Со временем я, конечно, узнал, в чем состояла «особая командировка». Китайцы решили установить на одном из их аэродромов радионавигационную систему того же типа, что стояла в Воздвиженке, и папа в качестве знатока ее эксплуатации должен был им помогать. Для начала нужно было выбрать места — «точки» — для размещения объектов системы и «привязать» по месту типовой проект. Этим папа и занимался в первый свой прилет. Сразу выяснилось, что заранее выбранная для одного из маяков точка не подходит: ее загораживает крутая сопка, ухудшающая условия радиоприема. Нужно произвести подробную разведку местности для выбора другой точки. Не нужно никакой разведки, сказали китайские товарищи. Продолжайте вашу работу, как будто этой сопки там нет. Позвольте, но ведь она там есть и никуда не денется, не святой же дух ее оттуда уберет?! У Коммунистической партии Китая во главе с председателем Мао Цзэдуном и у Народно-освободительной армии во главе с маршалом Линь Бяо возможностей побольше, чем у этого вашего святого духа, ответили китайские товарищи. И в большом недоумении советские товарищи продолжили привязку проекта. В результате чего оставили китайским товарищам план подготовительных работ — отрывки траншей, прокладки электрокабелей, заготовки материалов и прочего, для выполнения которого китайцы попросили десять дней. А потом, мол, приезжайте снова для монтажа и отладки системы, компоненты которой к тому времени будут доставлены на аэродром.

И когда через десять дней папа с коллегами, все еще пребывая в недоумении, вернулись в Китай, им пришлось старательно протирать глаза, взгляду которых предстала ровная как стол местность. А сопки как не бывало. Остававшийся все это время на аэродроме советский представитель с вытаращенными глазами поведал о том, как наутро после отбытия коллег непонятно откуда набежало тыщ сто китайцев с лопатами и корзинами на коромыслах. Мигом расставили шесты с красными транспарантами, привезли прожектора, из репродукторов зазвучали героические марши — и сопка растаяла на глазах, как сахарная голова под струей кипятку.

Процесс монтажа и отладки системы тоже произвел на папу неизгладимое впечатление. Все было подготовлено китайцами с пунктуальной точностью. Любые указания советских специалистов выполнялись мгновенно, китайские инженеры и техники каждое слово записывали в большие блокноты и до ночи изучали эти записи и совещались между собой, как лучше и быстрее их выполнить. Иногда и ночью будили папу с коллегами и просили уточнить то или иное слово. Приехавший из Пекина работник штаба советских советников предупредил, чтобы ни в коем случае не употребляли при работе привычной матерной терминологии: китайцы могут принять это за недовольство тем, как кто-то из них работает, и «виновному» не поздоровится. А уточнять у советских, так ли на самом деле, не подумают — «потеря лица, понимаешь ты».

Папа с тех пор уважал китайцев и очень огорчался из-за эксцессов культурной революции и советско-китайской вражды. Не такое благостное впечатление вынесли из Китая мы с мамой.

Мамино руководство кружком и возникшие на этой почве приятельские отношения с влиятельными — через своих мужей — вышивальщицами создали ей репутацию приятной и понимающей толк в обращении общественницы. Да еще и весьма образованной — ведь она ухитрялась разбирать немецкий текст у присланных из Германии вышивальных картинок. Я тоже не позорил семейную честь: был отличником, а как нас всех скопом приняли в пионеры — еще и сделал пионерскую карьеру: стал членом совета отряда и гордо носил на рукаве красную лычку. Вдобавок я как-то с малолетства приучился красиво рисовать буквы, что является неоценимым достоинством при изготовлении стенгазет, боевых листков и прочей немудреной наглядной агитации. Это умение потом мне помогало и в старших классах школы, и в институте, и на работе. И сейчас частенько пригождается, только уже на компьютере.

В общем, мы втроем с папой — отличником боевой и даже политической подготовки — являли собой почти что образец советской офицерской семьи. И когда из Москвы пришло указание подготовить группу членов семей военнослужащих для посещения китайской авиационной дивизии — побратима (или посестримы — раз она женского рода?) нашей 55-й дальнебомбардировочной дивизии, мы с мамой сразу были включены в число кандидатов. Всего предстояло отправить десять женщин, каждая с ребенком, итого двадцать душ. При этом в самолете Ли-2 оставалось еще необходимое количество мест для сопровождающих: политотдельских чинов, переводчиков и неприступного вида дамы — секретаря Приморского крайкома КПСС. Состав делегации был строго определен свыше: столько-то жен старших офицеров, столько-то младших офицеров, а столько-то сверхсрочников. Папа к этому времени стал майором, что тоже делало нас удобными кандидатами: майоры, хотя и имели два просвета на погоне, считались как бы промежуточным звеном между старшим и младшим офицерским составом. Поэтому нас можно было считать либо такими, либо этакими — смотря по ситуации.

Подготовка к поездке началась с того, что всех кандидаток — по две на каждое место, а всего двадцать — собрали в Доме офицеров и строго предупредили о полной секретности предстоящей дружеской миссии. Ибо советско-китайская дружба не дает покоя американским империалистам, чанкайшистским марионеткам, японским реваншистам и лисынмановским прихвостням. А значит, возможны провокации! Кандидатки клятвенно обещали никому даже словом не обмолвиться, разве что мужьям, и то ночью под одеялом. Разумеется, на следующее же утро весь городок только и судачил о секретной делегации и сравнивал шансы претенденток попасть в конечный ее состав. В школе Колька Рубан на первой же перемене подошел ко мне и взял слово привезти ему китайскую взрывающуюся хлопушку с красным дымом, чтобы подложить нашему завхозу, который что-то стал придираться к его мамане. Косо стал поглядывать на меня один наш одноклассник — его мама тоже попала в кандидатки, и он учуял во мне конкурента. Узнав про обещанную хлопушку, подошел к Кольке и пообещал привезти ему две — и с красным дымом, и с зеленым. В итоге, кстати, поехали мы оба — но ни одной хлопушки Колька так и не получил.

Это мелкое школьное соперничество было ничто по сравнению с кознями и интригами, разгоревшимися за места в делегации. Мама никакого участия в них не принимала и по своему характеру, и потому, что папа сразу сказал: лучше бы вам с Мишкой ни в какой Китай не ездить. И так тебе завидуют, что у тебя муж практически непьющий и квартира в Ленинграде осталась на броне. Так что мама сразу объявила всем приятельницам, что ей и в Воздвиженке хорошо, за советско-китайскую дружбу она может и в родном Приморье побороться — а там уж как начальство решит. И как в таких случаях обычно водится, именно она со мной в придачу и стала самой первой окончательно отобранной, одобренной и утвержденной делегаткой. Об этом ей сообщила под страшным секретом одна из вышивальщиц — жена начальника политотдела дивизии. И мы стали всерьез готовиться к поездке.

Наша экипировка была взята под контроль партийными органами Приморья. В один прекрасный осенний день делегатки погрузились в наш дивизионный зеленый автобус и отправились во Владивосток на базу Приморпромторга. Там под руководством представительницы крайкома для каждой были подобраны два платья, две кофточки, осенний плащ, шляпка или берет, сумочка и туфли. А также чулки и прочие предметы дамского туалета. Руководствовались девизом: строго, со вкусом, а главное — ничего китайского, потому что у советских собственная гордость. В результате делегатки очутились с головы до ног в продукции братских социалистических стран. Туфли и ботики румынские и чешские, платья и кофточки польские и гэдээровские. Мамина бежевая сумочка оказалась вообще албанской. На всем этом гардеробе красовались красивые иностранные этикетки, которые было велено безжалостно спороть — чтобы не мешали гордиться.