Такой сговор назвать «документом» никак нельзя, как нельзя его и опубликовать, так как его просто-напросто не существует. Совершенно несерьезно выглядит утверждение И. Ф. Плотникова о том, что документ не был составлен, так как Голощекин со товарищами вернулись поздно с пикника (с девицами). Ему вторит и Г. Б. Зайцев: «Вот так, сначала по-деловому обсудили в чрезвычайке, а потом на природе с выпивкой и закуской обсудили вопрос со своими приятельницами и между делом осмотрели местность».[1023]
Вообще представлять таких бестий, как Свердлов, Голощекин, Юровский и иже с ними, как пошлых гуляк и пьяниц, настолько несерьезно, настолько не соответствует духу того времени и этих людей, что просто диву даешься, как серьезные люди могут писать подобные вещи! Еще раз подчеркнем, речь шла о чудовищном, невиданном в истории человечества злодеянии — убийстве Помазанника Божьего Самодержавного Русского Царя и его Семьи. Те, кто готовил это убийство, прекрасно понимали все его последствия для мировой истории и для судеб России, они в высшей степени серьезно и ответственно готовились к нему. При этом глупо было отрицать наличие у этих людей своего рода преступного таланта, силы злой воли, организаторских способностей. Представить себе, чтобы эти люди на свежем воздухе, в пьяном виде, с «девицами», так, между прочим, обсуждали детали такого сверхсекретного дела, да еще выбирали место уничтожения трупов, значит, не иметь никакого представления о характере злодеяния 1918 года и характере злодеев, сводить величайшее преступление в истории человечества к обычной уголовщине. Все разговоры о пьянстве Юровского, о гулянках Голощекина и прочем вздоре следует отнести к восприятию этих людей через призму сегодняшнего дня, где пьянство и безответственность стали нормами жизни.
Вся логика событий июльских дней 1918 года говорит нам о том, что никакого заседания и никакого постановления не было. Они были сочинены уже после кровавых событий, чтобы лишний раз доказать, что решение принималось на местном уровне, и придать хоть какое-то подобие законности злодеянию. Более того, мы уверены, что, несмотря на то что убийство готовилось с начала июля, точная его дата скрывалась Свердловым ото всех, в том числе и от Голощекина, до последнего момента. Впрочем, не исключено, что и сам Свердлов узнал о ней в последние два дня перед 17 июля. Скорее всего, приехав из Москвы в Екатеринбург 14 июля, Голощекин получил секретное задание Свердлова быть предельно готовым к убийству, но точная дата убийства не была указана. Об этом свидетельствуют и вписанные поздним числом цифры в текст проекта объявления об убийстве Государя.
Что же тогда было? Скорее всего, дело обстояло следующим образом. Вернувшись в Екатеринбург, Голощекин встретился с очень небольшим кругом лиц, может быть, даже и с одним Юровским, и передал ему тайный приказ Свердлова быть готовым к убийству в самое ближайшее время. Может быть, при этом речь шла только об убийстве Императора Николая II. Точная дата должна была быть сообщена Свердловым дополнительно. Это наше предположение подтверждается словами А. Г. Белобородова, переданные Л. Норд: «Вернувшись, Голощекин привез от Свердлова устное распоряжение: „Романовы должны оставаться в Екатеринбурге под усиленной охраной. Перевоз их в другое место несвоевременен, а выпуск за границу совершенно исключен. Это было бы угрозой революции, так как реакционеры не замедлят уговорить Царя или кого-нибудь другого из Семьи возглавить контрреволюционное наступление. Есть также угроза, сказал Свердлов, что, пользуясь несознательностью народа и его симпатиями к Алексею, вопреки отречению, могут объявить Царем, и это даст им крупный шанс на успех. В силу этого режим Романовых должен быть такой, который сделает все попытки к их освобождению невозможными. А в критический момент они все должны тайно и бесследно исчезнуть“.
Слово „исчезнуть“, Голощекин пояснил: „быть ликвидированными“».[1024]
Для всех остальных членов Уральского Совета было доведено не решение центра убить Царскую Семью, а требование Ленина вывезти ее в Москву «для суда». Скорее всего, между Лениным и Голощекиным было оговорен и срок этого вывоза. Об этом свидетельствует и посланная через Зиновьева в Петрограде телеграмма на имя Ленина и Свердлова, что «установленного с Филиппом суда по военным обстоятельствам ждать не можем». Не случайно Свердлов в присутствии Ленина громко сказал Голощекину: «Так и передай товарищам, ВЦИК официальной санкции на расстрел не дает». Естественно, что Голощекин не мог объявить всем членам Уральского Совета, среди которых были и сторонники Ленина, что существует тайный приказ Свердлова об убийстве Царской Семьи. Последнее означало бы открыто противопоставить себя приказам Ленина. Не случайно Белобородов после убийства боялся, что «В. И. Ленин привлечет его к ответственности за самоуправство с расстрелом Романовых без санкции ВЦИК», на самом деле читай без его, Ленина, санкции.[1025]
Тем не менее уже 15 июля Юровский готовился к преступлению. Об этом свидетельствуют показания послушницы Ново-Тихвинского женского монастыря Антонины (Трикиной): «2 июля Юровский нам приказал принести на следующий день полсотни яиц и четверть молока и яйца упаковать в корзину».[1026]
Г. Б. Зайцев считает, что «это уже пошло на харчи убийцам, и следователь найдет скорлупу от этих яиц около Ганиной Ямы».[1027] В следующей части нашего труда мы постараемся доказать, что эти яйца действительно были нужны убийцам, но к «харчам» они не имели никакого отношения.
16 июля произошло еще одно событие, которое, несомненно, являлось подготовкой к злодеянию: из Ипатьевского дома был забран племянник к тому времени уже расстрелянного большевиками И. Д. Седнева — Леонид. По поводу даты перевода Л. И. Седнева в дом Попова имеются разночтения в исторических документах. Так, обвиняемый Якимов в своих показаниях заявил: «15 июля в понедельник у нас в нашей казарме в доме Попова появился мальчик, который жил при Царской Семье и катал в коляске Наследника. Я тогда же обратил на это внимание. Вероятно, и другие охранники также на это обратили внимание. Однако никто не знал, что это означает, почему к нам перевели мальчика».[1028]
В то же время в дневнике Императрицы Александры Федоровны за 16 июля мы читаем: «8 часов. Ужин. Совершенно неожиданно Лику Седнева отправили навестить дядю, и он сбежал. Хотелось бы знать, правда ли это и увидим ли мы когда-нибудь этого мальчика!».[1029]
Обвиняемый Медведев также указывает на 16 июля как на дату перевода младшего Седнева в дом охраны: «Вечером 16-го июля я вступил в дежурство, — показывал он. — <…> Должен Вам сказать, что находившийся в доме мальчик-поваренок с утра по распоряжению Юровского был переведен в помещение караульной команды (дом Попова)».[1030]
В «Записке Юровского» снова появляются разночтения: «В шесть часов (16 июля. — П. М.), — пишет „Юровский“, — увезли мальчика (Л. Седнева), что очень обеспокоило Романовых и их людей. Приходил доктор Боткин спросить, чем это было вызвано. Было объяснено, что дядя мальчика, который был арестован, потом сбежал, теперь вернулся и хочет видеть племянника».[1031]
«Записка Юровского» входит в противоречие с рассказом Юровского 1 февраля 1934 года перед «старыми большевиками» Свердловска. Если в «Записке» Юровский говорит о шести часах вечера, то в «рассказе» перевод Л. Седнева переносится на утро 16 июля: «16-го утром, — говорил Юровский, — я отправил под предлогом свидания с приехавшим в Свердловск дядей мальчика-поваренка Седнева».[1032]
