Она посмотрела на нас, ища подтверждения своей мысли, но мы ничего не могли ей сказать, поскольку оба росли без матери.

— Никогда бы не подумала, что они способны на такое — хранить каждую мелочь, — задумчиво произнесла Амелия.

— Непонятно, почему они скрывали это от тебя, — пробормотал Адам скорее самому себе, чем Амелии.

Он не сразу понял, что сказал вслух то, о чем мы все думали, и поспешил исправить оплошность:

— Как замечательно, что они все это сберегли!

Но было поздно. Амелия глубоко задумалась. Ясно было, что он назвал проблему проблемой: ее родители не хотели, чтобы она знала о существовании этой комнаты. Почему?

— Амелия, — позвала я. — Ты как? Все в порядке?

Как будто очнувшись от забытья, она принялась поспешно опустошать стеллажи в поисках чего-то, о чем, кажется, уже догадалась и теперь не желала попусту терять ни секунды. Она торопливо просматривала даты на коробках, пробегая пальцами по очередной полке.

— А что ты ищешь? — спросила я. — Мы можем помочь?

— Год, когда я родилась. — Она встала на цыпочки и просматривала даты на верхних коробках.

— Семьдесят восьмой, — сказала я Адаму. Он под метр восемьдесят пять, ему проще искать наверху.

— Есть, — сказал Адам, извлекая с полки пыльную коробку.

Амелия поспешно бросилась к нему, выхватила драгоценную находку, но второпях случайно сбила крышку, и все, что было внутри, разлетелось по комнате. Мы стали осторожно ползать на коленках, подбирая каждую бумажку, и случайно столкнулись с Адамом лбами.

— Ой, — засмеялась я, а он потер мне ушибленное место.

— Прости, — нежно извинился он, заглядывая мне в лицо.

Я таяла под взглядом его синих глаз. Я бы с радостью провела с ним всю свою жизнь в этой комнатке, хранящей столько любви и тепла. Эти мысли волновала и возбуждали. Как же это прекрасно — снова ощутить себя влюбленной, а то я уж начала бояться, что больше никогда не смогу пережить ничего похожего на истинную страсть. Но вот оно, это волшебное ощущение, наполняющее каждую мою клеточку радостью жизни, стоит ему только посмотреть на меня. Тут я вдруг вспомнила, как все обстоит на самом деле, и, резко отшатнувшись, переместилась в другой угол.

— Все хорошо? — ласково спросил он.

Я кивнула.

— Я рад, — произнес он с еле заметной улыбкой, и меня окатило жаркой волной от макушки до кончиков пальцев.

Я совсем потеряла голову, как вдруг поняла, что моя подруга подозрительно затихла. Сперва я решила, что Амелия наблюдала за нами, но потом посмотрела на нее и увидела, что по щекам у нее бегут слезы. Амелия держала в руке какое-то письмо.

Я вскочила с пола.

— Что случилась? Почему ты плачешь?

— Моя мама, — она протянула мне исписанный листок, — была мне не родная.

На кухне у Амелии я еще раз прочитала вслух эту коротенькую записку. Элейн молча сидела в углу, а Амелия нервно ходила взад-вперед. Ее шок сменился сначала горькой печалью, а потом обидой и гневом, и мы с Элейн просто не знали, что ей сказать. Элейн перебирала вещи, которые лежали в коробке: погремушку, детские пинетки, вязаную кофточку, платьице…

— Они все ручной работы, — сказала она, и Амелия встала как вкопанная.

— И что? — отрывисто бросила она. — Чего сейчас об этом говорить?

— Ну, такие кружева делают в Кенмэре.

— Да кого волнует, где их делают?

— Просто больше их почти нигде не найдешь, даже в наши дни. Значит, в семидесятые они точно были куплены там.

Амелия нахмурилась и внимательно на нее воззрилась, постепенно начиная понимать, к чему та клонит.

— Нет-нет-нет, — встряла я, чтобы они даже не обсуждали этого. — Нам не важно, откуда эти вещи. Их мог сделать кто угодно и где угодно, неужели ты не понимаешь этого, Элейн? И мы не должны вселять в Амелию бессмысленные надежды найти ее настоящих родителей.

— Найти родителей? — потрясенно повторила Амелия.

Видимо, она еще не до конца осознала, что произошло. Шок от того, что она приемная дочь и это от нее так долго скрывали, заслонил тот факт, что она может найти своих родителей.

— А что я сказала? — пожала плечами Элейн. — Это кенмэрские кружева, вещички все аккуратненькие, сделаны с любовью — вот и все. Я в этом разбираюсь, потому что ходила на курсы по кружевоплетению, чтобы познакомиться там с кем-нибудь. Говорю вам, в этой коробке все вещи из Кенмэра. И кружева, и кофточки — они из Квиллса, это тоже в Кенмэре.

— Вот уж это совершенно невозможно — определить, что вещи связаны в Квиллсе, — отрезала я, чтобы сбить их с этой идиотской мысли.

— Там этикетки есть. — Элейн протянула мне свитерочек. Смотрела она при этом на Амелию. — Я думаю, что твоя биологическая мать живет в Кенмэре.

— Господи боже ты мой, — простонала я, понимая, что нас ждет бессонная ночь.

Адам сидел дома один. Ему было строго-настрого велено собрать пазл из полутора тысяч кусочков, который я специально для него заказала. Прошлый, который мы собирали вместе, ему не понравился: пейзаж маслом почему-то его не вдохновлял. Взамен я приобрела через Интернет пазл с девицей топлес на пустынном пляже. Его доставили утром, и я надеялась, что теперь дело пойдет бодрее.

Домой я вернулась около пяти, совершенно измотанная. Мы с Амелией бесконечно ходили по кругу, и мне не удалось ее переубедить. Если б не Элейн, было бы проще воззвать к голосу разума Амелии, а теперь она твердо вознамерилась отправиться в Кенмэр.

— Ну как она? — спросил Адам, склонившись над журнальным столиком с фрагментом пазла в руке. Лоб наморщен, губы поджаты — видно, что человек полностью сосредоточен. Вот что значит правильная мотивация! Я улыбнулась. — Чего ты? — Он поднял голову и заметил, что я на него смотрю.

— Ничего. Теперь я знаю, что тебе нравятся сиськи, а не попки.

— Безусловно. Я сиськолюб. — Он уже почти сложил один и теперь любовался делом рук своих. — Этот пазл гораздо лучше, чем первый, спасибо тебе.

— Всегда рада. — Я встала на коленки и присоединилась к нему.

Вскоре я почувствовала, что он за мной наблюдает. Какое-то время он молча на меня смотрел, а потом сообщил:

— Я ищу правый сосок.

Мы склонились над столом, почти соприкасаясь головами.

— Вот, держи. — Я протянула ему пазлинку.

— Нет, это не сосок.

— Немножко сосок, немножко кусочек моря. Посмотри на коробку: видишь, он напрягся и сейчас снесет серфера с доски у нее за спиной. Вот, даже краешек доски есть. — Я ткнула в пазлинку.

— Да, точно, — рассмеялся он. — Ты говоришь прямо как Ирма.

— Еще чего, — фыркнула я. — Поверить не могу, что эта Ирма попросила у тебя номер телефона.

— А я не могу поверить, что дал ей твой.

— Что?! — Я пихнула его в бок. Он пихнул меня в ответ. Это было очень по-детски — невинно и весело.

— Ну так что же, как там Амелия?

— Малость не в себе. Понятно, что ее крепко пристукнуло. А я вот не думаю, что сильно удивилась бы, узнав, что я приемная дочь. Может даже наоборот, порадовалась бы.

— Ври-ври, — усмехнулся он.

— На, это ее трусики. — Я сунула ему очередной фрагмент.

Мы углубились в пазл, сидя в уютном молчании.

— Если подумать, то Амелия вовсе не так уж и удивилась, — вдруг заявил он. — Ты заметила, как она настойчиво искала коробку с годом своего рождения? Как ненормальная.

— Нет, она сказала, что ни о чем не догадывалась, — возразила я, хотя в глубине души была согласна с Адамом.

— А я тебе говорю: она знала. Иногда ты что-то знаешь, хотя вроде бы и не знаешь, — сказал он, пристально глядя на меня.