В обмотках генератора взбунтовались силы, превосходящие все, что до сих пор производил человек. Как раз в эту секунду Нелсон оказался в центре колодца.

Сила тока стремилась стабилизироваться, неистово мечась во все более узких пределах. Но она так и не установилась: где–то вступили в действие дублирующие предохранительные приборы, и цепь, которой не должно было быть, опять прервалась.

Последняя предсмертная судорога, почти такая же мощная, как первая, затем ток быстро спал. Все кончилось.

Когда вновь загорелся свет, помощник Нелсона уже стоял у края роторного колодца. Он не знал, что случилось, но подозревал, что что–то серьезное. Наверно, Нелсон там, внизу, недоумевает, в чем дело.

— Эй, Дик! — крикнул он. — Ты кончил? Пойдем выясним, что стряслось.

Ответа не последовало. Он перегнулся через поручни и посмотрел в огромную яму. Свет был плохой, и тень ротора мешала как следует рассмотреть что–либо. Сперва ему показалось, что колодец пуст, — но ведь это нелепо, он сам видел, как Нелсон несколько минут назад спустился туда. Помощник позвал еще раз.

— Эй! Дик, ты цел?

Опять никакого ответа. Встревоженный помощник пошел вниз по лестнице Он был на полпути, когда странный звук, точно где–то очень далеко лопнул воздушный шар, заставил его оглянуться. И тут он увидел Нелсона; инженер лежал в середине колодца на лесах, закрывающих турбинный вал. Лежал неподвижно, в какой–то неестественной позе.

Ральф Хьюз, главный физик, оторвал глаза от заваленного бумагами стола, когда отворилась дверь. Мало–помалу все входило в свою колею после вечного бедствия. К счастью, на его отделе оно почти не отразилось: генератор не пострадал. Не хотелось бы ему быть на месте главного инженера; теперь Мердоку надолго хватит писанины. Мысль об этом доставляла удовольствие доктору Хьюзу.

— Здравствуйте, док, — приветствовал он вошедшего доктора Сэндерсона. — Что привело вас сюда? Как ваш пациент?

Сэндерсон кивнул.

— Через день–два выйдет из больницы. Но я хочу поговорить с вами о нем.

— Я с ним не знаком, никогда не бываю на станции, разве что все Правление на коленях умоляет меня. Но поговорить можно.

Сэндерсон криво усмехнулся. Главный инженер и блестящий молодой физик не питали друг к другу нежности. Они были слишком разные люди, кроме того, шло неизбежное соперничество между экспертом–теоретиком и человеком «практики».

— Мне кажется, это по вашей частя, Ральф. Во всяком случае, я в этом не смыслю. Вы слышали, что произошло с Нелсоном?

— Если не ошибаюсь, он был внутри моего генератора, когда в обмотки пошел ток?

— Точно. Когда ток отключился, помощник нашел его, он был в шоке.

— Что за шок? Электричеством ударить его не могло, ведь все обмотки изолированы. К тому же, помнится мне, его подобрали в центре шахты.

— Совершенно верно. Мы не знаем, что случилось. Но он теперь пришел в себя, и как будто никаких последствий, если не считать одного.

Врач помешкал, словно искал нужные слова.

— Ну, говорите! Не томите!

— Я оставил Нелсона, когда увидел, что ему ничто не грозит. А через час мне позвонила старшая сестра и сказала, что Нелсон хочет срочно поговорить со мной. Когда я пришел в палату, он сидел в постели и озадаченно рассматривал газету. Я спросил, в чем дело. «Со мной что–то случились», — говорит. «Конечно — говорю, — но через два дня вы уже будете работать». Он покачал головой, вижу — в глазах тревога. Сложил свою газету и показал ее мне. «Я не моту читать», — говорит. Я определил амнезию и подумал: «Вот досада! Что еще он забыл?» А он, словно угадал мои мысли, продолжает: «Нет, я разбираю буквы и слова, но все вижу задом наперед! Наверно, у меня что–нибудь с глазами». И снова развернул газету. «Как будто я вижу ее в зеркале. Моту прочесть каждое слово в отдельности, по буквам. У вас нет зеркальца? Я хочу сделать опыт».

Я дал ему зеркальце. Он поднес его к газете и посмотрел на отражение. И стал читать вслух, с нормальной скоростью. Но этому фокусу любой может научаться, наборщики так читают свои литеры, так что я не удивился. Правда, не совеем понятно, зачем понадобилось умному человеку устраивать это представление. Решил не противоречить ему — может быть, он чуть–чуть свихнулся от шока. Похоже было, что у него оптические иллюзии, хотя он выглядел вполне нормально. А Нелсон отложил газету и говорит: «Ну, док, что вы скажете на это?» Я не знал, как отвечать, чтобы не раздражать его. «Пожалуй, лучше вам обратиться к доктору Хамфри, — говорю, — он психолог. Это не моя область». Тут он сказал кое–что о докторе Хамфри и его психотестах, и я понял, что он уже побывал в его лапах.

— Верно, — вставил Хьюз. — Всех, кто поступает на работу в компанию, пропускают через сито Отдела психологии. — Он задумчиво добавил: — И все равно такие проскакивают типы!..

Доктор Сэндерсон улыбнулся и продолжал рассказ:

— Я хотел уходить, тут Нелсон говорит: «Да, чуть не забыл. Наверно, я упал на правую руну. Запястье сильно болит, как от растяжения». — «Давайте посмотрим», — сказал я и нагнулся над ним. «Нет, вот эта рука», — говорит Нелсон и поднимает левую. Я держусь своей линии, не спорю. «Как хотите. Но ведь вы сказали — правая?» Нелсон опешил. «Ну да, — говорит, — Это и есть правая рука. Может быть, глаза и чудят, но тут–то все ясно. Вот обручальное кольцо, если не верите. Я его уже пять лет снять не могу».

Тут уже я опешил. Потому что он поднял левую руку — и кольцо было на ней. И он сказал правду, кольцо сидело так крепко, что без ножовки не снять. Тогда я спрашиваю: «У вас есть какие–нибудь приметные шрамы?» — «Нет, — отвечает, — не помню никаких». — «А пломбированные зубы?» — «Есть несколько». Мы молча глядели друг на друга, пока сестра ходила за зубной картой Нелсона. «Смотрели друг на друга со страшным подозрением в душе», — сказал бы романист. Но еще до того, как вернулась сестра, меня осенило. Мысль была фантастическая, но ведь и само дело принимало все более неслыханный оборот. Я попросил Нелсона показать мне предметы, которые были у него в карманах. Вот они.

Доктор Сэндерсон достал несколько жмет и книжку в кожаном переплете: Хьюз сразу узнал «Записную книжку электроинженера»; у него в кармане лежала точно такая же. Он взял ее из рук врача и раскрыл наудачу, с легким чувством вины, которое неизбежно, когда в твоих руках оказывается записная книжка другого человека.

А в следующую секунду Ральфу Хьюзу показалось, что шатаются устои его мира. До сих вор он слушал доктора Сэндерсона как–то рассеяно, недоумевая из–за чего весь этот переполох. Теперь у него в руках лежало противоречащее всякой логике вещественное доказательство.

Ральф Хьюз не мог прочесть ни слова в записной книжке Нелсона. И печатный и рукописный текст были перевернуты, точно в зеркале.

Доктор Хьюз встал с кресла и несколько раз быстро прошелся по кабинету. Сэндерсон сидел, молча глядя на него. На четвергом круге физик остановился у окна и посмотрел на озеро, накрытое тенью белой стены плотины. Этот вид как будто развеял его смятение, и он снова повернулся к доктору Сэндерсону.

— Вы хотите, чтобы я поверил, что с Нелсоном каким–то образом произошло поперечное обращение, правое поменялось местами с левым и наоборот?

— Я ничего не хочу. Я только изложил факты. Если вы можете сделать другой вывод буду рад его услышать. Позвольте добавить, что я проверил зубы Нелсона. Все пломбы переместились. Объясните это, если можете. Кстати, вот эти монеты тоже очень интересны.

Хьюз взял их в руку. Один шиллинг, новая красивая крона из бериллиевой меди, несколько пенсовиков и полупенсовиков. Он принял бы их без колебаний у любого кассира. Такой же наблюдательный, как большинство людей, он никогда не задумывался, в какую сторону смотрит голова королевы. Но надписи! Хьюз живо представлял себе недоумение Монетного двора, если эти странные монеты когда— нибудь попадут к ним. Как и книжка: поперечное обращение.

Голос доктора Сэндерсона перебил его размышления: