– Хорошо, мама.

Маура улыбается дочери, потом встает и смотрит на меня.

– Позвони, когда сможешь, – прошу я.

Она кивает, разворачивается и быстро идет к серебристому «рейнджроверу», цокая шпильками ботильонов по асфальту. Несколько секунд я смотрю ей вслед, охваченная тревогой. Предстоящий мне обед в «Таверне Пита» кажется вполне обыденным в сравнении с тем, что ждет сестру в эти выходные. Наверное, сказывается переменная "три невинных ребенка" в уравнении, которое решает Маура, троих невинных детей.

Опускаю глаза на Зои и вижу, что она тоже выглядит обеспокоенной. Девочка щурится, глядя, как мать заводит машину и отъезжает от обочины. Маура машет нам и слегка бьет по клаксону. Зои машет в ответ и одними губами произносит:

– Пока, мамочка!

Я никогда прежде не видела племянницу такой печальной и невольно задумываюсь, в чем причина ее грусти: чувствует ли она неладное или просто слишком мала, чтобы две ночи провести вне дома. Взъерошиваю ее волосы и шучу:

– Готова залезть в теплую духовку, Зои-пирожочек?

Она кивает и с восходящей интонацией говорит:

– Тетя Клаудия?

– Да, милая? – замираю я, страшась ее вопроса.

И, конечно, она задает один из фирменных.

– Почему мама такая грустная?

– Мамы иногда грустят, вот и все, – даю я универсальный ответ.

Зои вздыхает:

– Вчера в машине она сказала слово на букву «п», а потом расплакалась.

– Иногда мамы произносят плохие слова, а иногда расстраиваются, – утешаю я. – Но все наладится, милая. Все будет хорошо.

– Обещаешь? – спрашивает племяшка и смотрит на меня обеспокоенными голубыми глазенками.

Я паникую, пытаясь угадать правильный ответ. Могу ли я дать такое обещание? Что именно подразумевается под «хорошо»? Совершенно точно я не хочу врать Зои. Внезапно на память приходит один жуткий выпуск «Семейной вражды», который я посмотрела лет в семь. На суперигре вопрос был следующий: назовите пять главных тем, насчет которых родители постоянно лгут. Помню, как усердно думала, пытаясь припомнить хоть что-нибудь подходящее, а потом семья Джонсонов принялась выпаливать: «Это… Санта Клаус! Пасхальный кролик! Зубная фея!» Момент был чудовищный. Отчасти потому, что я внезапно узнала горькую правду о моей любимой троице, но самое кошмарное, что как раз в тот день мне пришло написанное от руки письмо с Северного полюса – драгоценное письмо, которое, как сказали по телевизору, было фальшивкой. Тогда я сорвала его с доски над своим столом и предъявила родителям обвинение во вранье.

Сейчас я тщательно обдумываю вопрос Зои и решаю, что все-таки все будет хорошо. И поэтому говорю:

– Да, Зои. Обещаю.

Обнадеженная племяшка улыбается, потом сует ручонку мне в ладонь и говорит:

– Мы можем теперь пойти есть «поп-тартс»? На ужин?

– Отличная идея, – киваю я. – «Поп-тартс» на ужин. И на десерт!

– И на закуску? – уточняет она.

– Ага, и на закуску, – с улыбкой подтверждаю я. – Что может быть лучше?

        * * * * *

Пока мы с Зои заканчиваем наш изысканный ужин из трех перемен клубничных «поп-тартс», с работы возвращается Джесс. Они с Зои обнимаются и здороваются, а я осторожно интересуюсь, придет ли позже Майкл. Джесс качает головой и говорит, что ей хочется провести вечер только с нами. Я рада, потому что ума не приложу, как объяснить Зои совместную ночевку неженатых мужчины и женщины. И тут Зои поворачивается к Джесс и приступает к допросу:

– Кто такой Майкл? Ваш парень?

– Ага, – с улыбкой подтверждает Джесс. – Мой парень.

– Вы его любите? – тут же выпаливает Зои.

Джесс глядит на меня и смеется.

– Бьет не в бровь, а в глаз, – замечаю я.

– Что это значит? – спрашивает Зои.

– Ты задаешь очень хорошие вопросы, – перевожу я.

– О. – Зои снова выжидающе смотрит на Джесс.

– Да, – кивает та. – Я его люблю.

– А почему?

– Ну-у… Он умный. И милый. И забавный. И очень-очень красивый.

Зои хмурит светлые бровки, переваривая информацию, а потом задает вопрос, ответ на который интересен многим.

– Вы поженитесь?

Джесс наконец выглядит озадаченной.

– М-м-м. Ну, Зои, я пока не знаю. Поживем, увидим.

– Когда увидим?

– Хм-м. Сложно сказать.

– Почему сложно?

– Ну-у, потому что иногда влюбляешься в человека, который на самом деле не является твоей второй половинкой. И должно пройти время, прежде чем это выяснится, – объясняет Джесс гораздо лучше, чем смогла бы я.

– Надеюсь, вы с вашим парнем поженитесь, – говорит Зои. – Это будет по-настоящему романтично.

– Очень романтично, – соглашается Джесс. – Давай загадаем желание, чтобы у этой истории был счастливый конец.

Зои жмурится и про себя загадывает желание. Открыв глаза, она с серьезным видом смотрит на Джесс.

– Дядя Бен и тетя Клаудия ра… развелись, – сообщает она, словно меня нет в комнате.

– Знаю, – кивает Джесс, не глядя на меня.

– Но тетя Клаудия любила дядю Бена, – продолжает Зои и смотрит на меня. – Правда, тетечка?

– Правда, – киваю я. И, ступая на скользкую дорожку, добавляю: – И всегда буду любить.

Зои приободряется.

– Значит, может быть, что вы снова поженитесь?

«Вот оно», – думаю я. Единственная моя великая надежда выявлена и озвучена ребенком. Обдумываю варианты ответов. Сначала решаю сказать, что это действительно возможно. Что я очень этого хочу. Что всем сердцем скучаю по Бену и понимаю, что совершила ужасную ошибку, не решившись родить ему ребенка. Что на свою беду я была слишком упрямой, несгибаемой, мстительной и гордой. И что я очень надеюсь, что время не окончательно упущено.

Но боязно озвучить что-либо из этого. Страшно себя сглазить. Вместо этого я произношу туманное и безразличное:

– Ну, Зои, на это желание я бы не стала задерживать дыхание.

Как всегда поняв меня буквально, Зои театрально набирает в легкие воздуха и не дышит. Щеки надуваются, а личико краснеет.

– Дыши! – смеясь, прошу я.

Она качает головой, и уголки ее плотно сжатых губ приподнимаются в улыбке.

– Зои! Дыши! – повторяю я и щекочу ее, пока девочка, хихикая, не выпускает воздух изо рта.

Когда она наконец успокаивается, то говорит:

– Тетя Клаудия?

– Да, Зои?

– Если вы с дядей Беном снова поженитесь, пусть это будет поскорее. Знаешь, почему?

Я с тревогой смотрю на нее и сосредоточиваюсь на зуде в пояснице. Конечно, малышка и не подозревает о стареющих яйцеклетках. Конечно, она не в курсе, что я собираюсь предложить Бену ребенка в обмен на шанс получить мужа обратно. Наконец я говорю:

– Почему же?

– Потому что если вы будете тянуть, я слишком вырасту и не смогу держать для тебя букет.

Я с облегчением улыбаюсь.

– Хмм, резонно, Зои. Но тебе еще расти и расти.

– Но все равно, не тяните, – не уступает она. – И на этот раз не избегайте друг от друга.

– Сбегайте, – поправляю я.

– Сбегайте, – повторяет за мной племянница.

– М-м-м, ладно. Хорошо. Посмотрим, – бормочу я, задумываюсь, как долго Зои может бомбардировать нас вопросами. Если я перестану осторожничать, не исключено, что она сумеет навести меня на разговор о переписке с Беном, о нашем предстоящем свидании за обедом и о моей отчаянной надежде на то, что бывший муж не влюбился до одури в девушку по имени Такер.

Мысленно готовлюсь к новому вопросу, который оказывается блаженно безобидным:

– А сейчас уже можно попримерять туфли?

– Конечно, – говорю я, испытывая облегчение. Ура, мне не придется рассказывать племяннице о Такер – легконогой, густоволосой и готовой родить докторше, которая совершенно точно не способна любить Бена так сильно, как люблю его я.

На следующее утро я просыпаюсь и вижу, как Зои в лавандовой ночной рубашке в горошек стоит на цыпочках у окна моей спальни, прижимаясь к стеклу носом и ладошками. Изучаю ее серьезный профиль и встопорщенные от статического электричества волосики и наконец прерываю сосредоточенность малышки вопросом: