Выдающиеся способности Михайлова как руководителя признавались всеми его товарищами. В. Н. Фигнер сравнивала его с Робеспьером.

После ареста Михайлова правила конспирации соблюдались с непростительной небрежностью, что привело к новым провалам.

Вслед за арестами членов ИК H. Н. Колодкевича и А. И. Беранникова настал черед Н. В. Клеточникова. Вследствие нарушения строгих правил сношения с ним, заведенных А. Д. Михайловым, Клеточников попал в ловушку, устроенную жандармами на квартире Баранникова. Изумлению жандармов не было предела, когда они обнаружили, что исполнительный и тихий чиновник являлся тайным агентом революционеров.

Арест Михайлова и Клеточникова лишил ИК надежных хранителей безопасности. В этот момент все помыслы И К были сосредоточены на подготовке к покушению. В подкопе участвовали чуть ли не все наличные силы ИК.

Правительство, очевидно подозревавшее о подготовке нового покушения, спешило принять все меры, чтобы его предупредить. Беспокойно чувствовал себя и царь, который, как передавала потом его морганотическая жена кн. Юрьевская, подумывал уже об отречении и удалении с семьей в Каир.

28 февраля сырную лавку на Малой Садовой внезапно посетила «санитарная комиссия» во главе с инженерным генералом Мравинским. При поверхностном осмотре следов подкопа комиссия не обнаружила, а производить обыск, не имея на то особого разрешения, генерал не решился (за что потом и был предан военному суду). Больший успех выпал на долю департамента полиции накануне — 27 февраля. Наблюдение за приехавшим незадолго перед тем в Петербург руководителем одесских кружков М. Н. Тригони, выданным предателем Складским, увенчалось успехом.

Вместе с Тригони в номере его гостиницы был схвачен с оружием в руках и другой народоволец, оказавшийся тем самым Желябовым, которого уже больше года тщетно искали по всей России жандармы.

Андрей Иванович Желябов, сын дворового крестьянина Таврической губернии, рос еще при крепостном праве и насмотрелся на тогдашние помещичьи порядки. Благодаря своим способностям он получил образование и поступил на юридический факультет Новороссийского университета, однако в 1871 году с третьего курса его исключили за участие в «беспорядках» — он проявил себя как талантливый вожак, который буквально электризовал студентов своим пламенным красноречием.

«Хождение в народ» не очень увлекло Желябова. В 1874 году он входил в революционный кружок Ф. Волховского и вел пропаганду только среди рабочих одесских заводов. Разгром движения коснулся и его. Однако на процессе 193-х он был оправдан. По возвращении на Украину он вступает в революционную борьбу, ведет пропаганду в селе, затем среди рабочих, завязывает сношения с военными, либералами-конституционалистами, украинофилами. К весне 1879 года становится убежденным сторонником широкой политической борьбы. Со Бремени Липецкого съезда, на котором он играл видную роль, его авторитет неизменно растет.

В 1880 году Желябов становится фактически главой ИК и в качестве члена распорядительной комиссии руководит всеми террористическими предприятиями.

Неутомимый организатор и увлекательный оратор, Желябов поспевает всюду, воодушевляет студенческую молодежь, объединяет офицеров, с энтузиазмом агитирует среди рабочих. «Мое место на улице среди рабочей толпы», — как-то сказал он. Темно-русый гигант могучего сложения, с большой окладистой бородой, полный жизни и энергии, всегда жизнерадостный и веселый, он заражал своих товарищей жаждой борьбы. «Слушать его было жутко и радостно. Он умел наполнять всех бодростью, верой и необычайной ясностью простой и прямолинейной мысли. Железная воля и сила духа чувствовались в каждом его жесте, звуке голоса», — рассказывает один из московских революционеров, вспоминавший также о его «бархатном голосе, детской улыбке, лучистых глазах, искренней доброте».

Желябов никогда не терял мужества. В часы наибольших неудач, которые испытывала партия, он ограничивался лишь словами: «Что же делать. Примемся за исполнение следующей задачи» — и начинал свою работу с удвоенной энергией.

В канун 1 марта он был настолько поглощен делами, что почти не знал сна и иногда падал в обморок, хотя природа наградила его могучим здоровьем. Арестованный 27 февраля, Желябов на вопрос о занятиях заявил, что служит «для освобождения родины».

«Наш вождь и трибун», — назвала его в показаниях В. Н. Фигнер.

Совершенно несомненно, что, удайся народовольцам политический переворот, во главе революционного правительства стоял бы Андрей Желябов.

Арест Желябова явился тяжким ударом для ИК. Но начатое им дело решили завершить во что бы то ни стало.

Верным другом и помощником Желябова в большинстве его начинаний была Софья Перовская. Родившаяся в богатой дворянской семье, дочь петербургского губернатора, она в 16 лет бежит из дому, чтобы поступить на женские курсы, а вскоре вступает в кружок, который позднее стал называться кружком чайковцев.

Одетая, как бедная работница, таская вязанки дров и ведро воды, она содержит на окраине Петербурга конспиративную квартиру, где по вечерам собирались рабочие. Перовская учит их грамоте, основам социалистических идей. Она также судилась по процессу 193-х.

После Липецкого съезда Перовская не сразу примкнула к народовольцам. Она все еще надеялась ка работу в народе. И все же она взяла ка себя важную роль хозяйки дома, откуда велся подкоп в московском покушении 19 ноября. Но формально она примкнула к «Народной воле» лишь в декабре 1879 года. В 1880 году главной ее заботой становится организация рабочих, Перовская готовит для них студентов-пропагандистов, распространяет «Рабочую газету». Одновременно она подготавливает последнее покушение на царя. После ареста Желябова она берет на себя все приготовления и доводит их до конца. После 1 марта друзья советовали Перовской бежать за границу, но она не могла поддаться просьбам уехать и осталась в Петербурге.

Лорис-Меликов, за две недели до того предупреждавший царя о надвигающейся опасности, утром 28 февраля с триумфом доложил Александру II об аресте главного заговорщика. Мрачный и подавленный в те дни царь ободрился и сразу же решил на следующий день поехать в Михайловский манеж, чтобы присутствовать на смотре.

В тот же день к вечеру на квартире В. Н. Фигнер спешно собрались члены ИК. Арест Желябова, руководителя метальщиков в предполагаемом покушении, сильно осложнил дело. Но когда Перовская поставила вопрос, как поступить, если царь не поедет по Малой Садовой, где была заложена мина, ответ всех присутствовавших был один: «Действовать во всяком случае». Всю ночь снаряжались бомбы, в сырной лавке налаживалась мина, которую должен был по сигналу взорвать М. Ф. Фроленко.

Руководство метальщиками взяла на себя С. Л. Перовская. В тот день она проявила самообладание и распорядительность. Когда царь не поехал по Малой Садовой, Перовская самостоятельно изменила весь план, чтобы действовать уже одними бомбами. Она обошла метальщиков и поставила их на новые места на набережной Екатерининского канала, где должен был возвращаться царь.

В третьем часу дня в центре города послышались с небольшим промежутком два гулких удара, похожие на пушечные выстрелы. Первая бомба, брошенная Рысаковым, повредила царскую карету. Когда Александр II вышел из кареты, чтобы взглянуть на покушавшегося, бросил бомбу Игнатий Гриневицкий. И царь, и метальщик при этом взрыве были смертельно ранены.

Гриневицкий умер в страшных мучениях, до конца сохранив самообладание. За несколько минут до смерти он пришел в себя. «Как ваше имя?» — спросил стороживший его следователь. «Не знаю», — был ответ.

Следствие не смогло открыть его имени. Жандармы его установили только после процесса по делу 1 марта.

Игнатий Иоакимович Гриневицкий родился в обедневшей шляхетской семье в Гродненской губернии. Лучший ученик Белостокской реальной гимназии, он мечтал отдаться науке. В 1875 году он поступает в Технологический институт в Петербурге, но вскоре целиком уходит в кипучую революционную работу. Он принимал деятельное участие в польских и русских революционных кружках, собирал деньги для заключенных, занимался изготовлением паспортов, вел пропаганду среди рабочих.