Иов. Мои пастухи тоже были невинны.
Голос. Реактивный спортивный самолет? Билеты на «Суперкубок»?
Франни (встает, кашляя и потрясая кулаками). Его пастухи были невинны.
Голос. Столик в «Сарди»? Замок в Испании?
Франни (кашляет). Верни этому человеку самоуважение! Отдай этому мальчику его будущее!
Голос (с легкой паранойей). «Где был ты, когда Я полагал основание земли?»
Иов (закатывая глаза). Вот опять.
Франни. У него узкий кругозор.
Франни ковыляет к телевизору «Зенит». Порывшись в мусоре, извлекает банку красной краски и кисть.
Иов. Это мысль!
Такер. Давай!
Голос. «Кто затворил море воротами, когда оно исторглось, вышло как бы из чрева? Давал ли ты когда в жизни своей приказания утру?»
Медленно и методично Франни закрашивает цифру 4758 на «Зените» и заменяет ее на 4755, затем заменяет цифру 0 на «Сони» на 3. Иов и Такер аплодируют.
Голос (неистово). «Входил ли ты во глубину моря? Видел ли ты врата тени смертной? А иней небесный — кто рождает его?»
Барабан сушилки белья бешено вращается, поднимая страшный вихрь, который начинает разметать кучу дерьма.
Голос (бушуя). Можешь ли ты связать узел Хима и разрешить узы Кесиль [28]? Знаешь ли ты уставы Неба? Можешь ли послать молнии, и пойдут ли они и скажут, вот мы?
Иов. А теперь пора…
Франни. Проклясть Бога…
Иов. И жить.
Свет гаснет. Сцена проходит в темноте, горят лишь светящиеся табло со счетом. Бог: 4755. Сатана: 3.
Иов. Отправляйся в ад, сушилка!
Франни. Ешь червей, сушилка!
Такер. Твоя сестра — уродина, сушилка!
Трое смертных продолжают изрыгать проклятия, их голоса сливаются в какофонию неистовства.
Иов. Отправляйся в ад, сушилка!
Франни. Ешь червей, сушилка!
Такер. Твоя сестра — уродина, сушилка!
Иов. Ад!
Франни. Черви!
Такер. Уродина!
Буря стихает. Загораются огни рампы. Иов и Франни теперь почти голые, их одежды сорвал ветер. Комки разной дряни налипли на них. Сушилка белья неподвижна и пуста.
Такер. Эй, да вы голые!
Иов. «Наг я вышел из чрева матери моей…»
Франни. «Наги возвращусь…»
Такер. Вы мне покажете, как выглядит траханье?
Франни. В данный момент мы хотим просто выбраться отсюда.
Такер. Куда мы пойдем?
Иов. Не знаю. На восток. Мы кое-что поищем.
Такер. Что?
Иов. Бытовую технику получше.
Такер. Что-нибудь еще?
Франни. Номер сорок два: «Центр управления ракетами «Пэтриот».
Иов. Номер семнадцать: «Генерал Колин Пауэлл».
Франни. Я слышала, у компании «Фридиджер» хороший ассортимент.
Иов. А мне говорили, что с товарами «Мэйтаг» никогда не прогадаешь.
Такер достает из рубашки свои обменные карточки. Иов и Франни берутся за руки и вместе катят Такера прочь.
Такер (сверяет карточку с контрольным списком). Как насчет номера пятьдесят один: «Готов к взлету»?
Иов. Найдем.
Такер. А номер шесть: «Министр обороны Дик Чейни»?
Иов. Конечно, Такер.
Такер. Это довольно редкая.
Франни. Как и ты, малыш.
Иов, Франни и Такер исчезают за кулисами. Их голоса плывут над останками кучи дерьма.
Такер. Номер двадцать три: «Заправка в воздухе»?
Иов. Конечно.
Такер. Номер тридцать пять: «Бомбежка Багдада»?
Франни. Естественно.
Такер. Номер пятьдесят восемь: «Горящие нефтяные скважины»?
Такер. Номер шестьдесят пять: «Задание выполнено»?
Франни. Да…
Гаснет свет. Занавес.
Дневник безумного божества
17 октября 1999 года
Проснулся в незнакомом месте. Темное окно в капельках дождя отсвечивало, как испорченное зеркало. Кровать напоминала арену в стиле минимал арт: большая и просевшая; и я представил себе по периметру аудиторию, ожидавшую начала некоего порнографического состязания. Откинув шелковые простыни — и во что все это обойдется? — я, пошатываясь, подошел к окну и посмотрел вниз на галактическую россыпь огней. Манхэттен? Да, вот Центр международной торговли, а вот — Эмпайр-Стейтс-Билдинг. Видно даже мои родные места, Квинс. По крайней мере, я никуда не уехал. Рассвет накатывал на город, как медленный прибой.
— Привет, Джек-домкрат.
Тихий, мурлыкающий голос, словно из гортани, смазанной медом. Я повернулся. На кровати лежала стройная, пухлогубая брюнетка, на ней ничего, лишь простыня.
— Готов снова на сеновал? — спросила она, похлопывая по матрасу. — Теперь я знаю, почему тебя называют Домкратом, дорогой. Смог бы ты поднять «Виннебаго» [29] своим рычагом?
Это, конечно, абсурд. Никакой я не Дон-Жуан, и меня зовут, как это тебе хорошо известно, дражайший дневник, Гюнтер Черный. За последний год мне пытались навязать имена «Джереми Зеленый», «Томас Коричневый» и, что самое невероятное, «Эрнест Красный». Домкрат? А это что-то новенькое.
— Где мы? — поинтересовался я.
— Парк-авеню. «Мэйфер Риджент». Твоя идея, вспомнил?
Встревожившись, женщина скинула с себя простыню.
— Я не собираюсь платить за это.
Ее соски выпятились на меня с укором.
— Парк-авеню?
Не помню, чтобы мы покидали Сохо.
— В самом деле?
Я заморгал, чтобы стряхнуть пелену с глаз. Восточный ковер, хрустальная люстра, телевизор с огромным экраном, бутылка шампанского, по горлышко погруженная в битый лед: у Домкрата есть вкус, надо отдать ему должное. Порывшись в карманах несколько секунд, достал бумажник. Из него — две двадцатки. Разжал пальцы: трепеща, бумажки опустились на матрас, как птички-оригами.
— Закажи какой-нибудь завтрак, — промолвил я, одеваясь. — Не волнуйся, я заплачу за номер.
— Буду надеяться, Домкрат. Я так и не узнал ее имени.
18 октября 1999 года
Еще один кошмар о моей сестре. Бриттани и я в осажденной снежной крепости. Мы задеваем коленями окровавленные трупы. Снежки летят в нас как крупная картечь.
— Надеюсь, скоро лето, — всхлипывает Бриттани.
— Завтра, — отвечаю я.
Ужасный снежный ком перелетает через вал и попадает ей в шею. Невероятной силы удар, снежок пробивает кожу, позвонки, спинной мозг. Отрезанная голова падает в сугроб, пачкая его белизну.
— Завтра будет слишком поздно, — молвит голова.
20 октября 1999 года
После трех чашек кофе и часа комедийного канала я наконец сел за новый роман, предварительно озаглавленный «Антихрист». Иисус возвращается, Второе пришествие, только на самом деле это переодетый Сатана. Он одерживает впечатляющую победу на выборах в президенты Соединенных Штатов и превращает Белый дом в притон изощренного разврата, пыток, убийств и садизма.
Мой редактор хочет снять сливки с празднования миллениума.
Я пишу черновики на бланках квитанций. Письменным столом служит перевернутая дверца шкафа, положенная на шлакоблоки. Почему? Уже несколько лет я зарабатываю достаточно, чтобы купить компьютер и переехать в богатый квартал, но безумные бреши в моем банковском счете заставляют торчать в этом тараканьем заповеднике на Третьей авеню и писать на перевернутой двери. У здания богемный вид, так что можно чувствовать себя как дома. Не получается. Художником здесь считается тот, кто отливает десятифутовые фаллосы из бетона, руководит экспериментальным театром «выжженной земли» или создает «неизобразительное телевидение» из синтезированной обратной связи и видеоленты с многосторонней записью. Автора романов в бумажной обложке для издательства «Темница» автоматически записывают в арьергард.
Даже после моих недавних успехов — три бестселлера за столько же лет — я все еще предпочитаю редактировать романы ужасов, а не писать их, но пока что ни в одном издательстве меня не держали больше месяца. Говорят, я оскорбляю авторов своими резкими замечаниями на полях их рукописей. Неправда.
