Гагарин был весьма привлекательным молодым человеком, к тому же так получилось, что он завоевал мировую славу. С ним могла соперничать, может, только битловская «великолепная четверка», однако ошибкой было бы представлять его бессердечным покорителем женщин. Он искал сексуальных приключений не больше и не меньше, чем искала бы их любая другая суперзвезда на его месте. Все свидетельствуют, что он любил жену и обожал своих дочек. Но Валя считала, что муж слишком легко относится к брачным обетам. Ей это совсем не нравилось. Одной-единственной измены было бы достаточно, чтобы ее расстроить, не говоря уж о «нескольких изменах», которые, как утверждают некоторые, всё же имели место на протяжении их семейной жизни.
Как-то раз Валя решила навестить своего легкомысленного благоверного в гостинице «Юность». Игорь Хохлов, любимый гагаринский парикмахер из «Юности», винил в том, что происходило дальше, гостиничную охрану у входа: «Тогда была совсем другая эпоха. Любая женщина могла ухватиться за Гагарина, прогуляться с ним, даже переспать. Кое-какие шансы в нашей гостинице ему выпадали. После одной вечеринки, когда он немного набрался, одна известная спортсменка, чемпионка по лыжам, проявила к нему интерес. Он ее не соблазнял, это она его соблазняла, но часов в шесть вдруг заявилась его жена. Может, у нее какое-то предчувствие было? Похоже, винить надо милицию [на входе], потому что они могли бы запросто позвонить Юре в номер и предупредить, но не позвонили. И Валентина закатила скандал, она Гагарина чуть на куски не разорвала. Та девчонка собрала вещички и быстренько смоталась. Эта спортсменка дорого Гагарину обошлась».
Вале наверняка казалось, что все это уже было в ее жизни — стук в дверь, споры, раны на лице мужа, только на сей раз — от ее ногтей, а не от прыжка с балкона. Наутро Хохлову пришлось маскировать царапины на гагаринских щеках перед встречей космонавта с Хрущевым. Парикмахер вспоминал: «Я его подгримировал. Зализывал ему раны, так сказать. Он был из тех мужиков, которые знают толк в женщинах, но я бы не сказал, что он так уж гулял направо и налево. Валентина своего мужа очень любила, но из-за всех этих случаев стала очень ревновать. К тому же она его сама застукала».
Герман Титов говорит: «Юриной жене было очень трудно свыкнуться с тем, что он больше ей, в сущности, не принадлежит».
После Фороса сдерживающее влияние на Гагарина оказывал, в частности, телохранитель, прикрепленный к нему по указанию Хрущева: высокий брюзгливый субъект по прозвищу Хорек. Он имел талант мгновенно испортить настроение любой компании, в которой оказывался, хотя, судя по всему, и был в целом очень милым человеком. К 1962 году Гагарин убедил Хрущева отозвать охранника, но тот просто заменил его тремя довольно неудачно маскирующимися агентами «в штатском». Хохлов говорил: «Если Гагарину нравилась какая-то женщина, он не мог просто с ней уйти, телохранителей ведь в постель с собой не положишь. А если хочешь выпить — то же самое. Изволь поставить выпивку и охране».
Другим мощным фактором стала напряженная работа, не только в Академии Жуковского, но и в Звездном городке, а также участие в официальных церемониях и различных пропагандистских мероприятиях, которых у него в начале брежневской эры стало несколько меньше, но они все же отнимали у него много сил. Хохлов вспоминал, как Гагарин однажды приехал к нему стричься и рассказал о пьянчужке, который только что испачкал ему брюки на улице. Раздраженный своим плотным графиком, утомленный Гагарин грустно пошутил: «Вот разумный парень. Он может одновременно и отдыхать, и делать все остальное».
Игоря Хохлова часто вызывали в Кремль подстричь Хрущева. Старый хитрый брадобрей сохранил нелестные воспоминания о бесконечных сотрудниках КГБ и милиционерах, с которыми ему приходилось сталкиваться в те дни: «Я был в комнате с Хрущевым и его специальным телохранителем, руку тот держал в кармане, на пистолете. Я подумал: „Ну-ка, кто быстрее, ты со своей пушкой или я со своей бритвой?“ Потом вошел управделами, славный малый. По-моему, армянин. Увидел охранника и говорит: „Мы доверяем парикмахеру. Пока тут Игорь, охрана не нужна“. Так что телохранителю пришлось убраться и подождать за дверью».
И действительно — не парикмахер Игорь представлял опасность для Хрущева, а его ближайшее политическое окружение.
Хрущев вовсю демонстрировал, что Советский Союз — мощный игрок на мировой арене, современное государство с развитыми технологиями, со своими наземными и космическими ракетами, спутниками, ЭВМ, реактивными самолетами, авианосцами и ядерным оружием. Точно так же, как американский президент Кеннеди, Хрущев стремился отвлечь внимание общественности от своих промахов, обращаясь к эффектной теме — космосу. 12 октября 1964 года Королев исполнил свое обещание, успешно запустив «Восход-1» с тремя космонавтами на борту. Владимир Комаров, Константин Феоктистов и Борис Егоров в своей тесной кабине были лишены катапультируемых кресел, более того — тут не хватало места для трех космонавтов в скафандрах, и потому им пришлось удовольствоваться простенькими хлопковыми комбинезонами. Однако конструкция «Восхода» несла в себе несколько ценных усовершенствований по сравнению с «Востоком». Так, в передней части аппарата располагался запасной тормозной двигатель — на случай, если откажет основной; кроме того, спускаемый модуль, чуть уплощенный внизу, был оснащен набором маленьких ракет, чтобы смягчить удар о землю, тем самым позволив экипажу оставаться на борту до приземления. Официальные представители СССР гордо нахваливали эту концепцию «мягкой посадки», очевидно, забыв все истории, которые они рассказывали о совершенно ином методе приземления — том, что был использован Гагариным в 1961 году.
«Восход-1» полетел слишком поздно и уже не успел помочь Хрущеву. Капсула вернулась на Землю 13 октября, а буквально на следующий день Первого секретаря ЦК КПСС сместили. Более того, его вызвали из форосской резиденции, когда полет еще продолжался. В Москве на экстренном заседании Политбюро Хрущев с удивлением узнал, что он только что подал в отставку из-за преклонного возраста и ухудшающегося состояния здоровья. Его кресло занял молодой, энергичный и честолюбивый Леонид Брежнев.
Почти сразу же все эти бурные события сказались на положении Гагарина. Резко сократилось количество его заграничных поездок, а все его каналы связи с Кремлем обрубили. Брежневу не хотелось слышать о космических победах Хрущева [21]. Бурлацкий, хорошо знавший Гагарина, отметил, как сразу переменилось настроение Первого Космонавта. «Я уверен, он перестал чувствовать себя счастливым. И не потому, что не любил Брежнева. Нет, скорее из-за того, что Брежнев воспринимал его как своего рода представителя Хрущева в мире. При Брежневе Гагарин мгновенно утратил свое положение, свой статус. У меня возникло такое ощущение, что он не знал, чем себя занять. С политической точки зрения он являл собой как бы руку мира, которую Советский Союз протягивал Западу, но Брежнев возобновил гонку вооружений, и ему не нужны были такие символы, как Гагарин». Бурлацкий подчеркивает общеизвестную истину, касающуюся политической жизни в России: «Не важно, кто есть кто, важнее, кто чей. Гагарин был хрущевский, и этого оказалось достаточно, чтобы приход Брежнева положил конец его карьере».
Не один Бурлацкий считал, что брежневский режим сильно повлиял на жизнь Гагарина и лишил его многого, к чему он привык. Первому Космонавту пришлось искать успокоения, компенсации в каких-то новых сферах. Видимо, и в алкоголе. Он был опустошен. Сегодня ты представитель страны, а завтра — простой пилот без всякой должности. Говорят, что величайшее несчастье наступает тогда, когда кончается счастье. «Брежнев и его дружки из Политбюро, — утверждает Бурлацкий, — украли у Гагарина счастье, и это они виновны в том, что случилось с ним дальше».
Федор Демчук, персональный водитель Гагарина, весьма однозначно высказывался об отрицательных политических последствиях нового режима для Первого Космонавта. Он вспоминал, как в хрущевские дни частые визиты в Кремль заканчивались веселыми вечеринками, сопровождавшимися смехом и выпивкой. При Брежневе Гагарина стали приглашать во властные кабинеты гораздо реже, и после их посещения «Гагарин выходил грустный и тихо садился в машину. Я его не спрашивал, что случилось. Незачем было. Я сам видел — он занят своими мыслями».
