Граф Бенкендорф: «Государь принял Керенского в своем кабинете. Разговор шел, как и в первый раз, о показаниях бывших министров, ссылавшихся часто на Высочайшие повеления, которые они получали от Его Величества. Государь позволил. Взяты из шкафов все бумаги, в которых являлась бы необходимость для Верховной следственной власти».[271]
При ознакомлении членов Временного правительства с личной перепиской Государя «не обошлось без курьеза: Переверзеву и Керенскому в числе телеграмм Государя к Государыне попалась одна с частью зашифрованного в ней текста. Долго бились над секретом шифра; были собраны все самые искусные в Петрограде специалисты и, наконец, после больших усилий, дешифровали — Государь зашифровал следующие слова: „целую крепко, здоров“».[272]
Все приведенные выше последствия инструкции Керенского, касающиеся содержания Царской Семьи под арестом, проходили в Александровском дворце, в «золотой тюрьме», как назвал его С. П. Мельгунов. Это пребывание в стенах родного дома — Император Николай II родился в Александровском дворце, — где все было знакомо до мелочей, где все напоминало о счастливых днях, было для Императорской Семьи особенно мучительно. Керенский ставил себе в заслугу, что-де свергнутый Царь жил у себя дома и в отношении него и его Семьи соблюдался полностью «установленный этикет» Высочайшего Двора, но на самом деле именно это было очередной попыткой унизить и оскорбить Государя. Как верно писал Мельгунов: «Вероятно, для Царской Семьи было бы гораздо лучше, если бы она с самого начала была помещена в более скромные условия быта (что, по-видимому, даже вообще соответствовало личным вкусам Царской Четы), ибо вызывающий внешний этикет, на каждом шагу входивший в коллизию с действительностью тюремного обихода, с одной стороны, подчеркивал специфичность изоляции „лишенных свободы“, а с другой — раздражал „революционное чувство“ тех, которые должны были охранять „виновника невыносимого гнета“, который с таким трудом сбросил с себя „народ“. Все это вело к неизбежным конфликтам».[273]
Таким образом, мы выяснили, что заключение Керенским Царской Семьи в Александровский дворец, притеснения и ограничения в отношении нее со стороны руководства Временного правительства и лично Керенского, весь разработанный Керенским режим содержания под стражей Царской Семьи — все это было вызвано единственной задачей революционной власти унизить свергнутого Императора Николая II, показать ему могущество новой власти. Царь должен был чувствовать себя именно арестантом, оставленным. «Все эти эпизоды, — писал генерал М. К. Дитерихс об эксцессах Царскосельского периода, — явились лишь теми последовательными этапами по пути Царской Семьи к Своей Голгофе, которые логически и неизбежно вытекали из всей предыдущей фальшивой, искусственной и непоследовательной работы руководителей Государственной Думы и общественности по созданию „народной революции“».[274]
Где-то во второй половине июля революционными властями было принято решение об отправке Царской Семьи в г. Тобольск. Как, кем и при каких обстоятельствах было принято это решение и почему в качестве места новой ссылки был выбран именно Тобольск? Давая свои показания следователю Соколову, Керенский заявил: «Причиной, побудившей Временное правительство перевезти Царскую Семью из Царского в Тобольск, была все более и более обострявшаяся борьба с большевиками».[275]
Жильяр приводит слова Керенского: «Временное правительство решило принять энергичные меры против большевиков; это должно было повлечь за собой полосу смуты и вооруженных столкновений, первой жертвой которых могла сделаться Царская Семья».[276]
То же самое говорил и князь Львов: «Летом в первой половине июля правительство пришло к убеждению, что нахождение Цар— ской Семьи около Петрограда стало абсолютно невозможным. Страна явно шла под уклон. Нажим на правительство со стороны Советов становился все сильнее. Я удостоверяю, что он был со стороны Петроградского Совета и в отношении Царской Семьи».[277]
Итак, главной причиной Тобольской ссылки руководство Временным правительством называет большевистскую опасность. Но так ли это было на самом деле?
7 июля 1917 года английский посол Бьюкенен направил телеграмму Бальфуру, в которой сообщал о своей встрече с министром иностранных дел Временного правительства П. Н. Милюковым. Суть этой встречи была следующей: «Министр иностранных дел сообщил мне сегодня конфиденциально, что Императора хотят отправить в Сибирь, по всей вероятности в Тобольск, или в…ск, где они будут жить и будут пользоваться большей личной свободой. Причиной, побудившей правительство сделать этот шаг, было опасение, что в случае немецкого наступления или какой-нибудь контрреволюционной попытки их жизнь может подвергнуться опасности».[278]
Как мы видим, в приведенной выше телеграмме нет ни слова о большевистской опасности. Речь идет о германском наступлении или о «контрреволюционной опасности».
Но уже в своих воспоминаниях, написанных после большевистского переворота, Бьюкенен пишет совсем другое: «Перевод Его Величества в Тобольск был главным образом вызван желанием защиты их от опасности, которой они могли подвергнуться в случае успешности большевистского восстания и, конечно, нет никакого сомнения, что если бы они остались в Царском, они не намного пережили бы Октябрьскую революцию».[279]
Для того чтобы установить правомочность утверждений Керенского и прочих об опасности большевизма как главной причины Тобольской ссылки, надо обратиться к историческим событиям июля 1917 года. 4 июля правительственными войсками была расстреляна мощная советская демонстрация, тон в которой задавали большевики. Есть предположения, что эта демонстрация была попыткой большевистского государственного переворота, инспирированного немцами. 6 июля была разгромлена редакция газеты «Правда», десятки большевистских деятелей были арестованы. Сам Ленин перешел на нелегальное положение. 7 июля, то есть в тот день, когда Милюков довел до сведения Бьюкенена решение о переводе Царской Семьи в Тобольск, Временное правительство издало приказы об аресте Ленина и других лидеров партии и преданию их суду, как «германских шпионов». Главнокомандующим русской армии назначен генерал Л. Г. Корнилов, восстановивший в армии смертную казнь и делавший ставку на военную силу.[280] Общие настроения, особенно среди солдат-фронтовиков, прибывших с фронта на защиту Временного правительства, тогда были скорее антибольшевистскими, так как большевиков воспринимали как «германских шпионов». Князь Львов в беседе с журналистами заявил в те дни: «Особенно укрепляют мой оптимизм события последних дней внутри страны. Наш „глубокий прорыв“ на фронте Ленина имеет, по моему убеждению, несравненно большее значение, чем прорыв немцев на нашем Юго-Западном фронте».[281]
В этих условиях говорить об «опасности большевизма» для Временного правительства в июле 1917 года можно лишь с большими натяжками. Тем более невероятно предполагать, что большевики в июле 1917 года представляли реальную опасность для Царской Семьи. Большевикам явно в те дни было не до Царской Семьи: они готовились к новому витку борьбы с Временным правительством, причем в условиях предполагаемого подполья. К тому же большевики в те дни были сильно зависимы от кайзеровского правительства, а предполагать, что в июле 1917 года это правительство, при всей его моральной нечистоплотности, дало бы свое разрешение на убийство свергнутого Монарха, не приходится.
