С незначительными вариациями повторилось майл-эндское свидание. Повстанческий вождь спрыгнул с седла, преклонил на ходу колено и неторопливо приблизился к королю.

— Будь спокоен, брат! Скоро наши дела наладятся. Общины соберут для тебя пятнадцатую деньгу, и казна снова будет полна. Уж теперь-то никто не осмелится прикарманить.

— Здравствуй, Тайлер из Кента, — через силу улыбнулся король, позабыв, как именовал самозваного брата. — Зачем ты вдруг заговорил о деньгах?

— Да потому, что верные общины разделяют твои заботы.

— Я рад, если это действительно так. — Ричард оглянулся, пряча глаза. — Но мне странно видеть тут тебя и твоих друзей. Разве вы не получили всего, чего желали? Почему не ушли, как договорено было?

— Клянусь всем святым, что мы не уйдем, пока не будут отменены неправильные законы, — Тайлер упрямо тряхнул головой и, чтоб слышали придворные, громко прибавил: — Если лорды воспротивятся этому, то только для них будет хуже.

— Ты угрожаешь, Уолтер Тайлер?

— Говорю как есть. Или ты не обещал во всем советоваться с общинами?

— Я готов благосклонно выслушать ваши предложения.

— Прежде всего нужно разделить по справедливости землю, как то было при дедах, — начал перечислять Тайлер, стараясь ничего не упустить. — Кто сейчас распоряжается лесами, озерами, реками? Одни сеньоры. Разве честно? Пусть каждый, кто хочет, богатый или бедный, ловит рыбу, травит зайцев в полях, стреляет птицу. Если отменить все законы, кроме Винчестерского, все в королевстве будут равны и ты один встанешь над всеми.

— И это все? — Король был непритворно поражен. Даже до него, не слишком искушенного в государственных тонкостях, дошла поразительная наивность новых требований. Повстанцы пытались придать видимость закона патриархальным мечтаниям лоллардов.

— Это самое главное. Затем нужно немедленно даровать свободу вилланам. Человек не должен владеть другим человеком, словно бессловесным скотом.

— Разве не с этого начинались ваши петиции? Я согласен с тобой, Тайлер, и сам считаю вилланство наибольшим из зол.

— Подтверди свои слова в открытой грамоте, и верные тебе общины возрадуются еще больше. И все будут свободны и равны перед богом. Никто не может быть объявлен стоящим вне закона. Лорды не должны возвыситься над общиной. Даже епископы. Крестьян угнетает целая орда жадных клириков. Пусть в Англии останется только один епископ. На содержание священников и монахов нужно выделить столько земли, сколько необходимо для прокормления, а остальную раздать малоимущим.

— Все? — нетерпеливо переминаясь, спросил король и оглянулся, ища Солсбери.

— Тебе останется лишь покончить с разоряющим страну произволом, — подумав, кивнул Уот Тайлер. — Отмена неправильных законов, вроде Статута о рабочих, означает возвращение отнятых прав.

— Твои советники предусмотрительны и разумны, — облегченно вздохнул король и вновь оглянулся. — Все, что ты перечислил, я охотно вам пожалую, если только это совместимо с правами моей короны. Надеюсь, теперь вы сможете удалиться с легким сердцем?

Поверхностно внимая простой и суровой речи, Ричард не пытался вдуматься в суть. По сценарию, всех перипетий которого он и сам не знал, ему полагалось лишь соглашаться. Но даже то малое, что было уловлено слухом, показалось совершенно немыслимым. Босоногие, оказывается, мечтали возвратиться к обычаям столетней давности, словно при Эдуарде Первом не существовало ни рабства, ни сословных привилегий! Что ж, тем легче было обещать исполнить их бредни. Когда сумасшедшего собираются заковать в цепь, с ним не спорят. Ричард уже не чувствовал ненависти к вожаку помраченного сброда. Остро ощутив собственное недосягаемое превосходство, он испытал нечто вроде брезгливой жалости.

Эрл Солсбери, внимательно ловивший каждое слово, полагал, однако, иначе. Он сразу схватил главное. Этот Тайлер вовсе не стремился выправить негодный правопорядок, но, пользуясь законом, как рычагом, замыслил уничтожить его на корню. Честолюбец и интриган Арондел не ошибся. Дай им еще чуточку воли, и вокруг действительно не останется ничего, чем бы стоило дорожить. Невзирая на риск, следовало переходить ко второму этапу. Эрл вынул платок, встряхнул его и вытер шею. Он и в самом деле взопрел, напряженно ловя расчлененные расстоянием звуки.

Составившись в некую целостность, они прозвучали как приговор.

Раздвинув плотно стоявших рыцарей в долгополых шелковых плащах, на передний план выпрыгнул обряженный валетом Бомонт.

— Кого вы слушаете? — заверещал он ненатуральным шутовским фальцетом. — Это же первый вор и разбойник в Кенте! — И юркнул, показав нос, обратно.

Тайлер застыл на месте, чувствуя, как под ним закачалась земля. Оскорбление было столь чудовищно и вместе с тем смехотворно, что он на мгновение растерялся. Перед ним были издевательски гогочущие рожи и трясущиеся тряпки на животах, размалеванные зверями и птицами. Затерявшись в толпе, мальчишка продолжал изливать грязную хулу.

Тайлер сумел пересилить гнев и, обращаясь к королю, потребовал:

— Понося меня в твоем присутствии, брат Ричард, твой слуга наносит обиду тебе. Пусть он выйдет!

Но король, предусмотрительно отступив под защиту придворной челяди, тоже смеялся. Он едва держался на ногах, изливая в конвульсивном припадке пережитое напряжение. Понимал, что ведет себя недостойно, но ничего не мог поделать. А скорее всего, не понимал.

Его выход благополучно закончился, теперь перед ширмой кривлялся другой паяц, и можно было нахохотаться всласть.

— Я знал твоего деда и отца, — гадливо поморщился Тайлер, потянувшись к своей Златогривке.

Но ему не дали уйти. Растянувшись цепью, заключившей повстанческого вождя в круг, благородные кавалеры сами вытолкнули глумливого пажа. Была, была система в безумной игре. И правила были. Ущербность души и задавленный страх подсказывали лишь вариации поз и движений. Сбивали с толку ужимки сиятельных шутов, и не осталось времени разгадать, что за шулерскими пасами скрывалось злодейство.

— А я видел, как твоих сварили в котле. — Словно заправский фигляр, колесом прошелся королевский наперсник. — И сам ты сорвался с виселицы!.. Отрубите мне голову, ваша милость, если хоть в чем-то солгал, — подкатился он к королю.

Ричард, для которого такое соседство могло стать опасным, отошел еще дальше. Отсмеявшись, он готовил себя к следующему номеру.

Только сейчас Уот Тайлер догадался, что вокруг него сжимается петля смерти. Вытащив кинжал, то ли для того, чтобы покарать оскорбителя, то ли с целью защиты, он ринулся на ближайшего противника. Но чьи-то зоркие очи подстерегали каждый шаг. Плясуны отскочили назад, петля изогнулась восьмеркой, скрыв юного Бомонта и выставив Уильяма Уолуорса.

— Остановись, Уолтер Тайлер! — потребовал он и, пригнувшись как для прыжка, выставил меч. — Ты осмелился обнажить оружие в присутствии короля и подлежишь за это аресту.

Тайлер нанес удар снизу вверх, по-испански, но лезвие уперлось в кольчугу, надетую под плащом.

Уолуорс обеими руками обрушил клинок на склоненную голову. Тайлер попытался увернуться, и рукоятка рассекла ему висок. Коротко заржав, верная лошадка взвилась на дыбы, заслонив смертельно раненного хозяина. Ослепленный кровью, Тайлер на ощупь поймал стремя и в последнем отчаянном броске ничком свалился поперек седла.

Оруженосец Джон рванулся было на помощь, но его стащили с коня и закололи. Под геральдическим шелком таились мечи и рубахи из стальных колец и бляшек. Златогривая затравленно шарахалась из стороны в сторону и не могла выскочить из капкана. Всадники свиты с гиканьем полосовали окровавленное, еще способное содрогаться и корчиться тело, изливая клокотавшую в горле злобу, мстя за пережитый испуг.

Получив свыше двадцати ран, тело было мертво, но несгибаемый дух еще жил, питая искромсанную плоть неподвластной уничтожению силой. Искалеченный всадник сумел перебросить ногу через седло и, приподняв голову, бросил лошадь в узкую щель, промелькнувшую между чужими попонами. Златогривка вырвалась и полетела через пустырь, роняя маки средь белых ромашек. Солнце, зависшее над острым коньком госпитальной крыши, зажгло даль пунцовым пожаром. Тень обезумевшей лошади косо летела сквозь дым.