В Забайкалье, где тунгусы соприкасались с монголами и бурятами, в языках которых суффикс «чен» образует имя деятеля, появилось название «мурчен» («коневод»), наряду с этим название «орочен» приняло здесь значение «оленевод». Под влиянием степных скотоводов-монголов группы тунгусов (орочены), видимо, и перешли от пешего образа жизни к скотоводству.

У монголов тунгусы познакомились и с тканями, которые первоначально употреблялись только для орнаментировки ровдужной одежды, с горячей перековкой металла и с таким инструментом, как кузнечные меха. Став скотоводами, забайкальские тунгусы начали охотиться на конях и утеряли «понягу» — наспинную дощечку и лыжи. От южных соседей орочены заимствовали кожаный чехол, который натягивали на каркас, и переправлялись в такой кожаной лодке через речки. Под влиянием соседей — монголов и бурят — тунгусы в степях Приамурья стали заниматься облавной охотой на коз. От 50 до 200 человек окружали табуны коз и били их стрелами. К мясной пище скотоводы добавляли рыбную и растительную. Из высушенных клубней сараны делали муку. Как и монголы, они приготовляли из кобыльего квашеного молока вино — араку. Из коровьего молока делали творог и сыры.

Скотоводство стало толчком для расселения тунгусов на юг по степным местам. Продолжая сохранять свои первоначальные самоназвания — «эвенки» и «орочены», они получили новые названия — «онгкоры», «солоны», «хамниганы».

Движение тунгусских племен из Забайкалья на восток привело к большим переменам в населении низовьев Амура. В состав аборигенных племен постепенно вливались представители разных родов тунгусов-эвенков. Пришельцы утратили оленей, усвоили от аборигенов Нижнего Амура оседлый образ жизни и многие элементы их культуры, но сохранили основу языка, некоторые элементы религии и основные предметы общетунгусской культуры — конусообразный чум на промысле, лыжи, лодкуберестянку, обувь, некоторые элементы кафтана с нагрудником, уцелевшего в качестве ритуальной одежды, и колыбель.

Таким образом, к моменту первоначального соприкосновения с русскими тунгусы, рассеянные на огромных лространствах Сибири, сохраняя в той или иной мере исходную общность языка и культуры, делились на ряд групп, отличавшихся особенностями хозяйства и быта. Что же касается их социального строя, то все тунгусы не выходили за пределы патриархально-родовых отношений.

Русские служилые люди в XVII веке различали среди тунгусов «оленных», «конных», «скотных» (т. е. разводивших крупный рогатый скот) и «пеших», или «сидячих» (оседлых рыболовов и охотников на морского зверя). В пределах современной Якутии в XVII— XVIII веках жили лишь «оленные» тунгусы. «Конные» и «скотные» тунгусы кочевали на юге, в степях Монголии и Маньчжурии, а «пешие» жили оседло на Охотском побережье.

Хозяйство «оленных» тунгусов в XVII—XVIII веках являлось комплексным. Составными частями его были охота, рыболовство и оленеводство. Ясачные книги так характеризуют «оленных» тунгусов: «зимовейные ясачные люди, кормятца зверем и рыбою и живут, переходя с места на место».

Важнейшее значение в хозяйстве имела охота с собакой на мясного зверя. Охотились на лося, дикого оленя, медведя и других зверей. Применялась и маскировка. Путешественник Избранд Идее, говоря об охоте, писал: «Вместо шляпы на голове оленьи кожи и с рогами надевают… дабы оной зверь таким видом, будто он того ж роду, обманывают; и чтоб сия хитрость действительнее была, они у них на руках и на ногах ползают, и дабы тайным образом ко оным приближитца, и по оным так блиско стреляют, то редко не убьют». Ставили также западни с самострелами. Охотились часто «многолюдством», т. е. коллективно.

Мясо сушилось впрок. В лабазах сохранялся «весь зимной запас» — «мясо звериное, сухое и рыбная порса». Из шкур изготовлялись «одеяла медвежьи», «одеяла лосиные», «половинки лосиные» (покрышки для чума) и т. д.

Большую роль в жизни тунгусов играло рыболовство. Лена с притоками и другие реки изобиловали рыбой и доставляли тунгусам «рыбные кормы».

Оленеводство у тунгусов в XVII—XVIII веках было лишь подсобной отраслью хозяйства. Стада оленей были небольшие, и олени употреблялись в основном для перекочевок от «зверовки» к «рыбным местам». Правда, наряду с «ежжалыми оленишками» были и «оленишки кормные». Широко использовались оленьи шкуры.

С сезонными перекочевками связана была специфика тунгусского жилища. Наряду с «летними жилищами» — чумами тунгусы имели «зимние», носившие у казаков название «балаганов». Все запасы пищи и одежды хранились на деревьях в местах остановок при кочевьях.

Комплексное хозяйство тунгусов-оленеводов в XVII—XVIII веках было по преимуществу натуральным. Мясо и рыба — продукты звериных и рыбных промыслов — потреблялись внутри самого хозяйства. Иное значение имела пушная охота, которая связывала хозяйство тунгусов с хозяйством соседних народов. По Лене, Алдану, Вилюю и Олекме шел оживленный обмен с якутами, в Прибайкалье и Забайкалье — с бурятами и монголами, по Шилке и Амуру — с даурами, китайцами и маньчжурами. Путем обмена тунгусы получали железные изделия: тунгусы знали кузнечное дело, но еще не умели выплавлять железо из рудных пород и поэтому значительную часть железных орудий доставали, выменивая их у якутов и бурят. Эти обменные связи («торги») с соседями существовали у тунгусов и до появления русских. Но сильный толчок развитию пушной охоты у тунгусов в XVII—XVIII веках дала ясачная политика царизма, а также установление торговых связей с русскими людьми.

На пушной промысел ходили осенью и в начале зимы. Летом на соболя не ходили. Техника соболиного промысла была проста. Охотились обычно в одиночку (в отличие от коллективных охот на копытного зверя). «Промышляют с сабаченки и стреляют из луков на сабачьей ноге, — писали русские служилые люди, — а кулемами промышлять не умеют… а как снеги окинут большие и они и промышлять перестанут».

Основной социальной единицей тунгусского общества в XVII — XVIII веках был род. Однако родовой строй у тунгусов уже разлагался; единого родового хозяйства не существовало. Патриархальные группы, из которых состояли тунгусские роды, вели свое хозяйство самостоятельно. Это были большие патриархальные семьи; об одной из них сообщается, что, помимо главы семьи, в нее входили «детей три сына женатых да… брат ево…», а у этого брата «детей семь сынов, шесть женатых, а седьмой холост». В состав таких групп входили не только кровные родственники, но и так называемые «вскормленники» и рабы («холопы» или «боканы» по терминологии XVII века).

Источником рабства являлись межплеменные и межродовые войны. Рабами у тунгусов в XVII веке могли быть тунгусы-чужеродцы или представители других народов (якуты, юкагиры и т. д.). По фольклорным данным и документальным материалам XVII века можно видеть, что труд рабов применялся в хозяйстве. Рабы выполняли самые разнообразные работы: участвовали в соболином промысле, в военных предприятиях своих хозяев и т. д. В XVII веке рабов продавали, закладывали, отдавали в калым. Владели рабами обычно племенные и родовые вожди и их ближайшие родственники.

Но и между свободными родовичами уже не было равенства. Источники XVII—XVIII веков отчетливо показывают имущественное расслоение.

Летом 1624 года две партии мангазейских промышленников во главе с Иваном Зориным и Сидором Водянниковым пытались проникнуть на Лену, но были уничтожены кочевавшим на Средней Лене племенем шилягиров. Через четыре года подобная же участь постигла ватагу промышленника Владимира Шишки.

Несмотря на это, вскоре движение на Лену стало массовым. Не только из Мангазеи, но и с юга, из Енисейска по Верхней Тунгуске добирались на Лену отряды предприимчивых казаков и промышленников. В то время, когда мангазейцы вышли по Вилюю к низовьям Лены, енисейцы появились в среднем и верхнем ее течении, подчинив живших там тунгусов и якутов. В 1632 году стрелецкий сотник Петр Бекетов заложил на правом берегу Лены острог, сыгравший исключительно важную роль в дальнейшем освоении северо-востока Азии.