— Господи! Иисусе Христе! Сыне Божий! Помилуй испаси отца моего духовного, иеромонаха Флавиана! — потекла шестая сотница,наполняя слова молитвы чувством искренней любви и благодарности к дарованномуГосподом духовному отцу, через которого Спаситель призвал из пропасти погибелии повёл ко спасению мою захлёбывающуюся во греховной трясине душу.
— Господи! Иисусе Христе! Сыне Божий! Помилуй испаси всех сродников моих! — Седьмая сотница всколыхнула во мне духовнуюответственность за «ближния рода моего», напоминая про нуждающихся вмолитвенной поддержке двух тётках, дяде, двоюродных братьях и сестре,племянниках и всей моей, обычно забываемой в суете будней, родне.
— Господи! Иисусе Христе! Сыне Божий! Помилуй испаси всех благодетелей моих! — Восьмую сотницу я посвятил молитве за Семёна,Нину и их щедрых на добро сыновей, мать Евлампию, мать Серафиму, Армена, Юру,Витьку-Бухгалтера и прочих, памятуемых мною и забытых людей, чьими руками мнемногократно подавал Господь неисчислимые Свои щедроты.
— Господи! Иисусе Христе! Сыне Божий! Помилуй испаси всех ненавидящих и обижавших меня! — отозвалась болью в сердце девятаясотница. Я даже не ожидал, что когда-нибудь смогу так искренне, от всегосердца, простить всех тех, кто с раннего детства причинял мне страдания.Простить, пожалеть и испросить им прощения от Господа. Слава Господу за этотдивный благодатный дар!
— Господи! Иисусе Христе! Сыне Божий! Помилуй испаси всех православных христиан! — потянулись узелки десятой сотницы, завершаяполноту помянника, охватываемого моей молитвой.
Завершив эту сотню Иисусовых молитв, я ощутилнекоторое утомление, причём утомление не телесное, так как тело, несмотря нанесколько часов, проведённых практически в обездвиженном состоянии, наудивление оставалось бодрым и полным сил. Утомление было скорее умственно-душевным,ибо именно напряжённая работа ума и сердца, укрепляемых благодатнойБожественной помощью, удерживали моё внимание в неразрывном молитвенном общениис Господом во всё время прошедшего ночного бдения. Я поднял голову, открылглаза и прислушался.
— Со страхом Божиим и верою приступите, —возгласил откуда-то со стороны алтаря диакон.
Оказывается, уже пролетели полунощница, утреня,часы и завершалась Божественная литургия. Вроде бы только чуть-чутьпомолился... Только начал по-настоящему душевный разговор с Господом,только-только стал слышать Его тихий голос в моём пульсирующем молитвой сердце,с каждым ударом выталкиваемой крови повторяющем: «Господи... Господи...Господи...»
Тут я поймал себя на том, что, размышляя опроисходящем и наблюдая, как в лучах проникающего в окна храма рассветногосолнца к Святой Чаше благоговейно подходят причащающиеся монахи, я не перестаюмолиться.
Отдельно от рассудочной работы ума, на каком-тодругом его «этаже», продолжалась непрерывная, совместная с работой сердцамолитва: «Господи! Иисусе Христе! Сыне Божий! Помилуй мя, грешного!
Я затрудняюсь передать это словами, ибо нашипривязанные в основном к видимо-слышимо-осязаемым предметам слова не способныохватить и описать сокровенные движения Божественной благодати, производимые еюв человеческой душе. Испытавший поймёт, а не испытавшему вряд ли стоит ипытаться объяснять, лучше просто пожелать и помолиться, чтобы каждый,восхотевший ощутить «Царство Божие внутрь себя», получил от Господа подобноеутешение.
Служба кончилась, но молитва внутри меня непрекращалась.
Мы по очереди подошли приложиться к кресту.Молитва не прекращалась.
Мы брали с блюда антидор, ели его и запивалисвятой водой, зачерпывая её маленькими кружечками из большой чаши. Молитва непрекращалась.
Мы вышли из церкви во двор монастыря, где стоялигруппами, ожидая чего-то, монахи. Молитва не прекращалась.
Из собора Пантелеимона вышла процессия спанагиаром, возглавляемая древним старцем-игуменом в фиолетовой мантии, инаправилась в двери монастырской трапезной, всё увеличиваясь за счётприсоединяющихся к ней в порядке старшинства монахов и паломников. Молитва непрекращалась.
Трапеза, сопровождаемая уставным чтением жития дневногосвятого, проходила в гулком зале громадной трапезной в благоговейном молчании,подобная богослужению.
Мне подумалось — вот образец соединения духовнойи телесной пищи, от Бога подаваемой, с молитвой и благодарением принимаемой,усвояемой умом, душою и телом и благотворно питающей всё человеческое существо,принося ему максимально возможную пользу.
И как же искажается весь смысл получения сегоБожественного дара в некогда столь любимых мною развесёлых застольях, с рекамиспиртного, изощрёнными яствами, шумом, смехом, подчас похабными блуднымишутками и речами... Чем насыщается душа в подобных «трапезах», какую пользуполучает созданное храмом Духа Божьего человеческое тело?
Сияя широкой добросердечной улыбкой, словножелая охватить своей любовью всех здесь присутствующих, трапезарь отец Е-й,слегка наклонившись ко мне, спросил: «Вам налить ещё какао?» Я благодарнокивнул. А молитва не прекращалась.
Трапеза завершилась, прогремело под гулкимисводами многоголосое благодарственное моление, мы вышли на залитый утреннимсолнышком двор, и я остановился у молчащего фонтана. Молитва не прекращалась.
Ко мне подошли Флавиан с Игорем и отцом К-ой, мыговорили о сегодняшнем маршруте, звонили послушнику Сергию, ходили в архондарикза необходимыми вещами, что-то решали, что-то обсуждали, и я активно участвовалво всем этом. А молитва не прекращалась.
Молитва перестала быть для меня работой,требующей напряжённых усилий ума и воли, она пошла сама, как дыхание, как токкрови, как естественное состояние души, пребывающей в общении со своим Творцом.Я не удивлялся этому, не пытался анализировать своё состояние и делатькакие-либо рассудочные выводы, я просто принимал это ощущение вместившегося вменя Небесного Царства как дар, как данность, пришедшую просто потому, что —так надо! Так угодно Христу, Он знает, для чего мне дано это Небесное счастьепребывания в благодатном единении с Богом. Я просто был счастлив как никогда вжизни, и... слава Богу за всё!
Мы ездили по афонским дорогам, на ходу пропеваямолебны, мы слушали рассказы послушника Сергия о проезжаемых нами святыхместах, мы пили воду из святых источников и кофе на балконах архондариков, мыприкладывались к святыням, очереди к которым, когда их привозили в Москву,измерялись километрами и сутками. Мы карабкались по горной тропинке к пещерепреподобного Антония Киево-Печерского, возвышающейся на склоне горы надмятежным зилотским монастырём «Есфигмен».
Мы плыли на пароме к чудотворной иконе«Скоропослушница» в монастырь «Дохиар», шли пешком сквозь оливковые сады изаросли кустарника вдоль побережья к обители «Ксенофонт», молились у памятникасожжённых католиками двадцати шести православных преподобномучеников вболгарском «Зографе», отдыхали в беседке в тени чудотворной лозы, растущей изгробницы преподобного Симеона в сербском «Хиландаре», наливали из нержавеющегобака освящённую языком дракона «аспидас неро» в Великой Лавре, спускались поузким ступеням вдоль отвесной скалы к пещерке преподобного Афанасия Великого.Посещали румынский скит «Продром», «Костамонит», «Карею»...
И всё это время молитва во мне не прекращалась,она жила во мне даже во сне, даже во время словесной молитвы перед мощамисвятых и чудотворными иконами. Счастливое детское выражение радости не сходилос моего лица, и Флавиан с Игорем лишь по-доброму улыбались, перемигиваясь в мойадрес — ишь, довольный какой!
Пять дней на Святой Горе пролетели незаметно.
Пришло время отъезда.
В ночь перед отъездом мы, по обычаю, молились забогослужением в Покровской церкви. Господь пребывал с нами, невидимо, ноощутимо укрепляя нас Своей благодатной силой. Молитва не прервалась ни на миг.
После службы и трапезы, собрав свои вещи, мывышли на набережную ожидать паром. Погода, как и все предыдущие дни, былатихой, тёплой и солнечной, лёгкий приятный ветерок едва волновал морскуюповерхность, запахи прибрежной растительности перемешивались с запахом моря,наполняя грудь живительной силой Богом созданной природы. Молитва лилась изсердца ликующим звучанием всех клеточек моего существа, я упивался чуднойрадостью пребывания в этом земном Раю — на Святой Горе, совсем не ощущаяприближающегося расставания с Афоном.
