— Ну посмотрите, какая коричная булочка с корицей и какая у нее лимонная глазурь с лимоном, — соблазнял он. — Мм, я не просто ем, я наслаждаюсь каждым кусочком. Я доставляю себе радость, одну из многочисленных радостей жизни.

— Или по крайней мере начинаете понимать, как это бывает.

Он откусил кусок, пожевал немного, а потом выплюнул обратно в пакет.

— И как только люди жрут эту пакость?

Я пожала плечами.

— Расскажите еще что-нибудь про вас с Марией. Что вы для нее делали? Или что вы делали вместе, как развлекались?

— Зачем?

— Затем, что мне надо это знать.

Я с легкостью нашла это простое объяснение, но правда состояла в том, что я все время думала, как он за ней ухаживал, какие дарил ей подарки — необычные, особенные. Мне очень хотелось узнать об этом побольше.

— Ну-у… — Он ненадолго задумался. — Маленькая она любила книжки-игрушки «Где Уолли?», помните их, да?

Конечно. В детстве я тоже обожала отыскивать мальчишку Уолли, спрятанного на картинках среди других персонажей.

— Я об этом узнал и, когда решил пригласить ее на первое свидание, оделся как Уолли. Всюду, где она оказывалась в тот день, она наталкивалась на меня. Я на нее не смотрел. Она в магазин — я тоже туда, молча прошел мимо и дальше себе потопал. Так и ходил за ней весь день, неожиданно появляясь и исчезая.

Я изумленно глядела на него, и брови мои невольно поднимались все выше. А потом не выдержала и расхохоталась.

Он просиял.

— Вот и она, по счастью, отреагировала точно так же и сказала, что согласна со мной встретиться. — Тут он вспомнил, чем все это закончилось, и резко помрачнел.

— Вы вернете ее, Адам.

— Да. Надеюсь.

Мы замолчали и принялись смотреть на восходящее солнце.

— Если эта кувшинка не поможет ее вернуть, тогда уж не знаю, что поможет, — задумчиво сказал он.

Я рассмеялась. Когда я успокоилась, небо уже вовсю расцветилось утренними красками.

— Ладно, — сказала я, поворачивая ключ зажигания. — Вам лучше?

— Гораздо, — насмешливо отозвался он. — У меня больше нет желания покончить с собой.

— Я так и думала.

Мотор загудел, и мы поехали домой.

Я сидела на кухне, на том единственном стуле, который папа удосужился сюда принести, и протирала лист кувшинки гигиенической салфеткой. Потом принялась полировать его мебельной политурой. Ничего не скажешь, внушительный листик я сорвала — прекрасной овальной формы, с четкими неповрежденными краями. Я натерла его до блеска и подумала, что, хоть у меня и болит голова и вообще, кажется, простуда начинается, оно того стоило. Я любовалась делом своих рук, когда в восемь часов телефон просигналил, что пришло голосовое сообщение. Ну да, это Барри. Прослушать или черт с ним? Опять угрозы, потоки брани, всякие гадости… но ничего не поделаешь, надо. У меня какое-то внутреннее убеждение, что я обязана его выслушивать, что если я не буду этого делать, то нанесу ему еще одну, дополнительную обиду. Снова его отвергну.

Адам вошел на кухню:

— Это он?

Я кивнула.

— Почему он каждый день звонит в это время?

— Потому что он уже встал, умылся и оделся. Восемь часов — значит, он сидит за столом на кухне, пьет чай, жует свои тосты и в сотый раз пережевывает свои проблемы. Проверяет телефон, обдумывая, как бы меня вернуть.

Я чувствовала, что Адам внимательно за мной наблюдает, но не смотрела на него, сосредоточенно продолжая полировать кувшинный лист, что не означает, будто от меня ускользнула странность этой ситуации. Адам тоже переживает, как и Барри, из-за разрыва со своей девушкой. А я сижу на кухне, наношу политуру на лист кувшинки, который украла в городском саду, и всем нам плохо — каждому по-своему.

— Вы собираетесь прослушать голосовую почту?

Я вздохнула и наконец подняла на него глаза.

— Наверное.

— Чтобы напомнить себе, почему вы его бросили?

— Нет. — Я решила быть честной. — Потому что это мое наказание.

Он нахмурился.

— Потому что все его злобные нападки достают меня до самых печенок, и если это — расплата за то, что я от него ушла, то я готова платить за свою свободу. И стало быть, я полная эгоистка, ибо умудряюсь обернуть страдание себе на пользу.

Он потрясенно помотал головой.

— Господи, что за гребаный самоанализ. Можно я послушаю?

Я отложила кувшинку и кивнула. Он уселся на кухонную стойку и принялся внимательно слушать Барри. Лицо его при этом постоянно менялось: брови то лезли наверх, то сходились на переносице, лоб морщился, рот временами открывался в восторженном обалдении — он всячески демонстрировал, что находит оскорбления Барри очень забавными. Потом нажал отбой, явно намереваясь изложить мне услышанное.

— Вам это понравится, — рассмеялся он. Глаза его блестели. Тут телефон опять запищал. — Слушайте, он еще что-то прислал! Потрясающий тип. — Адам, похоже, искренно веселился за мой счет. — Молодец, Барри, давай, чувак! — подбодрил он моего мужа и снова нажал на прослушивание. И вдруг перестал улыбаться.

Сердце у меня тревожно забилось.

Полминуты спустя Адам соскочил со стойки — ему это было нетрудно, учитывая, какие у него длинные ноги, — и протянул мне телефон. Он постарался не встречаться со мной взглядом и поспешно направился к двери.

— Что он сказал?

— Да ничего интересного.

— Адам! Вы же так жаждали пересказать мне его первое сообщение!

— Ну, да… да там какая-то чушь насчет вашей подруги. Он говорит, что некая Джулия — шлюха. Нет, погодите: потаскуха. Он видел ее в разных типа злачных местах и всегда с разными мужиками. А однажды ночью встретил на Лисон-стрит^[3] с парнем, который, как он точно знает, женат. — Адам пожал плечами. — И еще добавил пару слов про ее манеру одеваться.

— И что же вас так позабавило?

— Ну, он неплохо подбирает выражения, с большим чувством. — Адам усмехнулся краем губ. Это была скорее грустная усмешка.

Я устало потерла лоб. Джулия — моя близкая подруга еще с колледжа, это та самая Джулия, которая уехала в Торонто и чью машину я пытаюсь продать. Как видно, Барри не собирается униматься, ему хочется уязвить меня побольнее.

— А второе сообщение?

Он опять двинулся к двери.

— Адам!

— Ничего такого, ерунда. Вообще какая-то хрень. Просто злобное… проявление злости. — Он молча посмотрел на меня, потом вышел из кухни.

Странный взгляд… полный сочувствия, жалости и… скрытого интереса? Я не могла его толком понять, но он меня встревожил. Ладно, послушаем, что там.

— «У вас нет голосовых сообщений».

— Адам, вы стерли мою почту! — Я пошла за ним в гостиную.

— Правда? Извините.

Он сосредоточенно смотрел в свой лэптоп.

— Вы нарочно это сделали.

— Неужели?

— Что там было? Скажите мне.

— Я уже сказал: Джулия потаскуха. Кстати, надо бы мне с ней познакомиться, похоже, она интересная барышня. — Он попытался разрядить атмосферу.

— Скажите, что было во втором сообщении, — потребовала я.

— Не помню.

— Адам, черт побери, это мои сообщения, говорите быстро! — заорала я, стоя напротив него.

Мои вопли никак на него не подействовали. Я думала, он взорвется в ответ, но эффект был обратный, он ласково, с симпатией смотрел на меня, что бесило еще больше.

— Вы этого знать не хотите, ладно? — сказал он.

И меня вдруг испугал его сочувственный взгляд, я с ужасом подумала — что же это такое Барри там наговорил? Было ясно, Адам ничего мне не скажет, во всяком случае сейчас, так что я плюнула на это и вышла из комнаты. Мне хотелось убежать из дому, оказаться подальше от Адама, от своей квартиры, побыть одной и дать волю чувствам — орать, рыдать и громко жаловаться на жизнь, которая превратилась в полный бардак. Но это невозможно. Я привязана к нему, как мать к своему ребенку, и я не могу его оставить, даже если в данную минуту мне этого очень хочется. Я несу за него ответственность все время, непрерывно, днем и ночью. Я должна присматривать за ним, даже если сейчас, из-за чего-то, что сдуру ляпнул Барри, ему кажется, будто это он должен защищать меня.