Не стоит забывать, что Яковлев был профессиональным разведчиком большевистской партии, прекрасно знавшим конспиративную работу. Внедрения, спецзадания, нелегальное положение — все это было для него естественным состоянием. Яковлев всегда выполнял особо ответственные задания большевиков, самым важным из которых стал перевоз Царской Четы из Тобольска в Екатеринбург. Мы глубоко убеждены, что и в 1918 году, переходя на сторону Комуча, Яковлев снова выполнял задание партии. И. Ф. Плотников отрицает, но отрицает необоснованно и неубедительно. Сам Яковлев фактически признавал, что действовал в интересах партии: «Чтобы не быть еще раз оскорбленным недоверием — я пошел по пути наименьших моральных страданий и взял на себя „усталость, разочарование“. Я спрашиваю вас всех, верите ли в эти „усталость“, „разочарование“, зная меня, и можно ли себе представить, чтобы я добровольно прибыл в СССР, если бы не чувствовал своей правды?»[606]
Челябинский исследователь А. Моисеев в одной из своих публикаций приводит свидетельство чекиста И. Булыкина, знавшего Яковлева по событиям 1917–1918 годов. Булыкин рассказывал: «В 1929 году, когда Мячина судили как Стояновича, под таким именем он вернулся из Китая, меня послали на высшие курсы в Москву. По закордонной работе занятия вел Артузов, один из ее руководителей. На лекции как-то зашел спор, что можно и чего нельзя делать разведчику. Как он должен вести себя среди врагов, может ли под них подделываться. Артузов и привел такой пример: „В гражданскую войну были разведчики, которые на пользу дела порочили свое имя изменой. Некто Костя Мячин, например, ушел на сторону с согласия Чека, отступил в Китай, где многое сделал как Стоянович. Об этом пока говорить не время. Он был образцовым разведчиком. К нему стали подбираться, и Стоянович был вынужден вернуться. Он за такую измену заслуживает не наказания, а поощрения. Сейчас он осужден, но так вскоре оправдаем и наградим!“»[607]
Так что для нас в принципе нет сомнений, что Яковлев перешел к учредиловцам с особым заданием. Впрочем, само задание нас интересует гораздо больше, чем шпионская деятельность Яковлева. Есть веское основание считать, что не последнее место в нем играли сведения о перевозе Царя в Екатеринбург. Для начала посмотрим на время, когда Яковлев перешел на сторону Комуча — начало июля 1918 года, то есть меньше чем за две недели до убийства Царской Семьи. Примечательно, что он перешел на сторону Комуча, имея на руках все ленты переговоров со Свердловым и с Голощекиным во время перевоза Царя, а также ряд других документов, касающихся этой темы. А. Н. Авдонин считает, что «Яковлев никогда не расставался с важными документами, которые, как он предвидел, еще будут необходимы в будущем при установлении исторической правды секретных и важных дел, которыми он занимался в 1918 году. Он был в этом абсолютно уверен и поэтому не расставался с телеграфными лентами переговоров со Свердловым и другими ответственными лицами при перевозке Романовых, военными приказами, записками и т. п.».[608]
Этот образ Яковлева как борца за историческую правду, конечно, умилителен, но абсолютно неправдоподобен. В условиях гражданской войны и тем более, когда Царская Семья была еще в заточении в доме Ипатьева, а все обстоятельства, связанные с ней, полностью засекречивались, носить с собой те документы, которые носил Яковлев, было смертельно опасным. Возя с собой эти документы, Яковлев, вместо благодарности за заботу об исторической правде, рисковал получить из-за них пулю. Да к тому же все документы он был обязан сдать Свердлову, что, кстати, он и сделал по приезде в Москву после тобольской эпопеи.
Нет сомнений, что возить с собой такие опасные документы Яковлев мог только с разрешения самого высокого советского руководства. Для Яковлева таким руководством мог быть только Свердлов. Зачем же Свердлову понадобилось передавать важнейшие и, заметим, обличающие его документы в руки Яковлева, зная о том, что они могут оказаться в руках Комуча?
По странному стечению обстоятельств в тот момент в Сибири находился прибывший туда через США, Японию и Китай не кто-нибудь, а родной брат Свердлова — Завель Мовшович Свердлов, носивший имя Зиновия Алексеевича Пешкова.
Зиновий Свердлов (Пешков) был очень непростой фигурой. Мы еще будем говорить о нем, когда поведем речь о его младшем брате. Здесь же приведем данные французского справочника «Who’s who in France» за 1955–1956 годы: «Зиновий Пешков, дипломат и генерал. Родился 16 октября 1884 г. в г. Нижнем Новгороде (Россия). Доброволец во французской армии (1914). Участвовал в миссиях: в США — 1917 г., Китай, Япония, Маньчжурия и Сибирь — 1918–1920 гг.».[609] (Выделено нами. — П. М.)
Пешков с юности включился в революционное движение, но быстро отошел от него. Однако в этом поступке Зиновий руководствовался не идейными соображениями, а какими-то гораздо более тонкими причинами. Принадлежность к тайным обществам и близкие связи с Горьким позволяли Зиновию Пешкову поддерживать связи с самыми влиятельными людьми революционного и масонского лагеря. В 1906 году Зиновий совместно с Горьким осуществил длительную поездку в США, где они собирали деньги для поддержки революции. Любопытно, что Зиновий находился в дружественных отношениях с вдовой и дочерьми великого русского врача С. П. Боткина, отца Е. С. Боткина, лейб-медика Государя Николая II.
В 1911 году Зиновий Свердлов снова уезжает в США, где он, безусловно, поддерживал тесные связи с братом Вениамином и почти наверняка с Я. Шиффом. Интересно, что после тяжелого ранения Зиновия на фронте во время Мировой войны, «его многочисленные друзья и покровители во французских „высших сферах“ вдруг вспомнили, что Зиновий долго жил в Америке, говорил по-английски и имел там большие знакомства. В это время Франция прилагала все усилия, чтобы вовлечь в войну США на своей стороне. Было решено использовать Зиновия для послания его в США для пропаганды вступления в войну на стороне союзников. Зиновий сделал все, чтобы этому способствовать».[610] Каким образом рядовой офицер французской армии мог способствовать такому грандиозному событию, как вступление в войну США, не понятно, если не учитывать связи Зиновия с еврейскими американскими финансовыми кругами.
Безусловно, Зиновий всегда поддерживал связи и со своим братом Янкелем, несмотря на то что между ними якобы существовала вражда. Его приемный отец Максим Горький (он же Алексей Максимович Пешков) принимал видное участие в подготовке государственного переворота против Государя. Очевидно, что и Зиновий Пешков принимал в этом перевороте непосредственное участие: он был посредником между масонскими кругами Франции и революционными кругами в России. Не случайно летом 1917 года капитан французской армии Зиновий Пешков был назначен представителем Франции при правительстве Керенского. Керенский даже наградил его орденом св. Владимира 4-й степени.
Во время большевистского переворота Зиновий Пешков находился в Петрограде и внешне выступил против прогерманской политики большевиков. Он написал письмо названному отцу Горькому, в котором убеждал того переменить свою пацифистскую позицию: «Чем больше Германия захватывает территорий, — писал он, — тем меньше мы сможем заключить мир без аннексий. В этой решающей битве, которую ведут лучшие силы человечества со зверскими силами, может ли Россия оставаться мирной?»[611]
Тем не менее, когда большевики пришли к власти, французы послали в Москву именно Зиновия, и он имел встречу «по служебным делам» со своим братом Яковом.[612][613] О чем шла речь между ними, неизвестно, но летом 1918 года Пешков направляется в Сибирь. Впрочем, дадим слово самому Пешкову. В своей анкете 30-х годов, перечисляя этапы своей военной службы, он пишет: «16 января 1918 года Военное министерство вызвало меня в Париж, чтобы направить в Россию Северным путем. 7 марта 1918 года я получил приказ Генерального штаба отправиться в Восточную Сибирь, через Америку и Японию. При этом у меня имелось особое задание в Вашингтоне от Министерства иностранных дел. 1 июня 1918 года я прибыл в Токио, потом в Пекин, в конце июля я был в Сибири».[614]
