Перевоз Наследника Цесаревича Алексея Николаевича, Великих Княжон Ольги Николаевны, Татьяны Николаевны, Анастасии Николаевны и сопровождающих их лиц из Тобольска в Екатеринбург

Отъезд Родителей тяжело переживался оставшимися в Тобольске Детьми, да и всем окружением. «Папа, дорогой мой Ангел, — писала Государю в Екатеринбург Великая Княжна Татьяна Николаевна. — Ты сам знаешь и поймешь, что нам стоит расставаться сейчас с Тобой и с Мамой? Никогда это не было легко, а теперь это больше, чем я могу сказать, один Бог знает и поможет нам всем перенести все это».[620]

22 апреля/5 мая 1918 года Семья впервые не вместе встречала Светлое Христово Воскресение. Окружение и прислуга пытались хоть как-то скрасить Царским Детям их одиночество. Были испечены куличи, покрашены яйца, приготовлена пасха. Великая Княжна Ольга Николаевна всех поблагодарила за заботу, но праздничного настроения за столом все равно не было. Во время обеда, кто-то из Царских Детей сказал: «Все есть, а Папа{5a/accent} с Мама{5a/accent} — нет».

Между тем остановка Царской Четы в Екатеринбурге вызвала у всех большое недоумение и чувство глубокого беспокойства за судьбу Царя и Царицы. «Это нас всех страшно удивило. Ясно было, что произошло какое-нибудь недоразумение, только не на пользу Их Величествам. Все наши помыслы были сосредоточены на Екатеринбурге, и все стремились скорее туда попасть», — вспоминала Т. Е. Боткина.[621]

То же самое чувствовал Кобылинский: «20 апреля отрядным комитетом была получена от Матвеева телеграмма, извещавшая о приезде в Екатеринбург. Точных выражений этой телеграммы я не помню. Нас же всех эта телеграмма огорошила: что такое случилось? Почему в Екатеринбурге? Все были этим поражены, так как все были уверены, что Государя с Государыней везут в Москву».[622]

Незадолго до вывоза Царских Детей из Тобольска, 17 мая охрана «Дома Свободы» полностью поменялась. От имени командования отряда на имя Свердлова поступила телеграмма, подписанная полковником Кобылинским и Матвеевым: «17 мая оставшиеся члены семьи Романова переданы уполномоченному Хохрякову. Наш отряд заменен уральцами. Кобылинский, Матвеев».[623]

Новое руководство охраны представляли два человека: П. Д. Хохряков и Я. М. Родионов. Они привели с собой новую охрану, состоявшую полностью из нерусских людей. Их называли «латышами». Об истинном значении этого слова мы поговорим ниже, а пока укажем, что фамилии новых охранников были мало похожи на латышские: Зен, Неброчник, Прус, Эгель, Фруль, Оявер, Рольман, Пурин, Альшкин, Блуме, Гаусман, Табак, Цалит и тому подобное.[624]

О Хохрякове мы уже говорили, да он и не играл ведущей роли в Тобольске. «Главным считался Хохряков, — вспоминала Е. Н. Эрсберг. — Но он ничем себя не проявлял. Он был похож на простого матроса».[625]

«Про Хохрякова я не могу сказать ничего плохого. Он не играл значительной роли» (А. А. Теглева).[626]

Фактическим руководителем новой красногвардейской охраны «Дома Свободы» был Родионов, который был назначен его комендантом. О Родионове надо сказать несколько слов. Настоящее его имя было Ян Мартынович Свикке. Вначале Свикке был латышским националистом, ратующим за отделение Латвии от Российской империи. При этом его национализм легко сочетался с социал-демократией. Он был членом Латышской Социал-демократической партии, а затем с 1904 года членом РСДРП. По мнению О. А. Платонова, Свикке был внедрен партией в полицию, где выполнял ее задания. Так или иначе, но Свикке в одно время служил в жандармерии и жил в Берлине. Родионов был «жандармом в Вержблолове: баронесса Буксгевден запомнила его лицо. Татищев тоже видел его раньше, и Родионов не отрицал, что тоже знает Татищева», — вспоминала Татьяна Боткина.[627]

Камердинер Волков показывал: «Родионов, увидев Татищева, сказал ему: „Я вас знаю“. Татищев его спросил, откуда он его знает, где он его видел. Родионов не ответил ему. Тогда Татищев спросил его: „Где же вы меня могли видеть? Ведь я же жил в Берлине“. Тогда Родионов ответил ему: „И я был в Берлине“. Татищев попытался подробнее узнать, где же именно в Берлине видел его Родионов, но он уклонился от ответа, и разговор остался у них неоконченным».[628]

Сейчас трудно сказать, чьим «человеком» был Свикке. Позднее он вспоминал, что имел постоянную связь с Лениным, причем для обмена зашифрованными заданиями между Лениным и Свикке использовалась книга Лермонтова «Демон».[629] Но это будет относиться уже к Екатеринбургскому периоду мученичества Царской Семьи. Вполне возможно, что Свикке был человеком Ленина, специально посланным им для контроля над ситуацией вокруг Царской Семьи.

По общим воспоминаниям обитателей «Дома Свободы», Свикке-Родионов был отталкивающей личностью.

Кобылинский: «Человек он неинтеллигентный и производил отталкивающее впечатление. Морда у него какая-то „бабская“, с ехидной улыбочкой. В нем чувствовался „жандарм“, но не хороший солдат-жандарм, а кровожадный, жестокий человек с некоторыми приемами и манерами жандармского сыщика. Родионов, как только появился у нас, пришел в дом и устроил всем форменную перекличку. Это поразило меня и всех других. Хам, грубый зверь сразу же показал себя».[630]

Мундель: «Сам Родионов производил впечатление наглого, в высшей степени нахального человека, с язвительной улыбочкой».[631]

«Это был гад, злобный гад, которому, видимо, доставляло удовольствие мучить нас. Он это делал с удовольствием. Он явился к нам и всех нас пересчитал, как вещи. Он держал себя грубо и нагло с Детьми. Он запретил на ночь запирать комнаты, даже Княжон, объясняя, что он имеет право во всякое время входить к ним. Волков что-то сказал ему по этому поводу: девушки, неловко. Он сейчас же помчался и в грубой форме повторил свой приказ Ольге Николаевне. Он тщательно обыскивал монахинь, когда они приходили к нам петь при Богослужении, и поставил своего красноармейца у престола следить за священником».[632]

Родионов и Хохряков постоянно стремились всеми силами унизить Царских Детей, ухудшить условия их жизни. Камердинер Волков вспоминал: «Однажды Родионов пришел ко мне с таким заявлением:

— Скажите барышням, чтобы они ночью не затворяли двери спальной.

Я отвечал:

— Этого сделать никак нельзя.

— Я вас прошу так сделать.

— Сделать это никак нельзя: ведь ваши солдаты будут ходить мимо открытых дверей комнаты, в которой спят барышни.

— Мои солдаты ходить не будут мимо открытых дверей. Но если не исполните моего требования, есть полномочия расстреливать на месте. — Родионов вынул револьвер. — Я поставлю часового у дверей спальни.

— Но это же безбожно.

— Это мое дело.

Часовой поставлен не был, но двери спальни Великих Княжон пришлось оставлять открытыми настежь».[633]

В связи с этим приказом примечателен курьез, который вышел у Родионова с Великими Княжнами и с еще не смененными солдатами Отряда особого назначения. Помимо того, что Родионов запретил Великим Княжнам запирать двери своих спален, он также запретил им спускаться без его разрешения на первый этаж. «Но часовые, — вспоминала Т. Е. Боткина, — были не очень точны в исполнении этих приказаний.