Однако «особенно агрессивные» кабаны вели себясовершенно смирно, я бы даже сказал — культурно. Если кто видел, какнабрасываются на еду домашние свиньи, визжа и отталкивая друг друга, тот смогбы оценить, что «гости» отца П-а вели себя просто как аристократы. Не торопясь,уступая друг другу, они деликатно подбирали у ног монаха подкладываемые имсухарики, лишь раз один наиболее нетерпеливый поросёнок выхватил сухарик прямоиз руки улыбающегося батюшки, задорно хрюкнув и виляя хвостиком.
— Четверо взрослых были недавно, — выпрямившисьи потирая поясницу, сказал отец П-л, — но сербы-строители, что работают нареставрации соседнего монастыря, неделю назад застрелили двоих и съели.
— Живодёры! — не выдержав, возмутился я.
— Да, их тоже можно понять, бедолаг, питаютсяони на монастырской кухне, а монахи мяса сами не едят и другим не готовят. Вотрабочие-то и соскучились по мясной пище, ну и сбраконьерничали, прости их,Господи!
Угостившиеся хрюшки не уходили, а продолжалиспокойно расхаживать у наших ног по небольшой мощёной площадке перед воротами.Вспомнились мне жития святых, Серафим с медведем, Герасим со львом...
Словно поймав мои мысли, отец П-л улыбнулся:
— К преподобному Серафиму медведь приходил, кГерасиму — лев, а ко мне Господь свиней посылает, чтобы мою свинскую сущностьобличить! Вот видите, они меня за своего принимают, — показал он пробующего навкус край настоятельского подрясника шустряка-поросёнка. — «Якоже свиния лежитв калу, тако и аз греху служу»...
Мы с Флавианом переглянулись.
— Афон! — вздохнул Флавиан.
Через полчаса мы уже подъезжали к монастырю«Ватопед».
— Только бы нам отца Серафима найти! — Сергий,энергично крутя баранку, входил в очередной поворот, выбрасывая из-под колёсвеер мелких камней, — ангел, а не человек! Все монахи отдыхают после ночнойслужбы, а он всегда придёт по первому зову, и святыни для поклонения вынесет, имолитовку над тобой почитает, а какая любовь от него идёт! Даром что француз!
— Француз?
— Ну да, француз. Бывший католик, безнадёжноболел раком, зачем-то приехал сюда, я уж и не помню причину. Здесь в «Ватопеде»исцелился от рака у чудотворной иконы Богородицы, остался в монастыре, принялправославие и стал монахом. Да каким! Любовь от него так и льётся, чисто ангел,а не человек! Даже имя у него Серафим — «пламенеющий любовью»! Только бы намего найти!
Нашли мы отца Серафима сразу, он, словно быожидая нас, стоял недалеко от ворот, разговаривая со старым, согбенныммонахом-греком в белом кухонном переднике. Он оказался худеньким человеком, ябы даже сказал — утончённым, с седеющими чёрными волосами, негустой бородкой иглубокими, светящимися добротой и любовью, словно иконописными, глазами.
Поскольку греческого мы не знали, а отец Серафим— русского, разговор пошёл на английском, переводил Флавиан.
— Вы подождите немного, — извиняющимся тономпроизнёс отец Серафим, сопровождая свои слова поистине ангельской улыбкой, — ясейчас принесу ключ от церкви, где хранится Святой пояс Божьей Матери, и мыпройдём туда вместе!
Мы расположились в тени колоннады напротив входав трапезную, неторопливо оглядывая внутренний двор Ватопедского монастыря.
— Интересно, — решил я прервать молчание, — а«Ватопед» брал деньги у Евросоюза? Я читал, что Евросоюз, пытаясь получитьвлияние на Афоне, инвестирует большие суммы денег в реставрацию афонскихмонастырей.
— «Ватопед» не брал, — потянулся послушникСергий, — у них своих благотворителей хватает, принц Чарлз, например...
— А принц Чарлз-то с какой стати, — удивилсяИгорь, — он же вроде католик?
— Не католик, а англиканин. Очень любитправославие, часто ездит на Афон паломничать, у него здесь келья своя в«Ватопеде» и в «Хиландаре» сербском тоже. Он обоим монастырям мощно деньгамипомогает, хиландарцам недавно, после пожара ихнего, громадные какие-то деньгиотвалил, спаси его, Господи!
— Ничего себе! — не выдержал я. — А что же обэтом в прессе ни слова не было сказано, они ведь за каждым его чихом следят!
— Наверное, масоняры сверху разрешения не дали,королевскому дому не выгодно, поди, чтоб весь мир узнал, что наследник престолатяготеет к православию, — откликнулся Сергий. — «Белая ворона» в их масонскомгадюшнике!
— Бывает же такое! — подивился Игорь.
— Афон! — подытожил Флавиан.
— А я не понял, брат Сергий, что такое мутят сосвоими деньгами на Афоне евросоюзовцы? — поинтересовался Игорь. — В чём сутьинтриги-то?
— Да простенько всё на самом деле! Хотят масоныликвидировать такой вселенский оплот православия, как Афон, чтоб прекратиласьздесь монашеская молитва, чтоб рухнул ещё один забор на пути антихриста! Хотятпревратить монастыри в музейно-гостиничные комплексы, экзотическую такую зонуотдыха. Вот и пытаются своими отработанными в веках методами действовать —хитростью и деньгами.
Предложили они Протату — Афонскому «парламенту»— аж двадцать миллиардов евро, не миллионов — миллиардов! Разделите, мол, междувсеми двадцатью монастырями на восстановление архитектурных памятников! Аусловие одно — пустить женщин на Афон, «прекратить дискриминацию по половомупризнаку», этого они уже давно добиваются...
— А почему же их сюда не пускают? — удивилсяИгорь. — У нас же в Троице-Сергиевой Лавре пускают, и в других монастырях тоже,причём и верующих, и просто туристок.
— В первые века здесь тоже женщины бывали,молиться приходили. А потом Матерь Божья запретила. Как раз здесь, в «Ватопеде»это было. Тут такая икона Богоматери есть — «Антифонитриа» — «Отвечающая». Таквот, когда дочь императора Феодосия Великого Планида, кстати, оченьблагочестивая христианка, в очередной раз приехала сюда и хотела войти в храм,икона заговорила и сказала, что здесь живут только монахи и ей нельзя сюдавходить, чтоб не давать повода врагам Христа говорить, что к монахам ходятженщины. Вот тогда и вообще всем женщинам запретили вступать на землю Афона. Стех пор по Афону лишь одна Женщина ходит — Пречистая Дева Богородица!
— Батюшка! — обратился я к Флавиану. — А в чёмже духовный смысл этого запрета, ведь дело же, наверное, не только в защитемонахов от клеветы язычников, всё равно ведь оклевещут?
— Да, как говорит брат Сергий, простенько всё!Ты представь себе, что по этой площади перед нами бродят толпы полуголыхтуристок, в шортах, мини-юбках, шумят, хохочут, щёлкают фотоаппаратами. Чтотогда с молитвенной жизнью монахов станет? Тогда уже не до чистой молитвыбудет, а дай Бог, от блудных помыслов отбиться! А ведь против монашескогомолитвенного подвига сатана сильнее всего и восстаёт, против чистой молитвы!Очень уж она его обжигает! А прервётся молитва на Афоне — конец мира недалёк.Такого вселенского центра противостояния дьяволу больше нет во всём мире.
— Именно так, отче, — подтвердил Сергий, — из-затуристов в прошлом году из Великих Метеор последние несколько монахов к нам наАфон перебрались. Нет больше в Метеорах монахов, остался музей...
— Ну и что Протат, — вспомнил Игорь, — не взялэти двадцать миллиардов?
— Не взял, — ответил Сергий, — представителивсех двадцати монастырей отвергли. Только «еврики» не успокоились, они решили штрейкбрехеранайти и предложили по миллиарду каждому монастырю отдельно, кто пустит женщинна свою территорию.
— Отказались?
— Да, пока все, даже самые бедные монастыриотказались.
— Слава Богу!
— Yes! Slava Bogu! — подтвердил незаметноподошедший отец Серафим, сверкая своей удивительной счастливой улыбкой. — SlavaBogu!
Он повёл нас под прохладными сводами галереи иввёл в храм, словно обрушившийся на меня могучим потоком намоленной векамиблагодати, которая пронизала всю мою затрепетавшую от этого ощущения душу. Мыпереглянулись между собой, и я понял, что Флавиан с Игорем испытывают такое жетрепетное чувство благоговения перед Божьим присутствием, что и я.
Распахнулись Царские врата алтаря, и в нихпоказался облачённый в епитрахиль поверх монашеской мантии отец Серафим сдрагоценным ковчегом в руках. Мы встали на колени перед великой святыней —Святым поясом Той, Которая носила в Себе Спасителя мира.
