Дед пил всегда только свое вино, не пытаясь попробовать что-то другое. Даже вино соседей он заставил выпить себя пару раз, при этом так ничего не сказав. Он и Грегуару запрещал пробовать другие вина. А говорить о том, чтобы попробовать что-то не французское, это было равносильно преступлению.

Грегуар, впервые попробовал кьянти, только когда оказался в Италии, на чей-то свадьбе родственников жены. Он так хотел пополнить погреб десятком отборных итальянских вин, но представлял их участь заранее.

— Ну что, как тебе их вина? — спросил Арсен после поездки в Италию.

— Тебе действительно нужно знать мое мнение?

— Нет, я и так все знаю, женщины у них лучше, а вино нет.

— Папа, если тебе так нравятся их женщины, почему ты не женился на итальянке?

— Мне не повезло в жизни, так как тебе.

— А ты считаешь, что мне повезло?

— Разве ты не доволен Моникой в постели?

— Папа, это мое дело.

— Нет не твое, это семейное дело, я натерпелся от наших гусынь и тебе дал в жены настоящую женщину, ты чем-то недоволен?

— Да нет, доволен, но…

— Зачем это но, сынок, итальянская женщина — это идеальная жена, для нее супружеский долг — как еще одна заповедь Христа.

— Папа, я тебя прошу.

— Чем ты опять недоволен, черт возьми?

— Папа, я хотел по любви, но…

— Вот и люби, кто тебе мешает, разве Моника не стоит того, посмотри, сколько в ней удовольствий.

После посещения Италии, Грегуар начал тайком проносить бутылки разных стран домой. Но однажды Арсен увидел торчащую из кармана куртки бутылку и решил поинтересоваться у сына, что он пьет.

— Что это?

— Вино.

— Дай мне посмотреть.

— Но отец…

— Зачем ты пьешь это пойло?

— Отец, я должен попробовать.

— Должен, почему ты так решил?

— Мир меняется, и мы тоже должны…

— Я редко пью даже французское вино, если оно не мое.

— Отец.

— Давай сюда. Так, посмотрим, сделано в Чили, это где, это даже не Европа, — и Арсен запустил бутылкой в стену.

— Зачем ты это сделал? Это вино делают французы.

— Как это французы, на ней же написано: сделано в Чили.

— Да, сделано в Чили, но винодельня принадлежит французам.

— Это еще хуже, значит, я правильно сделал.

— Отец, пойми, нельзя жить по старинке, никто не стоит в очереди за нашим вином, и потом, зайди в магазин, посмотри, там теперь не только французские вина.

— Меня это не интересует.

— А зря.

— Где ты был сегодня, на том сборище у негоциантов?

— Соседи делали дегустацию для журналистов.

— Ага, опять перепортили море хорошего вина. Чего вы их уговариваете, наше вино всегда будут пить.

— Папа, сейчас все делают дегустации.

— Зачем, вино надо пить дома с жирным куском мяса.

— И что там они собираются узнать таким способом? Вино должно обжечь желудок и душу, иначе нельзя узнать его характер. Эти дохляки со своими плевательницами просто играются в вино.

— Отец, но они дегустируют вино, если они все будут отправлять в желудок, они быстро опьянеют.

— Ну, я же говорю дохляки, у меня вот никогда не было похмелья, я просто не знаю, что это такое.

У Арсена на все был свой старый особый взгляд француза, прошедшего две Мировые Войны. Шампанское на Рождество и Новый год он открывал только саблей, которая у него осталась с войны. Он служил в драгунском полку в Эперне и первым встретил немцев. На немецкие танки их полк пошел, вооруженный только саблями. Макс слушал деда, то и дело поглядывая на отца.

— Ладно, пойду отдохну.

Когда Арсен ушел, Макс затеял разговор с отцом:

— Наше вино, правда, самое лучшее, как говорит дед?

— Нет, сынок.

— Но разве он этого не понимает.

— Он не хочет это признавать, он не хочет признавать, что мир меняется. Там, где раньше делали обычные вина на каждый день, теперь делают очень хорошие вина, но твой дед не хочет это признавать. Если мы будем смотреть на мир его глазами, то однажды наш замок развалится, а свое вино мы будим пить сами или выльем в Гаронну.

— А что там, в Италии, расскажи мне.

— Сынок, это очень долго рассказывать.

— Пап, но расскажи мне хоть что-нибудь, ведь мама оттуда.

— Хорошо, сынок, Италия — удивительная страна, древние греки называли Италию — Энотрия, это значит страна вина. Вся страна покрыта виноградниками, и они делают другое вино, не похожее на наше. А названия ты только послушай: брунелло де монтальчино, амароне, баролло, таурази, монтепульчано де абруццо, а на острове Пантелерия, где дуют свирепые ветры, сводящие с ума местных жителей, делают мускат, спасающий от воя сирен.

— От сирен?

— Да, ведь дед рассказывал тебе о Древней Греции?

— Да, но я думал, что это всего лишь выдумка.

— Нет, сынок, этот мир был слишком реальным, чтобы придумывать то, чего нет, но нужно всегда верить в то, чего могло и не быть.

— Что ты имеешь ввиду, папа?

— Но ты ведь знаешь о Трое.

— Да, ты мне сам рассказывал об Одиссее и Ахиллесе.

— Никто не верил, что Троя существовала, все были уверены, что это выдумка греческого писателя Гомера, многие вообще не верили даже в существование Гомера, тем более что, по преданию, он был слепым.

— И что?

— Так вот, немец Шлиман поехал в Турцию и нашел Трою. Над ним все потешались, а он ее нашел. Никто не верил в успех его дела, а он нашел не просто город, но еще и сокровища царя Приама, владевшего Троей. Так и мы, сынок, пока мы думаем, что никто и никогда не сделает вино лучше нас, кто-то очень далеко отсюда уже делает это вино.

— Так значит Пантелерия — это тот самый остров сирен?

— Да, греки принимали вой ветра за песни сирен.

Отец и сын замолчали на минуту, потом Грегуар спросил:

— Ты думал, кем ты хочешь стать?

— Да, как ты и дед, делать вино.

— Ты в этом уверен?

— Наверное, да.

— Значит, еще не уверен, но у тебя есть время подумать, а у меня уже нет.

В тот вечер Макс не понял смысла сказанных отцом последних слов. Их смысл он поймет только через много лет…

Грегуар любил «общаться» с вином. Общение с вином доставляло ему больше удовольствия, чем общение с людьми. Раз в месяц он покупал бутылку очень дорогого бордо, брал только твердый высохший сыр и уходил в погреб. Там, в погребе, сидя в абсолютной тишине, он мечтал, как и о его винах будут говорить люди, как однажды он удивит мир своим вином.

— Что, опять мечтаешь? — Арсен спустился в погреб за вином к ужину.

— Да.

— Глупое занятие.

— Да, папа, спасибо, я твое мнение уже знаю.

— Я тебе не дам испортить наше вино.

— А почему ты решил, что я его обязательно испорчу.

— Здесь не делают «своих» вин, или ты решил делать вино в гараже?

— А почему нет?

— Пока я жив, мы будем делать вино, которое делали все мы.

— Все мы?

— Мы — это Шанталье. Я оставлю тебе в наследство замок, а не гараж, и значит, ты должен делать вино.

— А они, по-твоему, что делают?

— Не знаю и знать не хочу.

— Отец, наше вино очень плохо продается, замку нужен ремонт, нам надо меняться, чтобы выжить, почему ты не хочешь этого понять?

— Грегуар, нельзя меняться в угоду моде, нужно делать свое дело хорошо, и тогда люди это оценят.

— А если они оценят это нескоро?

— Это не имеет значения, мы должны делать свое дело, и будь что будет.

— Отлично: ты используешь девиз средневековых рыцарей, чтобы выжить сегодня, папа, — это абсурд.

— Абсурд — это то, что ты предлагаешь.

— Папа, но ведь можно попробовать с тем дальним виноградником.

— Я умру, тогда и будешь пробовать, хотя я и оттуда буду против, — и старый Шанталье проткнул небо указательным пальцем.

Моника, жена Грегуара, хотя и была итальянкой, страсти к вину не испытывала и разговоров об урожае и погоде не любила. Грегуар всегда наливал ей немного в бокал, но бокал почти всегда оставался нетронутым. Однажды Арсен дал внуку понюхать вино: