Смысл этих действий может быть объяснен лишь одним: продолжением издевательств над Царской Семьей. Эти издевательства выражались также и в том, что, для того чтобы посетить ванную комнату и уборную, члены Царской Семьи должны были проходить мимо часового караульного помещения.

Царская Чета была доставлена в Екатеринбург в разгар нового праздника Первомая, официального праздника «Освобожденного Труда», который по времени совпадал с Вальпургиевой ночью. По своему характеру новый «праздник» сильно смахивал на последнюю. Улицы и площади города оглашались революционными песнями и ночью светились от многочисленных иллюминаций, кинематографы были переполнены, в них шли митинги-концерты.[819] Разнузданные толпы откровенного хулиганья, осененные дьявольскими пентаграммами, преследовали людей «паразитических классов», в пьяном угаре глумились над верой и священнослужителями. Невольно на ум приходят слова одного поэта той эпохи, хорошо подметившего суть происходившего:

Конечно, звуки Первомая долетали и до окон Ипатьевского дома. Словно отвечая на эти звериные рыки вырвавшегося на свободу «труда», Царская Чета ежедневно читала Евангелия, ведь шла Страстная неделя. Императрица Александра Федоровна отмечала в своем дневнике: «Н. читал нам в течение дня Евангелие. <…> С Н. и Е.С. обменялись мнениями о прочитанной 12-й главе Евангелия».[820]

Сам Государь также писал о своем чтении Евангелия: «По утрам и вечерам Св. Евангелие вслух в спальне».[821]

Наконец наступил праздник Светлого Воскресения Господня — последняя Пасха в жизни Царской Семьи. В Великую Субботу в Ипатьевский дом в первый раз был допущен священник и дьякон. В 20 часов началась заутреня. «Большое было утешение помолиться хоть в такой обстановке и услышать „Христос Воскресе“, — писал Николай II в дневнике. — Утром похристосовались между собой и за чаем ели кулич и красные яйца, пасхи не могли достать».[822]

Чемодуров свидетельствовал, что праздник Пасхи для Царственных Узников был омрачен хамским поведением Авдеева, который «пришел, отрезал большие куски» от маленького кулича и съел. Однако в этом, как и в прочих свидетельствах Чемодурова, следует делать скидку на его болезненное состояние. Как верно писал Г. Б. Зайцев, нельзя отрезать «большие куски от маленького кулича».

В целом же режим в Доме особого назначения был откровенно тюремный.

Из инструкции команде Дома особого назначения по охране Царской Семьи: «Комендант должен иметь в виду, что Николай Романов и его семья являются советскими арестантами, поэтому в месте его содержания устанавливается соответствующий режим.

Этому режиму подвергаются: а) сам б. царь и его семья, б) и те лица, которые изъявят свое желание разделить с ним его положение.

С момента перехода лиц в веденье областного Совета, всякое свободное сообщение их с волей прекращается. Прекращается точно так же и свободное сношение с Романовыми каких бы то ни было лиц, находящихся на свободе.

В обращении с заключенными комендант должен быть, безусловно, вежливым.

Разговоры с заключенными могут быть только следующего содержания: 1) принятие от них всевозможных устных заявлений; 2) объявления и приказания облсовета; 3) разъяснения, которые они попросят по поводу режима; 4) о доставке провизии, кушаний и необходимых предметов; 5) об оказании медицинской помощи.

Никакие разговоры на общеполитические темы с кем бы то ни было из заключенных не допускаются.

Комендант строго следит, чтобы конвойные не позволяли себе, безусловно, никаких замечаний по адресу заключенных в их присутствии.

Заключенные не имеют права говорить с конвойными. Если такие попытки с их стороны будут делаться, конвойный должен отвечать, что разговаривать не разрешается. Со своей стороны конвойные не имеют права заводить разговоры с заключенными.

Как общее правило, никакие свидания посторонних лиц с заключенными не допускаются. Однако, если такое свидание было разрешено, оно должно быть выражено письменно за подписями президиума облсовета и должно быть подтверждено по телефону и лично.

При разрешении свидания в письменном разрешении указывается точно, с кем именно разрешено свидание и его продолжительность. При свиданиях обязательно присутствует комендант, который следит, чтобы пришедшими не было передано заключенным что-либо неразрешенное. При попытке сделать такую передачу комендант прекращает свидание. При свиданиях в разговоре должен употребляться только тот язык, который понимает комендант. При попытках говорить на каком-либо другом языке комендант прекращает свидание».[823]

В другой инструкции коменданту Дома особого назначения говорилось: «Прогулки заключенных разрешаются ежедневно на срок, указываемый обл. Советом. На прогулку выходят все вместе. Перед тем как вывести заключенных на прогулку, комендант дает приказание усилить караул на месте прогулки расстановкой постовых во все углы прогульного двора, а также на балконе.

Комендант старается по возможности не назначать постоянного времени начала прогулки и изменять это время в пределах от 12 до 4 часов дня.

Вся переписка, которая ведется заключенными, просматривается лицом, специально уполномоченным на это президиумом областного Совета.

Письма и телеграммы, которые отправляют заключенные, они передают коменданту, а последний отправляет их тому лицу, на которое возложен просмотр переписки.

Комендант следит, чтобы не было попыток со стороны заключенных обойти эти правила посредством передачи писем для отправки их на волю караульными лицами, имеющими место пребывания в Доме особого назначения.

Комендант предупреждает заключенных, что если таковые попытки будут обнаружены и доказаны — они лишаются права переписки.

В письмах употребляется только русский, французский и немецкий языки».[824]

Как же соблюдались эти инструкции охраной Дома особого назначения? Т. И. Чемодуров свидетельствует: «В Ипатьевском доме режим был установлен крайне тяжелый и отношение охраны прямо возмутительное, но Государь, Государыня и Великая Княжна Мария Николаевна относились ко всему происходившему по наружности спокойно и как бы не замечали окружающих лиц и их поступков. День проходил обычно так: утром вся семья пила чай; к чаю подавался черный хлеб, оставшийся от вчерашнего дня; часа в 2 обед, который присылали уже готовым из местного Совета Р. Д.; обед состоял из мясного супа и жаркого; на второе чаще всего подавались котлеты. Так как ни столового белья, ни столового сервиза с собой мы не взяли, а здесь нам ничего не выдали, то обедали на непокрытом скатертью столе; тарелки и вообще сервировка стола была крайне бедная; за стол садились все вместе, согласно приказанию Государя; случалось, что на семь человек обедающих подавалось только пять ложек. К ужину подавались те же блюда, что и к обеду. Прогулка по саду разрешалась только 1 раз в день, в течение 10–15 минут; во время прогулки весь сад оцеплялся караулом; иногда я обращался к кому-либо из конвойных с малозначащим вопросом, не имеющим отношение к порядкам, но или не получал никакого ответа, или получал в ответ грубое замечание. Ни Государь, ни кто-либо из членов его семьи лично никаких разговоров с комендантом дома или иными „начальствующими“ лицами из представителей советской власти не вели, а всякие обращения и заявления делались через меня или через проф. Боткина».[825]