— Потому что нигде больше нет такого французского присутствия.
— Профессор, вы хотите сказать, что французы работают в Чили?
— Да, друзья мои, не просто работают, а делают из Чили новую винодельческую державу.
— Профессор, мы еще не отошли от русского шока, а вы нам рассказываете, что на конце света французы делают вторую Францию.
— Именно, друзья мои, именно. Чили — это и есть наш Эльдорадо. Первыми за океан пошли Ротшильды. И ничего удивительного. После разгромной дегустации в Париже в 1976 году, многие французы были в шоке. Ротшильды проиграли американцам. Они не могли понять, как никому не известные вина из Америки могли стать лучше, чем их французские гранды. И главное, кто и когда успел их сделать.
Ротшильды поняли: то, что нельзя победить, нужно возглавить. Древняя итальянская мудрость, друзья мои. Они нашли лучшего калифорнийского винодела Мондави, как ни странно, тоже итальянца, и вместе с ним сделали «Опус Ван» в Калифорнии.
— А при чем тут Чили?
— А потом самое невероятное: аристократичные и консервативные Ротшильды пришли в Чили — не в Австралию или Новую Зеландию, а именно в Чили.
— Почему, профессор?
— Потому что они разглядели в Чили новую угрозу, разглядели раньше других.
— Может быть, они знали что-то, чего не знали другие?
— Не знали, а предвидели, они поняли раньше других, что Чили взорвет мировые рынки качественным и недорогим вином, и чтобы и здесь не потерять инициативу, они вошли в Чили раньше, чем Чили атаковали нас.
Да, да, Ротшильды начали делать чилийское вино, когда о нем еще мало кто знал. Вместе с местным гигантом «Конча и Торо» они создали главное вино Чили — «Альмавиву». Вслед за ними двинулись и другие. Собственно, Чили для всего мира открыли Ротшильды.
— А что потом?
— За ними потянулись другие французы.
— Только французы?
— Нет, и испанцы, и американцы, но парадокс состоит в том, что ни в одной стране мира нет столько французских проектов, за пределами самой Франции.
— Аргентина, профессор, вы же рассказывали нам, что это винная супердержава Нового Света.
— Да, она производит вина больше, чем Чили, но из серьезных французов там можно найти только боковую ветвь лафитовских Ротшильдов, барона Бенджамина Ротшильда из медокского Шато Пейре-Лебадо, да, пожалуй, проект «Шато Шеваль Блан».
— И все, профессор?
— Из французов, пожалуй, все, а вот настоящая сенсация, так это винодельня «Чакра», которую открыла итальянская «Сассикайя».
— И что они там выращивают, профессор? — моментально оживился Макс.
— Пино Нуар.
— В Аргентине?
— Да, Шанталье, в Аргентине.
— Фантастика!
— Это не фантастика, а реальность, мои дорогие, и все эти факты еще раз доказывают мою основную теорему.
— Теорема Жюно! — выкрикнул кто-то из студентов.
— Я не возражаю, пусть будет так. Так вот, мир стал слишком маленьким, чтобы мы его не замечали, великие вина могут появляться оттуда, откуда мы их не ждем.
— Скажите, профессор, а вы тоже разделяете этот ажиотаж?
— Вопрос, как всегда, неоднозначный, друзья мои. Я всегда буду стоять на том, что наша земля родит самые лучшие вина мира, но не единственные, и мы должны это понимать.
— И что, вы призываете нас всех ехать искать это чилийское Эльдорадо?
— Нет, не призываю, да это и не нужно, но если кто-то из вас ищет чего-то необычного, то это необычное именно там, и правда состоит еще в том, что к этому феномену причастны мы, французы. Это мы сделали Чили известной на весь мир, вот такой вам «французский парадокс».
— Расскажите нам подробнее, профессор.
— Ротшильды из Лафита были первыми из французов, но не первыми из иностранных виноделов.
— А кто был первым?
— Мигель Торрес, из Каталонии, он раньше всех рассмотрел потенциал этой страны, дальше были Ротшильды обоих замков. Потом «дружеская авантюра» Брюно Пратса с Полем Понталье вылилась в винодельню «Аквитания», французы из «Касса Лапостоль», которые пригласили Мишеля Роллана и создали вино «Кло Апальта», Мишель Ларош из…
— Бургундии, — Макс перебил Жюно.
— Да, из Бургундии.
— Позвольте, профессор, а эти-то там что выращивают?
— Тоже, что и во Франции — Пино Нуар и Шардоне, и не только они, еще одна известная бургундская фирма открыла винодельню в Андах — это «Уильям Фэвр».
Аудитория молчала.
— В Чили есть даже шато.
— Вы нас разыгрываете.
— Нисколько, Шато «ЛосБолдос», конечно же, принадлежит французам, а на этикетке их главного ассамбляжа стоит надпись «Гранд Крю».
— Не может быть!
— Вот видите, сколько интересного из того, чего вы еще не знаете.
— Профессор, неужели столько наших соотечественников?
— И не только, не только французы. Серджио Таверсо, например, — сам чилиец. Он 30 лет делал вина в США, потом все бросил и вернулся домой, делать чилийское вино.
— И что, преуспел в этом деле?
— Да, гораздо лучше, чем в США.
— А что же американцы?
— Конечно, есть союз Мондави и чилийской «Калитерра».
— А итальянцы?
— И итальянцы тоже, Шанталье.
— Не может быть.
— Может, это информация для суперснобов: винодельня «Пунто Ногаль», которую открыли… Банфи.
— Банфи?
— Да, друзья мои, те самые консервативные до мозга костей Банфи, что делают классическое «Брунелло де Монтальчино» в Тоскане.
Макс вернулся домой переполненный ожиданием чего-то неясного и грандиозного.
— Отец, что ты думаешь о Чили?
— Странный вопрос.
— Жюно нам сегодня рассказал о Чили.
— Жюно, странно.
— Да, он нам намекнул, что там настоящее Эльдорадо, а мы все конкистадоры вина.
— Не ожидал от вашего профессора.
— Мы сами от него не ожидали.
— А ты сам что об этом думаешь?
— Не знаю, отец, ну я что-то пробовал, но специально в эту тему не вникал.
— И что он вам рассказал?
— Про наших, которые открыли там винодельни.
— Про наших, значит?
— Да.
— Да, — отец таинственно улыбался, но молчал.
— Почему ты молчишь?
Грегуар продолжал молчать и смотреть куда-то в пустоту.
— Ты помнишь Роббера?
— Да, это какой-то наш дальний родственник.
— Это мой двоюродный брат. Роббер давно уехал туда.
— Роббер в Чили?
— Да, сынок, уже пять лет.
— Неужели там что-то есть?
— Он и меня зовет все время, — не замечая вопросов Макса, продолжал отец.
— Папа, ты слышишь меня?
— Да, сынок.
— Ты слышал, что я тебя спросил?
— Слышал, я думаю, что там что-то есть, если даже владелец «Ко» бросил свой мистический замок ради Чили, значит там что-то есть.
— А что делает Роббер?
— Он помешался на карменере и делает вино, которое назвал «Asinus in tegulis».
— И как это переводится?
— Осел на крыше.
— Чего?
— Макс, все Шанталье немного с приветом, привыкай.
— Ладно, пусть осел, но это что-то значит?
— Да, он хочет удивить весь мир своим карменером.
— Да я не про это, что это значит — «осел на крыше»?
— Это римская поговорка, как объяснил мне Роббер, это значит что-то невиданное, необычное.
— Я боюсь спросить, как выглядит его этикетка.
— И правильно боишься.
— Что так плохо?
— Не знаю, это кому как, но у него на этикетке фиолетовый осел.
— Ты пил это?
— Да, он присылал ящик.
— Что-то осталось?
— Возможно. Ты хочешь дегустировать?
— Да.
— Хорошо, сейчас принесу.
Отец ушел в погреб и вернулся с двумя бутылками чилийского и тарелкой с камамбером и бри.
— Ну что, пробуй.
Макс налил себе немного, вино было абсолютно черным и тяжелым, оплывало по стенкам бокала не спеша. Макс поднес к бокалу нос и всеми легкими втянул ароматы.
— Ну что?
— Что-то необычное.
— Конечно, буйство ароматов и беспредел чувств.
— Отец, тебе это тоже нравится?
— Нет, сынок, нравится — это не то слово, я очарован этим вином, как очаровываются женщиной.