11 января 1960 года торжественно открылся Центр подготовки космонавтов (ЦПК) под руководством ученого-медика Евгения Карпова. Его первым заместителем, непосредственно отвечающим за набор космонавтов, их подготовку и «идеологическую надежность», стал генерал Николай Каманин, суровый и весьма амбициозный ветеран без малейших следов чувства юмора. Историк космоса

Джеймс Оберг описывает его как «стареющего героя войны, самовластного царя космоса, солдафона»4, а Ярослав Голованов, журналист, тесно связанный с советской космической программой на ее первом этапе, вспоминает его как «чудовищно злобного и недоброжелательного человека, законченного мерзавца-сталиниста». Многие космонавты его терпеть не могли, но поддерживаемая им строгая воинская дисциплина, безжалостная внимательность к деталям, его стремление оценивать подопечных по наивысшим стандартам были необходимы при подготовке пилотов к предстоящим тяготам космоса.

К тому времени как Гагарин и его девятнадцать товарищей прибыли в ЦПК, в их распоряжении оказались лишь немногочисленные корпуса. Карпов и Каманин выбрали обширную просеку в сосново-березовом лесу, в сорока километрах к северо-востоку от Москвы, и в марте 1960 года начали строить там секретную базу — Звездный городок. Посреди территории вырубили огромный квадрат, отлично защищенный лесом от близлежащих дорог. Выстроили простенькое общежитие, несколько типовых бараков и кое-какие невысокие здания, где должны были располагаться тренировочные залы; некоторые из них, как космонавтам предстояло узнать на собственной шкуре, были специально предназначены для нанесения увечий и для того, чтобы подвергать членов отряда стрессу, вызывать у них чувство одиночества и крайней усталости. Со временем Звездный городок вырос до размеров настоящего города, со своей инфраструктурой — барами, гостиницами, спортивными клубами, административными корпусами. Недалеко, к югу от Звездного городка, в поселке Чкаловский, располагалась обширная и быстро растущая военно-воздушная база, предоставлявшая взлетно-посадочные полосы для грузовых бортов и реактивных самолетов, на которых тренировался отряд, а кроме того, жилье для космонавтов и их молодых семей.

Несмотря на размеры территории, на которой строился Звездный городок, мало кто из окружающих, не вовлеченных в космический проект, хоть что-то знал об этой стройке. Дорога, проходящая через Чкаловский, огибает плотный массив сосняка, который отлично закрывает весь комплекс. По правой же стороне небольшой контрольно-пропускной пункт закрывает собой невинный просвет в чаще. В 1960 году боковое ответвление, уходящее в лес, легко можно было принять за маршрут лесорубов или заброшенную сельскую дорогу, если бы не домик охраны и не жесткое гудронное покрытие, способное выдерживать тяжелые грузовики.

Когда Гагарина и его товарищей набрали в отряд, корпуса Звездного городка еще не были готовы. Первые тренировки космонавтов представляли собой главным образом академическую и физическую работу в различных научных и медицинских учреждениях Москвы, особенно в Военно-воздушной инженерной академии имени Жуковского на Ленинградском проспекте. Наименее популярным местом среди новобранцев стал Институт медико-биологических проблем — он располагался близ Петровского парка, а возглавлял его Олег Газенко. Здесь все космонавты подвергались ошеломляющему натиску всевозможных медицинских, физических и психологических обследований и проверок. В число процедур, которые они должны были проходить, входило и пребывание в «изолированной камере» — большом герметично закрытом резервуаре, увенчанном переходным воздушным шлюзом и содержащим лишь минимум необходимого для жизни.

Врачи закрывали своих жертв в этой «одиночке» и в ходе научных изысканий повышали или понижали давление воздуха внутри. Пленникам предоставлялся скудный набор заданий: арифметические задачки, тесты на уровень интеллекта, физические упражнения и тому подобное. Не позволялось лишь одно: проводить время с удовольствием. Всякая болтовня запрещалась. Ни книг, ни журналов, ни контактов с окружающим миром, кроме самых скупых диалогов с лаборантами, следившими за камерой. Один такой сеанс мог тянуться от суток до десяти, хотя жертву никогда заранее не предупреждали о его длительности. Целью этого тяжкого испытания было выяснить, сумеет ли человек перенести скуку и одиночество на борту космического корабля — возможно, космонавту придется пробыть на орбите много дней, если в процедуре спуска произойдет какая-нибудь непредвиденная заминка. Таковы были официальные обоснования тестов в камере. Для космонавтов же вопрос стоял куда проще. Относись к «одиночке» с улыбкой, а то никогда не полетишь в космос.

Гагарин прошел несколько таких сеансов без особых неприятностей, хотя позже признавался, что эти тесты были «жутковатыми и нервирующими». Психологи просили его описывать возникавшие мысли и чувства — через одинаковые интервалы, отмеряемые по часам, которые находились внутри камеры. Когда он говорил, слушатели не всегда ему отвечали. Он не знал, то ли они намеренно его игнорируют, то ли просто ушли позавтракать. А может, поужинать… Часы в камере не давали Гагарину четкого представления о «наружном» времени; не мог он и полагаться на рассветные или закатные сумерки, чтобы сориентировать по ним свой образ жизни: в камере не было окон. Электрическое освещение внутри то зажигалось, когда он пытался заснуть, то внезапно выключалось, когда он бодрствовал и был занят выполнением того или другого задания. Время совершенно утратило значение. Гагарина никогда не предупреждали, сколько может продлиться его пребывание в камере: часы? дни? «Оставаясь в полном одиночестве, человек обычно слишком много думает о прошлом, — позже замечал он, — а я думал о будущем. Я закрывал глаза и представлял себя на „Востоке“, видел, как подо мной проносятся материки и океаны»5.

Журналистке Лидии Обуховой разрешили присутствовать при одном из таких испытаний (ей позволили опубликовать рассказ о том, что она видела, лишь через несколько месяцев после космического полета Гагарина, состоявшегося в апреле 1961 года):

Несмотря на душевные пытки, устраиваемые психологами, Гагарин никогда не упускал из вида главный приз — отправку в космос. Он улыбался, он всех очаровывал, строя из себя простодушного деревенского парнишку (особенно ярко смотревшегося на фоне Титова, сурового интеллектуала, тонкого ценителя поэзии), но при этом Гагарин выдержал все тесты, неизменно проявляя храбрость и самообладание.

Когда пришла очередь Титова лезть в «одиночку», именно он стал одним из немногих космонавтов, серьезно задумавшихся о том, что на самом деле должно доказать это нелегкое испытание. Речь шла не только о проверке организма при различном атмосферном давлении и не просто о том, как человек переносит скуку. Он был уверен: предстоит пройти более тонкие проверки. «Говорят, в камере нет никаких звуков, но это чушь. Работает кондиционер, включен вентилятор. Все они шумят, и к этому скоро привыкаешь. Важнее всего сама изолированность. Сможешь ли ты провести десять дней в одиночестве?.. Никто не подглядывает в замочную скважину, но ты-то знаешь, что за тобой наблюдают». Так, одной из проверок, как ему казалось, стала затея с консервами и плиткой. В камере имелась вода для питья и личной гигиены, но ее следовало экономить. В первый день изоляции некоторые из наиболее порывистых космонавтов энергично вскрывали консервные банки, стремясь развеять скуку и монотонность с помощью еды. Они опорожняли банки в единственную кастрюлю, которая им выдавалась, подогревали ее на плитке и съедали содержимое, а уже потом соображали, что вымыть емкость, судя по всему, нечем, а ведь им предстоит еще много трапез. Титов рассказывает: «Я решил поступить умнее. Положил банки в кастрюлю с водой и разогрел их таким манером. Потом открываешь банки, съедаешь содержимое и выкидываешь жестянки. И ничего не надо мыть». Несколько чашек воды в титовской кастрюле можно было спокойно нагревать вновь и вновь. Так он экономил воду, кастрюля у него оставалась чистой, а психологи — довольными. Вернее, они не были недовольны, а это — самое большее, на что космонавт мог надеяться, пробыв положенное время в камере.