Спор о том, при какой партии легче сделать карьеру, продолжался до тех пор, пока Чармиан и Шолто не ушли.

— Я ничего не имею против Шолто, — сказал Филд. — Но мне жаль, что у Чармиан такой муж. Это ошибка.

Он усвоил в последнее время заботливо покровительственный тон друга семьи, которому позволено обсуждать все семейные дела.

— Да, ошибка, — поддержала его Наоми. — Ведь Чармиан чудесный человек!

К моему удивлению, Элен, надевавшая шляпку перед зеркалом, вдруг круто обернулась и ринулась в атаку.

— Ну можно ли быть такой дурехой! Я просто не понимаю! Клод говорит, что она его не любит. Если так, то почему она не уйдет от него? Я не могла бы жить с человеком, которого презираю. А она презирает его, это видно хотя бы из того, с какой подчеркнутой вежливостью она к нему обращается. Женщина не должна мириться с таким положением. Как вы считаете, Клод? Я просто не могу этого видеть. Значит, в ней самой чего-то нет… хотя бы элементарного уважения к себе. Вы понимаете, что я хочу сказать?

Филд улыбнулся, опустив глаза на ковер. Наоми малодушно выскользнула в прихожую.

— Да, понимаю, — ответил я. Я был так зол, что готов был схватить ее за плечи и трясти до тех пор, пока у нее не застучат зубы. — И не осуждаю вас за ваш благородный гнев, поскольку знаю, как мало вы осведомлены об истинном положении вещей. Одного я, однако, не пойму, почему вы считаете себя вправе судить ее?

Элен выпрямилась и застыла. Она стояла на пороге и от этого казалась почти одного со мной роста. В полном молчании мы смотрели друг на друга.

Затем она сказала:

— Мне кажется, факты говорят сами за себя. К тому же вы сами мне немало рассказывали.

— Возможно, мне не следовало обременять вас своей откровенностью.

— Возможно, — резко ответила она, и на ее щеках вспыхнули два ярких пятна, — если предполагалось, что я тут же должна забыть об услышанном.

В гостиную вернулась неестественно оживленная Наоми.

— Элен! Надевай наконец пальто и идем домой! Ты знаешь, который час? Джонни, скажи ей, что она опоздает на последний автобус.

Элен сошла с порога и разрешила мне подать ей пальто.

— Да, да, — торопливо пробормотала она, — если я опоздаю на последний автобус, это будет ужасно.

Я проводил их только до дверей и не стал спускаться вниз.

— Я пойду первым, — сказал Джонни, — у меня есть карманный фонарик. Что у вас со светом, Клод?

— Перегорели пробки.

— Всюду перегорают пробки! Что за страна! Спокойной ночи. Следуй за мной, Нао.

Элен на минуту задержалась. Вся неудовлетворенность, вся радость и безрезультатность наших встреч словно вдруг напомнили о себе. Она посмотрела на мои губы и отвела глаза.

— Спокойной ночи, — промолвила она.

— Спокойной ночи.

Наконец, подумал я, мне не надо больше терпеть присутствие Джонни Филда в моем доме. Раз не будет Элен, не будет и Филда. Я был рад, что не добивался близости с нею, не выразил словами того влечения, которое испытывал к ней и которое давало о себе знать внезапными бурными толчками крови в висках. Теперь ничего этого не будет. Она неумна, резка в своих суждениях, бессердечна и чересчур смела, а смелость сама по себе еще не добродетель. Я был так оскорблен за Чармиан, что сейчас готов был отрицать даже несомненную привлекательную внешность Элен. Нет, нет, мое первое впечатление было верным — бесцветная, сухая, упрямая особа, живое воплощение министерства торговли.

Я был совершенно свободен от нее, свободен от страха, что она не позвонит и не даст о себе знать. И впервые за все время я серьезно задумался над предложением Крендалла. Наконец-то я был вправе выбрать себе работу, которая ничего не сулила мне в будущем.

Возможно, именно потому, что я был возмущен незаслуженной обидой, которую нанесли Чармиан, я вдруг потянулся к ней, чем немало удивил ее. Мне казалось, что я должен как-то исправить то зло, которое ей причинили или могли причинить. Она же, будучи человеком, который способен поверить в зло только тогда, когда сам сталкивается с ним, и притом в его самой грубой и откровенной форме, догадывалась, что я неспроста уделяю ей столько внимания, но склонна была объяснять это тем, что меня беспокоят ее семейные неурядицы.

Разумеется, я не собирался считать Элен врагом Чармиан. Какая-то своя обида, какие-то свои ассоциации заставили ее так резко осудить Чармиан. В словах Элен не было ничего, направленного лично против Чармиан. Так рассуждал я всякий раз, когда рассуждал здраво. Однако мне доставляло удовольствие злиться на Элен, это было моим недостойным утешением в те дни.

А Чармиан, которой очень понравилась Элен, говорила о ней с неизменной симпатией. Наконец-то, радовалась она, я встретил женщину, которая сможет стать мне хорошей женой. Чармиан мечтала видеть меня женатым.

Забота о моем будущем помогала ей забывать о своих невзгодах.

— Теперь, когда умерла мама, — как-то вдруг заявила она, — я обязана заботиться о тебе.

— Боже праведный! Неужели ты считаешь, что Хелена когда-нибудь заботилась обо мне? Все было как раз наоборот.

— Знаю, знаю. И однако она часто говорила мне, что хочет видеть тебя устроенным.

— Если ты имеешь в виду собственный счастливый пример, — заметил я, — то я предпочитаю оставаться неустроенным.

— У меня есть все, что мне надо, — горячо возразила Чармиан, — у меня есть ребенок.

— Разве я виноват, что у меня его нет?

— Я и не собираюсь тебя винить. Однако. — Она умолкла, а затем посмотрела мне в глаза — Ты разлюбил Мэг именно потому, что она не могла иметь детей? Разлюбил, когда узнал, что она скрыла это от тебя? Ты сам мне сказал. Не так ли? Для тебя действительно это много значит?

Ее черные с золотыми искорками глаза смотрели на меня с вызовом. Я знал, что мне не уйти от ответа, и потому не пытался уклониться от него.

— Думаю, что нет. Думаю, это было просто предлогом. Мы были очень разные люди, Мэг и я.

— Я знала это еще тогда, когда мне было всего шесть лет, — заметила Чармиан, и я подумал, как давно все это было.

— Если бы я тогда тебя послушал! Почему я был глух? Ведь устами младенца глаголет истина.

Она улыбнулась.

— Из всей нашей семьи только я одна наделена способностью разумно мыслить. Да, так вот, я уже сказала тебе, что Лора — моя награда за все мучения. Поверь, это действительно так. Ты знаешь, я, кажется, способна обращаться к ней со словами молитвы, как к богу.

По-настоящему ее состояние я понял потом, несколько дней спустя, когда рассказал ей эпизод, очевидцем и невольным участником которого я стал.

Возвращаясь от одного из клиентов Крендалла, я шел по переулку, которых такое множество между Эджвер- и Хэрроу-роуд. Навстречу по другой стороне шла женщина лет тридцати восьми в аккуратном твидовом костюме с кошелкой в руке. Она вела за руку маленькую девочку, а за ними, немного поодаль, плелся краснощекий мальчуган лет двенадцати. Он был слишком толстый и рослый для своих лет, и длинные серые брюки были явно ему тесны. На нем была малиновая школьная фуражка с кокардой и малиновый джемпер со школьной эмблемой на кармашке.

Когда нас разделяло всего шагов двадцать, женщина недовольно обернулась и сделала нетерпеливый жест рукой, словно хотела сказать. «Ну что ты плетешься, скорее!»

И тут произошло совершенно неожиданное: мальчишка остановился как вкопанный, с секунду смотрел на мать, а затем вдруг с угрожающим видом двинулся на нее. Она в испуге попятилась, а маленькая девочка громко заплакала. Мальчишка, приняв позу боксера, стал, приплясывая, теснить мать, не сводившую с него испуганного взгляда, и вдруг сделал выпад и нанес ей хорошо рассчитанный удар под сердце. Женщина побледнела, громко охнула и резко отпрянула назад.

Я перебежал через улицу и схватил мальчишку за руку.

— Ты что делаешь? Как ты смеешь бросаться с кулаками на мать!

Он вырывался, тяжело дыша и рыча, как звереныш. И тогда я сказал первое, что говорят в таких случаях.