— Ну, Шома! Ты смотри, какой тебе Господьподарок отвалил! Ты теперь жених завидный, берегись соискательниц, табуномнабегут!

— Я это понимаю, Лёша, не первый десяток летживу, вон из рыжего уже белым становлюсь. Я, как все эти бумажные дела оформил,бабушку Зухру похоронил, на работу в школу устроился, пришёл к Люсе и говорю:«То, что я тебя со школы люблю, ты, Люся, знаешь, но не в этом дело. Я сейчаспредлагаю тебе просто выйти за меня замуж. Я не жду от тебя чувств сильных, японимаю — сердцу не прикажешь. Мы уже не молодые, можем жить вообще как брат исестра. Зато я о вас с дочкой заботиться буду, Аллочку твою удочерю, будет унеё папа.

Водки я не пью, и вообще ничего спиртного непью, и не курю, всю домашнюю работу хорошо делать умею, стирать там, готовить.Специалист хороший, кандидат педагогических наук, в Казани ребят дляпоступления в МГУ готовил и уже сейчас, здесь, учеников частных нашёл, так чтопрокормить я вас с Аллочкой сумею.

Заниматься с ней буду, подготовлю её кинституту, она на заочном отделении вполне учиться сможет. А ты, Люся, простоотносись ко мне хорошо, уважай немножко, мне и хватит для счастья. Ты подумай,говорю, не решай быстро. Я столько лет ждал, так что, если надо, и ещёподожду».

А она как заплачет, Люся-то, сидит за столом иплачет. Потом говорит: «Ты, Шамиль, — хороший, ты — настоящий, только настоящеехорошее понять сразу не у всех получается. Я согласна за тебя выйти замуж, однотолько есть препятствие — мы с Аллочкой православные христианки, Богу молимся,в церковь я её вожу, причащаемся. Нельзя мне за мусульманина замуж выходить».

«Я не мусульманин, — говорю, — я вообще никто порелигии, так — советский интеллигент, атеист. У нас с Ромкой и родители тожеатеистами были, в мечеть не ходили, обрядов не знали. Меня в Казани хотелиродственники к исламу приобщить, уже в «перестройку», только я ведь своипятёрки в университете не за просто так получал, в том числе и по научномуатеизму. Не стал я мусульманином и в Казани.

Обычаи своего народа я уважаю, как и любогонарода, но с Мухаммедом подружиться у меня не получилось, голова мешает. Ужочень я как математик всё анализировать привык, а в Коране слишком многое «несходится», я его весь очень внимательно прочитал. А христианскую веру я и вовсене знаю, как-то интересоваться нужды не было. Но, если ты хочешь, я для тебяпойду и крещусь, как Рома для Вали, что там надо сделать — всё сделаю».

«Нет, Шамиль! — говорит, — я не хочу, чтоб тыдля меня крестился, я хочу, чтоб ты искренне Христа познал и в Него уверовал,тогда и брак у нас может получиться настоящий, построенный не на земнойстрасти, а на единстве в духе. Этот фундамент для брака самый надёжный!»

«Хорошо, Люся, — говорю, — научи меня твоей вере,я честно постараюсь её понять и принять, если увижу, что в ней — правда. Толькоя кривить душой не смогу, если у меня опять что-то и в христианстве «несойдётся», я тебе об этом не смогу не сказать».

«Шамиль, я женщина простая, сердцем верую и Богазнаю по чувству сердечному, но я понимаю, что для тебя это не путь. Поговори сЛёшей Мироновым. Мне Кира, наша общая с ним знакомая, она работает с ним водной фирме, говорила, что Лёша очень верующий стал и что у него есть другсвященник. И, кстати, тоже «технарь» по образованию, то ли физик, то лиматематик. Может быть, они тебе всё на твоём научном языке и объяснят».

— Вот так, Лёша! Позавчера у нас с Люсей этотразговор произошёл, и вот, видишь, — сейчас я у тебя сижу! Ну, что ты мнетеперь скажешь, старый друг?

— Можно, я скажу два слова, Лёша? — внезапнозаговорила прежде сидевшая молча Ирина.

— Конечно, Ирочка, я сам и сказать-то что — ещёне знаю.

— Шамиль! Я, как и Люся ваша, тоже женщинапростая и дальше Детской Библии и Закона Божьего для семьи и школы в богословиине продвинулась. Но Бога тоже сердцем знаю и личный опыт общения с Ним имела,Лёша вам как-нибудь расскажет. И вот из этого опыта я знаю, что Богу в первуюочередь ваше личное обращение к Нему нужно, сердцем. Не копание в книгах иумственные заключения, это — менее важно. А именно от сердца горячее обращение— молитва. Я вам вот что предложу.

Мы как раз сейчас с Лёшей будем вечернее правилочитать — «Молитвы на сон грядущим». А вы постойте рядышком, можете даже невслушиваться в тексты молитв, можете и посидеть даже, если устанете снепривычки. Вы просто поговорите сами с Богом, мысленно, про себя скажите Ему:«Господи, если Ты есть, открой мне Себя, я хочу с Тобой познакомиться». Иликак-нибудь ещё, своими словами. Он откликнется, поверьте, я не знаю — как, но —откликнется. Он всегда откликается. Правда, Лёша?

— Аминь, Ирочка! Ты всё сказала, мне добавитьнечего. Давайте правило почитаем и — спать. А завтра я тебя, Шома, к отцуФлавиану отведу, и он тебе всё, что тебя в религиозных вопросах интересует,через третий закон термодинамики объяснит!

Всё вечернее правило Шома простоял рядом со мноймолча и сосредоточенно, только один раз, когда Ирина читала «Вседержителю,Слово Отчее...», тихонько спросил на ухо:

— Мне креститься можно?

— Можно, — шепнул я ему и показал, как правильносложить пальцы.

Когда я стелил ему спать на раскладушке у себя в«офисе», мне показалось, что «отклика» он ещё не услышал.

Утро началось с сюрприза. На рассвете, когда ябосиком и в шортах, накинув на плечи полотенце, выскочил на крыльцо,намереваясь совершить ежедневные пробег до озера с заплывом и пробегом (но ужебыстрее) в обратную сторону, я обнаружил сидящую на крыльце странную фигуру,похожую на большую нахохлившуюся птицу. Это был Шома, зябко завернувшийся в одеялои пытавшийся уместиться под ним вместе с ногами, прижавшись к балясинамкрыльца.

— Шома!?

Он поднял голову, в его глазах был откровенныйсуеверный ужас.

— Лёшка! Вы что — экстрасенсы или как там ещё?Вы что со мной сделали вчера? Загипнотизировали, что ли?

— Шома! — я присел рядом с ним, поняв, что сзаплывом у меня сегодня уже «пролёт». — Шома! Что случилось?

— Лёша! Я видел шайтана, двух шайтанов! Иличертей, демонов, как они там правильно называются... Я видел их, как тебясейчас, даже яснее, ярче, я почувствовал от них ужасный холод и до сих пор немогу согреться! Мне стало страшно, Лёшка, что это такое?

Я понял, что «отклик» пришёл.

— Так, Шома! Пошли-ка в дом, на кухню, в тепло,Иришка уже ставит чайник, там и поговорим. Не бойся, дети не проснутся, к нимвход с другой стороны и с ними там мать Евлампия, она, небось, уже свою«Полунощницу» заканчивает.

Мы тихонечко прошли на кухню, введя в некотороеизумление заваривавшую чайник Ирину.

После второй чашки «того самого индийского» с«милицией» (мелиссой, по-местному), Шамиль стал рассказывать, не снимая,однако, с плеч одеяла.

— Лёша, Ира! Поверьте только, я не сошёл с ума,мне самому непонятно, как это может быть, но это было, и я в этом участвовал.

Я вчера уснул сразу, у вас тут такой чудесныйвоздух, так всё пахнет, а уж после Москвы и подавно. Внезапно ночью япроснулся, проснулся от холода. Причём не от обычного холода, который бываеттолько снаружи, а внутри твоего тела тепло, и можно это тепло удержать,закутавшись сильнее. Это был холод какой-то неземной, не из нашего мира что ли.Мне трудно это объяснять, но он пронизывал меня насквозь, как бы существовалвнутри меня независимо от меня. Я открыл глаза и увидел, реально увидел, нафоне окна два тёмных силуэта. Они были выше дверной притолоки, непрозрачные,как бы размытые, и этот холод, как мне показалось, шёл от них.

Они смотрели на меня, и, хотя я не видел ихглаз, я не видел, есть ли у них вообще глаза, но чувствовал, что они смотрят наменя и смотрят с какой-то просто умертвляющей ненавистью. Затем они сталиговорить обо мне. То есть говорить не в привычном нам понимании, когда ухослышит звуки, а разговор шёл как бы на уровне мыслей, но я «слышал» и понималего, хотя не знаю даже, на каком языке они говорили.

Один из них (или одна, может быть — одно)сказал:

«Войдём в него?»

И я сразу понял, что это про меня.