое занятие садоводством, однако все же я задержалась на улице на некоторое время: выдернула сорняки из ящика и собрала в ладони влажную листву с каменных желобов для стока воды, которые окружали патио. И везде я видела признаки приближающейся весны. Ухватить, потянуть, бросить — мне нравилось работать в этом ритме и наблюдать, как растут вокруг горы поверженных сорняков. Выдергивать из земли все подряд — непередаваемое удовольствие. Я даже нашла несколько изгрызенных кусков хлеба — доказательство существования крысы, и наши щипцы для барбекю, которые погода превратила в настоящий римский артефакт. Я решила поддержать крысу в борьбе против Мод и Реджи и не выдавать ее.

Во время садоводческого порыва я обнаружила первые настоящие цветы этого года: несколько розовых и желтых бутонов в зарослях примулы — маленькие, немного влажные, мягкие, они напоминали только что вылупившихся цыплят. Какие хорошенькие! Я обрадовалась им, выполола вокруг все сорняки и, проголодавшись, вернулась в дом.