Старший наряда немедленно связался по рации с местным постом милиции, а часам к десяти подоспела опергруппа во главе со следователем областной прокуратуры. Для рядового случая, каким стало по нынешним временам убийство, тем более пока только предположительное, быстрота почти экстраординарная. Следователь Федор Поликарпович Бобышкин объяснял ее для себя повышенным вниманием средств массовой информации к Салтыковке — заурядному подмосковному поселку. Говорили, что даже радиостанция «Свобода» уделила ему десять минут эфирного времени. И немудрено, ибо речь шла о неслыханной финансовой операции, которая могла вызвать далеко идущие политические последствия.

Труп, а под кучей угольев нашли полусожженное тело женщины, притом, судя по состоянию зубов, молодой, едва ли имел даже самое отдаленное касательство к купле-продаже расположенной неподалеку недвижимости. Но всякая крупная сделка хотя бы краем да затрагивает местные власти, которым любая огласка, по поводу или без повода, совершенно ни к чему. Отсюда повышенная нервозность прокурора, поручившего Бобышкину побыстрее и, главное, без излишнего шума провести расследование.

— А то наедут журналюги да настрочат такого, что не расхлебаешь, — напутствовал он. — Понял, Федор Поликарпович?

Как не понять… Профсоюзы, банк, крупные деньги, большие связи, а тут — обгорелый труп. Поневоле опять всколыхнется волна. Над банковской сферой вообще постоянно сгущались тучи. Помимо того, что несколько крупных банков приостановили выплату вкладчикам, вскрылись и стали достоянием гласности крупные махинации. Выяснилось, например, что дом, в котором расположился Московский банк, был приобретен за пять миллионов долларов, взятых из фонда медицинского страхования. Но куда больший общественный резонанс вызвала сделка, которую провернуло высшее руководство профсоюзов.

За годы советской власти ВЦСПС сосредоточил в своих руках собственность, эквивалентную годовому бюджету какой-нибудь европейской страны. Санатории, дома отдыха, турбазы, спортивные комплексы, пансионаты — все это могло бы стать золотой жилой, способной поддержать в переходный период миллионы честных тружеников, ежемесячные взносы которых в конечном счете и составили могущество самой массовой организации, построенной по принципу демократического централизма. В последние годы коммунистического режима эти взносы взимались в принудительном порядке со всех работающих граждан, вне зависимости от их формального членства.

И вдруг оказалось, что нынешние боссы «школы коммунизма» не особо нуждаются в отчислениях от зарплаты. И даже тот факт, что количество членов ФНПР и ВКП сократилось вдвое, не только не произвел переполоха в верхах, но, напротив, вызвал вздох облегчения. Чем меньше потенциальных претендентов на собственность, тем больше шансов, что она попадет в одни руки. Директора втихую приватизируют заводы и совхозы, секретари творческих союзов — дома творчества в Подмосковье и старинные особняки в границах Садового кольца, академический президиум — гостиницы и рестораны. Но все это мелочь, шелуха, по сравнению, скажем, с уникальным в масштабах планеты туристическим комплексом «Измайлово», гостиницей «Спутник» и прочей профсоюзной недвижимостью, включая автобазы и гаражи.

Первички на местах безмолвствуют, довольствуясь своим куском и взносами, которые оставляют себе, а столица, снимая обильные пенки с доходов, великодушно закрывает на это глаза. Все, кроме пребывающих в неведении трудовых масс, довольны. Так бы и продолжалось к взаимному удовольствию, не грянь нежданная гроза. Молнией, ударившей с надмирных высот, где сгущаются эти самые тучи, стала весть о продаже Института профдвижения в Салтыковке.

Огромный комплекс с учебными аудиториями, общежитием, столовой, гаражом и обширным участком земли был продан за смехотворную сумму в шесть миллиардов рублей! Притом тайно, в нарушение всех правил, без какого бы то ни было декорума коллективных решений. Хозяйство приобрел Столичный банк сбережений, фактически даром. Завесу тайны над сделкой, лишившей сорок миллионов человек их, пусть маленькой, но законной доли, приподняла пресса. Выяснилось, что президент банка и глава профсоюзов — одно и то же лицо. Сам себе и продал.

Надо ли говорить, что зловещая находка в лесном массиве могла подлить масла в огонь разгорающегося скандала, хотя густо заросший ельником холм находился далеко за границами территории бывшего института и никакого отношения к международному профдвижению не имел.

Само упоминание места было способно разбудить притихшие было страсти: «Салтыковка», «Салтыковка»… Подобно ключевому слову, открывающему окна в неведомые пространства виртуальной реальности. Туда, кстати сказать, и попала информация о подробностях внешне безупречно оформленного контракта: шесть миллиардов — копейка в копеечку — были перечислены на профсоюзный счет. С учетом наличного количества членов это составляет сто пятьдесят рублей на брата. Даже говорить не о чем. Если кто и обратится с претензией, выплатят, не дожидаясь суда.

Действовать предстояло с оглядкой, как саперу на минном поле. Помимо профсоюзников, эту чертову Салтыковку облюбовал под свою резиденцию и сам Брынцалов. Мало того, что миллиардер, содержащий целую роту вооруженной охраны, так еще и кандидат в президенты! Несчастная Россия… Что, если убийцей окажется какой-нибудь полоумный клерк? Пропадешь ни за понюх табака…

Невеселые мысли, смутно роившиеся в замороченной кучей незаконченных дел голове, не мешали Бобышкину внимательно осматривать место происшествия. Обмениваясь скупыми фразами с юным экспертом, он постепенно пришел к убеждению, что надежды прокурора области избежать огласки останутся втуне. По крайней мере, лично он, следователь по особо важным делам, сделает все возможное, чтобы это преступление не осталось нераскрытым.

Все же Бобышкин дождался, чтобы первое слово произнес эксперт.

— Вам не кажется, Федор Поликарпович, что мы имеем дело с ритуальным убийством?

— Какие у вас основания для подобной версии?

— А вот, смотрите! — Тряхнув копной рыжих волос, молодой лейтенант, закончивший в прошлом году милицейскую академию, поднялся с колен и попытался сдуть налипшую на резиновые перчатки сажу. — Во-первых, положение рук и ног — разметаны в разные стороны, во-вторых, следы пут на руках и лодыжках.

— Допустим, хотя левая нога определенно подвернута. И где сами веревки? Вам удалось найти хотя бы волокна?

— В том-то и дело, что это, по-видимому, была синтетика, предположительно полипропилен. Он целиком расплавился, но остались характерные кольца.

— Теперь вижу, — кивнул Бобышкин, хотя сразу же обратил внимание на запекшиеся смоляные браслеты и сделал свои выводы. — Однако этого мало для такой, я бы сказал, ответственной версии. Жертву могли просто привязать, ну, допустим, для пытки. Согласитесь, что простое объяснение почти всегда наиболее верное.

— Почти! — с юношеским азартом воскликнул эксперт. — Только не в данном случае. — Он вновь опустился на колени и начал выбирать из развала головешек наиболее крупные. Одни из них сгорели дотла и рассыпались в руках, другие сохранили видимость прямоугольной формы и известную твердость. — Нет сомнения, что это брус, а не ствол сосны или ели. Согласны?

— Предположим.

— Теперь обратите внимание на это! — Лейтенант указал на некое подобие вертикально стоящего колышка и сделал попытку разгрести вокруг него золу.

— Погодите, не худо бы сперва заснять, — остановил Бобышкин.

Вспыхнул блиц, колючей звездой отразившись на нержавеющей стали положенной рядом масштабной линейки.

— Лопатку, — эксперт просительно поднят глаза на милицейского сержанта, сопровождавшего участкового. Парень сбегал к машине и молча принялся помогать.

Обкопав огарок, из грунта извлекли полуметровый отрезок грубо оструганного бруса. Лейтенант оказался прав: едва ли кому пришло бы в голову затевать канитель только для того, чтобы привязать человека: в деревьях недостатка явно не ощущалось.