— Так и быть, мы будем ужинать в «Костелло», — сказал Стирлинг. — Ладно, побегу. Нельзя опаздывать. — Он поцеловал ее в губы, но не смог сразу уйти и поцеловал вторично, уже смакуя поцелуй подольше. — А черт, никуда не хочу уходить! Хочу…

Она приложила пальчик к его губам.

— Только не утром! Может, к вечеру.

Он снова ее поцеловал.

— Буду ждать с нетерпением.

Когда Стирлинг ушел, Ребекка, никуда не торопясь, сходила в душ, проверила, хватает ли у нее сегодня пленки, и уже собиралась уходить, как вдруг зазвонил телефон. Хмыкнув, она пересекла залитую ярким зимним солнцем гостиную и сняла трубку.

— Привет! Только не говори, что ты передумал и все-таки решил взвалить ужин на меня! — сказала она сразу.

Ответ, раздавшийся на том конце провода, заставил ее смертельно побледнеть и судорожно вцепиться в телефонную трубку.

— Мне нужны негативы. — Голос был какой-то металлический, как у роботов в детских мультиках. — Делай, что тебе говорят, если не хочешь кончить, как Марисса Монтклер, ясно?

— Кто это?! — вскричала Ребекка.

— Захвати негативы тех снимков, которые ты делала на Новый год, и я скажу, куда их отослать.

В трубке раздался щелчок, после чего зазвучали частые гудки. Потрясенная, Ребекка еще несколько минут молча простояла перед телефоном с трубкой в руке. Больше всего ее испугало осознание того, что звонивший, несомненно, следил за каждым ее шагом. Иначе как бы он узнал, что сегодня утром она проснулась не у себя дома, а у Стирлинга? Звонок также показал, что кто-то действительно охотился за ее негативами и убийство Мариссы было напрямую связано с разнесенной вдребезги проявочной у нее на квартире.

Ребекка судорожно перевела дыхание и посмотрела на часы. Она решила, что как только закончит работать с мистером Ватанабе, тут же отправится в полицейский участок и расскажет там об этом звонке. И на сей раз она должна сделать все, чтобы ей поверили, поскольку теперь уже непосредственная угроза нависла над ее жизнью, черт возьми!

Юки Ватанабе оказался маленьким и щуплым японцем, а его зубы цвета слоновой кости напоминали клавиши пианино. Когда один из многочисленных помощников провел Ребекку в его апартаменты в «Уолдорф-Астории», он сначала оценивающе прищурился, разглядывая гостью, а затем вышел из-за стола и низко поклонился ей. Ребекка ответила тем же, памятуя, что поклоны у японцев заменяют рукопожатия.

Ему это понравилось.

— Очень рад вас видеть, — сказал он.

Ребекка установила штатив около окна и, попросив мистера Ватанабе сесть на стул с прямой спинкой, начала быстро и споро работать, одновременно пытаясь выбросить все неприятные мысли из головы. Солнечный свет, разрежаемый и смягченный плотными занавесками из белой миткали, давал идеальное и выгодное освещение. Ребекка увеличила выдержку в своем «Хассельбладе» и стала быстро снимать первые кадры, пока мистер Ватанабе «разогревался». По опыту Ребекка знала, что первые снимки, как правило, всегда бесполезны, так как у клиента уходило время на то, чтобы привыкнуть к камере.

— Посмотрите вон туда, пожалуйста, — попросила она, внимательно наблюдая за японцем.

У каждого человека одна сторона лица всегда лучше другой, более фотогенична. И задача фотографа сделать на ней акцент, выбрать нужные светотени и нужный ракурс съемки. Наконец Ребекке удалось всего этого добиться, и она приступила к работе.

Обычно она вела с клиентами непринужденный разговор, который помогал им расслабиться перед камерой, но сегодня ей было не до пустой болтовни. Жуткий телефонный звонок выбил ее из колеи. Она содрогалась при мысли о том, что звонивший ей преступник совершенно свободно разгуливает по городу и следит за каждым ее шагом. Стирлинг поместил все негативы в банковский сейф, и всем в его агентстве это было известно. Возможно, и убийце тоже. Может быть, он из агентства? Может быть, он видит Стирлинга каждый день? Видит ее, когда она к нему приходит?

Но больше всего Ребекку смущало то, что она не знала, как с ним разговаривать, когда он позвонит в следующий раз. В том, что он позвонит, Ребекка нисколько не сомневалась.

— Ну как все прошло у Ватанабе? — поинтересовался Стирлинг, когда она пришла к нему на работу спустя пару-тройку часов. — Все нормально, надеюсь?

— Нормально, нормально… — сухо ответила Ребекка, швырнув отснятые пленки на его рабочий стол.

— Что случилось?

Она рассказала ему сначала про звонок, а потом стала рассказывать про свой визит в полицию после Ватанабе. Стирлинг нахмурился.

— Ну и что они тебе сказали? — спросил он.

— Им всем плевать. Они считают, что это был чей-то глупый розыгрыш или обыкновенное телефонное хулиганство, — мрачно буркнула Ребекка. — Я беседовала с помощником О'Хары, которого явно проинструктировали насчет меня.

— Так, ну хорошо. Теперь если этот человек тебе вновь позвонит…

— Когда позвонит! Не «если», а «когда»!

— Допустим. Когда этот человек тебе вновь позвонит, скажи ему, что негативы спрятаны там, где он их никогда в жизни не найдет. Ври! Ври без зазрения совести! Скажи, что полиция им всерьез заинтересовалась.

Ребекка машинально кивнула, но слова Стирлинга ее явно не успокоили.

— Хотела бы я, чтобы это было правдой! Однако оба раза — и когда я сообщила им о взломе, и теперь о звонке — мои слова в полиции пропустили мимо ушей. Ты думаешь, их подкупили? И если да, то кто?

Стирлинг внимательно посмотрел на нее. С одной стороны, ему не хотелось пугать ее еще больше, но и отделываться ободряющими отговорками он не собирался.

— Если О'Харе дали на лапу, — задумчиво пробормотал он, взвешивая каждое слово, — то это сделал либо убийца Мариссы… либо сэр Эдвард был прав, когда предположил, что она могла являться шпионкой, и тогда это работа спецслужб. Наконец…

— Что? — не спуская с него напряженного взгляда, торопливо проговорила Ребекка.

— Наконец его мог подкупить сам сэр Эдвард, когда его вызывали в полицию для дачи показаний. По-моему, этот вариант также вполне логичен. Ведь если бы трест «Толлемах» оказался замешанным в грандиозном скандале, его акции резко упали бы в цене.

Дженни уже начала жалеть о том, что приехала в Нью-Йорк. Отец почти не замечал ее присутствия. Дни напролет она бесцельно бродила из угла в угол по его роскошной квартире, не зная, чем себя занять. Каждое утро она совершала краткую прогулку по магазинам, затем читала или смотрела телевизор, а с наступлением вечера принималась ждать возвращения отца. Причем расчет на то, что вечер будет интереснее дня, каждый раз не оправдывался. Отец приходил с работы, но с его приходом ничего не менялось. Она давно заметила, что он стал злоупотреблять выпивкой. Нельзя сказать, что отец напивался пьян. Нет. Но виски явно отдаляло их друг от друга. После пары стаканчиков он становился какой-то чужой, в глазах появлялся странный блеск и отсутствующее выражение. Затем наступало время ужина. Отец и дочь ели, как правило, в тягостном молчании, после чего Дженни сразу же уходила к себе в комнату, чувствуя горечь обиды и, главное, разочарования.

Раньше сэр Эдвард встречал дочь у себя в Нью-Йорке совершенно иначе. Он словно каждый раз хотел оправдаться перед ней за то, что вынужден был бросить ее и брата после развода с их матерью. Он неизменно брал Дженни в свои поездки по Штатам, придирчиво следил за тем, чтобы она ни минуты не скучала и не мучилась одиночеством. Даже в свои самые напряженные рабочие дни он всегда находил для нее время. Харвей был в полном ее распоряжении и возил ее повсюду, куда она только не просила! И разумеется, на всех званых вечерах в доме отца Дженни исполняла роль хозяйки.

Теперь же все изменилось до неузнаваемости. Дженни понимала, конечно, что это связано с нелепой гибелью Мариссы. Отец замкнулся в себе, не впуская в свой мир больше никого, даже дочь. Дженни вдруг оказалась смещенной с отцовского пьедестала. И от осознания этого ей было тем горше, что у матери она никогда не ходила в любимицах. Анжела открыто предпочитала дочери Саймона.