— Вы так думаете, мадам?

— Да. Я много думала, месье. Эжен несчастлив дома. Он уважает мадам Видмер, но несчастлив… И я уверена, что если бы и прервала нашу дружбу, я ничего бы не изменила… — Она остановилась. — Ведь это никому не мешало, даже мадам Видмер.

— Вы допускаете, что положение могло усугубиться, мадам?

Она посмотрела ему в глаза.

— Эжен стал бы несчастным… я в этом уверена. Я не знаю, что бы он сделал.

— А вы говорили ему, что нужно прекратить эту дружбу?

— Часто… в первое время, когда узнала, что он женат… Впоследствии я признаю, что была слаба. Жизнь для такой женщины, как я, может стать очень тоскливой. Естественно, я находила оправдание своей слабости, но считаю, что не причиняла никакого зла его жене. Я считаю, что он мог бы пойти гораздо дальше, и это было бы намного хуже. — Она сильно покраснела. — Видите ли, я совсем не была в нем заинтересована. Мой муж оставил мне солидное состояние, а запросы у меня скромные.

— В то время как лишенный вашей дружбы Видмер, возможно, стал бы искать утешения с кем-нибудь… кто мог бы заинтересоваться им? Ведь вы об этом хотели сказать, мадам?

— Это возможно… Да, честно говоря, это то, о чем я думала. Ведь если не ошибаюсь, Эжен очень богат?

— Он вам никогда не давал денег?

— Нет… Подарки… иногда ценные, но деньги никогда.

— Драгоценности?

— Никогда. Вечернюю сумочку, а иногда, очень редко, он уговаривал меня принять от него платье. Эжен любил, когда женщина хорошо одета и, признаюсь, иногда он оплачивал платье, которое я сама не в состоянии была оплатить… Но, честно говоря, месье, я не вижу в этом ничего дурного. Эжен часто уверял меня, что такие траты для него ничто. Цветы, пустяки и некоторые маленькие подарки я позволяла ему делать и даже оплатить четыре-пять платьев, которые я выбрала для себя… в течение двух лет… это ничто в сравнении с тем, что он жаждал сделать для меня.

— В самом деле? И он предлагал вам драгоценности, мадам?

— Часто. Если бы я позволила, он перевел бы на мое имя капитал, намного превышающий мои потребности. Я должна была быть твердой и отказывать ему в этом, месье. Эжен очень великодушен и иногда он просто сердился на меня за то, что я отказывалась от денег. Но тогда обстановка стала бы невыносимой. Я очень дорожила его дружбой и не могла допустить, чтобы она омрачилась.

— Я уважаю ваше мнение, мадам, поверьте мне. А у вас есть письма от Видмера?

Этот неожиданный вопрос заставил ее покраснеть, но она ответила откровенно:

— Да, несколько. Их немного, учитывая, что мы оба живем в Париже. Всего десять писем, написанных Эженом из Монако и из других мест, куда он ездил на отдых. Кажется, в одном из них есть то, о чем я вам говорила, — о его предложении подарить мне драгоценности.

— Вам будет неприятно, если я посмотрю эти письма?

— Да, месье, очень неприятно.

— Вы говорите о драгоценностях, мадам. А видели ли вы то, что Видмер покупал? Вы в курсе его покупок? Не предлагал ли он вам, например, кольцо, от которого вы отказались?

— Нет, я не помню, чтобы Эжен когда-нибудь приносил мне драгоценности, если это то, о чем вы хотите узнать.

— Именно это я и хочу узнать, мадам. У вас нет никакого предположения, где может находиться Видмер в настоящий момент?

— Я ничего об этом не знаю. У него не было никаких постоянных мест, он любил перемены.

Сатурнин встал, взял шляпу и трость и повернулся к мадам Мендоза.

— И совсем между нами, мадам, что вы думаете об этом деле?

— Что я думаю?.. Я не понимаю… Как я вам уже сказала, я считаю, что Эжен устроил себе небольшой отдых. Сейчас ведь такая отличная погода!

— Но ведь вы читали газеты. Надеюсь, вы поняли, почему в них говорилось об отсутствии Видмера. Нет? Несмотря на написанное, Видмер не сообщил, где он, ни домой, ни на работу.

Она встала с кресла, глядя на комиссара, пожала плечами.

— Вы хотите знать мое мнение, — сказала она, — я полагаю, что Эжен отдыхает и не читает газет. Он может быть в Швейцарии или Италии. В заброшенных уголках трудно достать парижские газеты, и вообще, когда отдыхаешь, не читаешь газет. Я совершенно не беспокоюсь, месье.

— Я это вижу. Теперь поговорим о письмах… Вы даете мне слово, что сохраните их и, если возникнет необходимость, дадите мне прочитать?

Взгляд Урсулы выразил лишь удивление.

— Разумеется, я сохраню их, месье. И если вам удастся убедить меня, что это в интересах Эжена, они будут в вашем распоряжении.

Они сидели на террасе маленького кафе на улице Пасси. Феликс Норман пил пиво, а Сатурнин размышлял, потягивая вино из стакана.

— Что вы думаете об этой женщине? — спросил бригадир. — У нее очень приличный вид, верно? Славная женщина и незаинтересованная.

— А по-вашему, она лгала, мой мальчик?

— Я этого не думаю. Она произвела на меня хорошее впечатление.

Феликс широко улыбнулся.

— Вы устраивали ей ловушки, но она не попалась в них.

Сатурнин равнодушно кивнул.

— Она ни разу не употребила прошедшего времени, говоря о Видмере, — сказал он. — А это легко сделать, когда говоришь о мертвом.

— Если к этому не подготовиться, шеф. Она могла подготовиться и внушить себе, что он находится в отпуске.

Сатурнин достал из кармана пачку сигарет.

— Она не ожидала нашего посещения. Она могла отрицать, что у нее есть письма Видмера. На меня она тоже произвела хорошее впечатление… Но, черт возьми, она кое-что все же утаила от нас.

— Вы так думаете? Да, такая скрытная женщина сумеет при желании скрыть то, что ей надо.

— Это сомнительно, мой мальчик. То малое, что нам удалось обнаружить, сделало дело еще более темным. Возблагодарим господа за то, что у нас есть что пить и курить, и мы можем вернуться в деревню, когда нас выкинут из полиции.

— По-видимому, — проговорил Феликс тоном, в котором комиссар узнал свой собственный.

Сатурнин Дакс внимательно осмотрел тело Гидо Колла, лежавшее в «испано» и почти скрытое покрывалом. Исчезнувший автомобиль и шофер были обнаружены на улице Помп в незанятом гараже пустого дома.

Несчастный был заколот. Его труп лежал на спине. Рана на шее была нанесена опытной рукой. Сатурнин осмотрел руки, ногти рук, подошвы башмаков. Нагнувшись к восковому лицу, осмотрел вблизи рот, нос, уголки глаз. В нагрудном кармане он обнаружил небольшой замшевый мешочек, содержимое которого слегка звякнуло. Комиссар, пятясь, вылез из машины на свежий воздух. Его взгляд встретился с вопросительным взглядом Нормана.

— Уже по крайней мере сорок восемь часов, как он мертв, мой мальчик. Единственная рана нанесена в шею ножом с очень тонким лезвием, или чем-то вроде этого. В машине никакого оружия. Крови вытекло очень мало. Почти мгновенная смерть. Очень умелая рука.

Он снял шляпу и отогнал насекомых.

— По крайней мере сорок восемь часов, — повторил бригадир. — Если мы дойдем до пятидесяти шести, то Колла был убит в ночь исчезновения… в ночь, когда он доставил мадам Видмер в театр.

— Да, пожалуй, что так. Мы узнаем больше, когда его осмотрит судебный врач, но что касается времени смерти, то тут все и так ясно.

— Пусть меня повесят! Вероятно, его убили в то время, когда за ним следил Жорж Адлер. Бедняга Жорж, это убьет его.

— Не надо шутить! Такое могло случиться с любым из нас, — сердито проговорил Сатурнин. — Жорж должен был находиться в бистро, чтобы его не заметили. Было темно и, когда Колла, окончив чтение газеты, погасил в машине свет, Жорж не мог больше видеть его.

— Итак, что же могло произойти, — спросил Феликс. — Неизвестный в форме шофера заговорил с Колла и, возможно, оба спокойно уселись в глубине машины, чтобы поговорить. Не исключено, что у них было назначено свидание. Ну, конечно, Колла знал незнакомца. Может быть, тот шантажировал его. Может быть, незнакомец подошел, поздоровался со своей жертвой и сказал: «Сожалею, но я смог достать лишь сто тысяч франков, остальное я отдам вам завтра». Ему удалось уговорить Колла сесть в машину и, когда тот стал пересчитывать деньги, незнакомец ударил его ножом в шею, набросил на него покрывало, сел за руль в своей шоферской ливрее… и ему оставалось лишь удрать.