Попытка вовлечь в комплот Раису Максимовну, умудрившуюся прочесть лекцию по марксизму-ленинизму даже на рауте у Нэнси Рейган, к успеху тоже не привела. Все помыслы первой леди были направлены на Всемирный форум интеллектуальной элиты, где ожидалось публичное появление Сахарова, возвращенного из горьковской ссылки. Вот и пришлось действовать тихой сапой.

Демонстративный жест Андрея особого впечатления не произвел, и это крепко царапнуло самолюбие. Что и говорить, надо было предварительно посоветоваться с отцом, но он, как нарочно, застрял на своем форуме. Так уж вышло, ничего не поделаешь.

Три месяца Старая площадь, равно как Смоленская-Сенная и Лубянка, в поте лица трудилась над обеспечением московского смотра лучшими мозгами планеты. К составлению списка приглашенных подключили президиум Академии наук, секретарей творческих союзов, народных артистов, редакторов центральных газет. Советники совпосольств по науке и культуре устроили настоящую охоту за нобелевскими лауреатами и харизматическими лидерами всех конфессий и сект. Ничего, что грандиозная задача немного не вписывалась в номенклатурный кругозор. Деньги, и очень большие, отпущены, а люди всегда найдутся. Набрали, согласно разнарядке, по всем категориям. В разряд религиозных лидеров угодило несколько замшелых астрологов и престарелых ватиканских политиков, у которых перед лицом близкой смерти поехала крыша. Пусть рамалик,[18] пусть шарлатан — лишь бы имя звучало.

Весь штат трех цековских отделов, начиная от заведующих и кончая инструкторами, был мобилизован на сепарацию бессмертных идей. Ни одна конструктивная мысль зарубежных, а также отечественных корифеев не должна была потеряться в ходе пленарных заседаний и «круглых столов». Посланцы Союза писателей, вместе со всей своей иностранной комиссией, были переведены на казарменное положение, впрочем, вполне комфортное. В гостинице «Космос», где проходил форум, несколько двойных номеров выделили под «штабные». Люксы и полулюксы предназначались для более почетных гостей, а самым именитым приготовили апартаменты в домах приемов.

Подлинной сенсацией явился приезд «отца» американской водородной бомбы Эдварда Теллера. Вся мировая пресса заранее предвкушала его встречу с академиком Сахаровым. Потомство обоих «отцов» оценивалось миллиардами мегатонн, способных превратить Землю в мертвое небесное тело с тысячекратным запасом. Ждали жаркой дискуссии. Но борец за демократию и «главный поджигатель войны» быстро нашли общий язык. «Человеконенавистник», «ястреб среди ястребов» не только выступил поборником разоружения, но и предложил направить термоядерную мощь на защиту от астероидов. Идея оказалась провидческой, хоть и не обрела конкретного наполнения. Впрочем, практическая сторона грандиозного мероприятия никого не волновала. Главное — пропагандистский эффект.

Все сколько-нибудь оригинальные формулировки записывались наблюдателями и экспертами, затем передавались машинисткам, собирались в сводки и, после просмотра заведующими отделами, отправлялись Михаилу Сергеевичу. Срочно и лично.

В нервно-приподнятой атмосфере ажиотажа и ожидания просветления в планетарном масштабе кого могла озаботить такая мошка, как неостепененный научный сотрудник? Напрасно интриганы рассчитывали на Раису Максимовну. Она переживала сакраментальный «пир духа», общаясь на глобальном уровне, можно сказать, с самой ноосферой.

Среди прочих звезд первой величины каким-то образом оказались и такие деятели, как Мун и Асахара. Брутальные шарлатаны с уголовным прошлым и куда более преступными намерениями ярко выделялись на фоне таких скромных светил, как Пригожин или Аверинцев. В подавляющем же большинстве публика подобралась совковая — суетливая, эгоцентричная, льнущая к власти. Почти у каждого на уме было одно: подать себя с наибольшей помпой и покруче, чтоб стало известно в Кремле. Мастера свободных искусств, равно как и жрецы науки, слонялись по залам и кабинетам, производя предварительную рекогносцировку. Где отмечалась наивысшая концентрация важных персон, там и оседали, сановито кивая знакомым. Слово брали, не спрашиваясь у председателя, и несли конъюнктурную банальщину без оглядки на регламент.

Какие перлы из кучи рыхлого песка удавалось отсеять для Генерального секретаря, осталось тайной. Возможно, они затерялись потом в потоке его бесконечных речей.

Андрей и сам не знал, зачем приехал на прием. Едва ли хотел ублажить отца, и уж тем более не для того, чтоб потерянно и бесцельно слоняться в толпе великих, наводнивших длинные переходы отеля «Космос». Получив пригласительный билет и нагрудную «лейбу», открывавшую доступ во все помещения, он быстро устал от показухи и пустопорожних речей. Пообщаться с Пригожиным, на что втайне надеялся, не удалось, а халявные яства, вроде тетерки в перьях и осетрины, начиненной крабами, не возмещали головной боли.

Смешно и стыдно было глядеть, как отцовские сослуживцы, все как один завзятые выпивохи, с горделивой торжественностью поднимали бокалы, в которых плескалась какая-то безалкогольная бурда подозрительного оттенка. Извините, мол, дамы и господа, но с таким явлением, как пьянство, покончено навсегда. Любые соки, хоть гуава с папайей, сколько угодно, а о русской водке забудьте. Даже пива не пьем. Недаром у нас и секретарь «минеральный». Шутка не только считалась дозволенной, но вроде как бы получившей благословение свыше.

Александр Антонович пребывал в ударе. Форум стал для него личным праздником. Пройдя долгий путь «говоруна» — лектора ЦК и «писуна» — консультанта, корпевшего на госдачах над речами для членов Политбюро, он неожиданно взлетел в самые эмпиреи, став референтом Михаила Сергеевича. Прием в честь почетных гостей лежал непосредственно в сфере его обязанностей, и он из кожи лез, чтобы не ударить в грязь лицом. И не ударил. Даже соки и минералку ухитрился преподнести как панегирик в честь перестройки. Прямая лесть, как и прямое цитирование генсека, не поощрялись, но тем вернее можно было продемонстрировать высший пилотаж безличностным выражением чувств. А Александр Антонович умел искренне, ничуть не кривя душой, восхищаться начальством. Умеренно прогрессивные идеи, притом в гомеопатической дозировке, он подавал с небрежностью завзятого бонвивана, рубахи-парня и с таким блеском преданности в глазах, что теплели самые твердокаменные сердца.

Уж на что прежний шеф науки, кремневый ретроград-сталинист, и тот привечал молодого инструктора. Бывало, вычеркнет крамольную фразу, поворчит для порядка и пойдет поучать уму-разуму, а через час, глядь, все неузнаваемо переделано, и в точности сообразно текущему моменту.

— Ваши пожелания учтены, Ананыч! Я случайно не исказил формулировочку?

Никакой такой формулировки не было и в помине — сплошное брюзжание, но начальству начинало казаться, что оно и впрямь что-то такое имело в виду. Изложено четко. Значит, урок пошел впрок. Способный парнишка, несмотря что прогрессист.

Александр Антонович и в пропаганде преуспел, а уж там такая чехарда либералов и консерваторов, что чертям тошно. Однако всем сумел угодить и нигде особенно не подставился. По кабинетам не ходил, в групповщине не засветился — работал не за страх, а за совесть. И вот настал заслуженный триумф! В одно прекрасное утро пришел вызов в первый подъезд, на тот самый пятый этаж, выше которого нет ничего на свете.

— Хочешь работать у меня?

— С радостью, Михаил Сергеевич!

А приказ-то уже подписан, и в хозотделе идет переоформление, согласно, значит, новому уровню. Наступило, значит, долгожданное время, когда людей начинают ценить по способностям. Да, приходилось лавировать, но своим убеждениям Александр Антонович не изменял никогда. Он и сына на форум взял, чтоб видел, мерзавец, куда залетел отец! Блага вроде бы те же, но для посвященных разница кардинальная. Закрепленная тачка — куда угодно в любые дни, дача в Успенском, а не на Клязьме, корыто классом выше, дипломатический паспорт и прочее, не говоря уже о возможностях: кабинетик-то в непосредственной близости! Сам Кручина за руку поздоровался: квартирным вопросом интересовался. Может, и вправду махнуть на Арбат? Раз положено, нужно пользоваться, иначе чужаком прослывешь. Большевистский аскетизм нынче не в моде. Да и был ли когда, аскетизм этот? В нормальное русло входим, к общечеловеческим ценностям возвращаемся.