Это были люди. Они ползли на четвереньках. Одни – на руках, волоча за собой ноги. Другие передвигались на коленях, безвольно опустив руки. Они пытались подняться на ноги, но падали ничком. Ни одно движение не выходило у них естественным, ни одно движение не повторялось, но все медленно передвигались к кромке воды. Поодиночке, парами и маленькими группами они пробирались сквозь сумерки: некоторые с передышками, некоторые непрерывно – десятками и сотнями.

Их полчища простирались насколько хватало глаз, и казалось, что этот поток никогда не иссякнет. Сама земля как будто ползла к реке.

Некоторые прилегли отдохнуть, да так и не поднялись. Они были мертвы. Другие, остановившись, странно жестикулировали, хватались за голову, вскидывали и вновь роняли руки, протягивали их вперед, как на общей молитве в церкви.

Ребенок заметил не все, подробное наблюдение было бы под силу лишь взрослому, однако он увидел взрослых, которые почему-то ползали, как младенцы. Они, хоть и были одеты в незнакомую одежду, не внушали ему страха. Он начал ходить от одного к другому, заглядывая в лица с детским любопытством. Все лица были белые, на многих красные полосы и брызги. Это – а может быть, что-то в их угловатых движениях и поведении – напомнило ему размалеванного клоуна, которого мальчик видел прошлым летом в цирке, и он засмеялся. А они все ползли и ползли – искалеченные, окровавленные люди, не понимающие, как и ребенок, сколь неуместен его смех над их предсмертной мукой.

Для него происходящее было веселым спектаклем. Негры, принадлежащие отцу, иногда ползали на четвереньках ради забавы мальчика – он даже ездил на них верхом, притворяясь, будто они его лошади. Вот и сейчас он подошел к одному человеку сзади и легко вспрыгнул ему на спину. Человек упал на живот, затем поднялся и бешено сбросил своего маленького всадника на землю, как необъезженный жеребец, повернул к нему лицо с оторванной нижней челюстью – от верхних зубов до самого горла у него было сплошное красное месиво из свисающих ошметков мяса и осколков костей.

Неестественно выступающий нос, отсутствие подбородка и безумные глаза придавали человеку сходство с хищной птицей, обагрившей шею и грудь кровью своей жертвы. Человек поднялся на колени, а мальчик – на ноги. Человек погрозил мальчику кулаком, и тот наконец испугался, забежал за ближайшее дерево и уже без веселости взглянул на то, что происходило вокруг. Люди же, переваливаясь, медленно и мучительно извивались вокруг в чудовищной пантомиме – двигались вниз по склону, как рой гигантских черных жуков, не издавая ни звука, в глубокой, абсолютной тишине.

Призрачный пейзаж, окутанный сгущающейся тьмой, неожиданно посветлел. Кромка леса за рекой озарилась странным красным светом, на его фоне проступило черное кружево стволов и ветвей. Свет упал на ползущие фигуры, и они отбросили исполинские тени, издевательски повторяющие каждое движение на траве. Он сделал резче пятна, исказившие и обезобразившие каждое лицо, и раскрасил белизну щек румянцем.

Он отразился от пуговиц и металлических деталей одежды.

Ребенок импульсивно развернулся к великолепному сиянию и двинулся вниз по склону вместе со своими жуткими попутчиками. За пару минут он опередил большую их часть – невеликое достижение, учитывая его преимущество. Он возглавил марш умирающих, все еще сжимая в руке деревянный меч, и торжественно повел их к реке, время от времени оборачиваясь и проверяя, не отстало ли войско.

По постепенно сокращающейся полоске земли между людьми и рекой были разбросаны вещи, ни о чем не говорившие маленькому полководцу: туго скрученное одеяло, согнутое пополам, концы связаны бечевкой; тяжелый ранец, сломанная винтовка – словом, вещи, которые бросает отступающее войско, след дичи, убегающей от охотников.

Вся земля у излучины была вытоптана и перемешана в грязь пехотой и конницей. Более опытный наблюдатель заметил бы, что следы вели в обоих направлениях – в атаку и обратно. Несколькими часами ранее эти отчаянные, искалеченные люди вместе со своими более удачливыми товарищами, которые теперь были уже далеко, вошли в лес многотысячной армией. Их батальоны, разбиваясь на группы и перестраиваясь в шеренги, обошли мальчика с обеих сторон, чуть не затоптав его. Шум и крики наступления не потревожили его сон. Сражение произошло на расстоянии броска камня от его лежбища, но ружейные и пушечные залпы, «громкие голоса вождей и крик» [6] остались неуслышанными. Он все проспал, сжимая деревянный меч. Он даже во сне как будто участвовал в битве, но так и не узнал ее величие, как не узнали его мертвые, павшие ради славы.

Зарево над кромкой леса в дальней части излучины теперь отражалось от дымной завесы и ярко освещало все вокруг. Оно превратило клочья тумана в золотой пар. Вода сверкала красными отблесками, и красным же светились валуны, выступающие над поверхностью. Но они покраснели и от другого: раненые залили их кровью во время переправы. Теперь по валунам торопливо прыгал направляющийся к пожару мальчик. Стоя на дальнем берегу, он обернулся к попутчикам. Авангард приближался к реке. Самые сильные уже доползли до воды и погрузили в нее лица. Трое или четверо, лежащие без движения, казались обезглавленными. Глаза ребенка расширились от изумления: даже его гибкое воображение не могло объяснить, как им удается дышать под водой. Люди же, утолив жажду, не могли собраться с силами и отползти от воды или поднять голову – они захлебывались. А за их спинами, на опушке, маленький командир разглядел столько же бесформенных фигур, сколько и прежде, но уже немногие из них двигались. Он ободряюще помахал им шапочкой и, улыбаясь, указал мечом в направлении путеводного света – огненного столпа, возглавляющего этот удивительный исход.

Уверенный в преданности своего войска, в свете зарева он легко преодолел полосу леса, взобрался на забор, перебежал поле, вертясь и заигрывая со своей тенью, и приблизился к пылающим развалинам. Разрушено все! Вокруг ни одной живой души. Но ребенка это не заботило: зрелище его развлекло, и он, ликуя, танцевал и подражал пляске огня. Он бегал вокруг развалин в поисках топлива, но все находки были слишком тяжелые, чтобы добросить их до пламени с безопасного расстояния. В отчаянии он швырнул в огонь свой меч, капитулируя перед превосходящими силами природы. Его военная карьера подошла к концу.

Пока он бродил вокруг огня, его взгляд упал на странно знакомые, будто виденные во сне, очертания. Он с интересом разглядывал их, и вдруг плантация и лес словно крутанулись на месте. Маленький мир вывернулся наизнанку. Полюса на компасе поменялись местами.

Горящее здание было его домом!

На мгновение он замер, оглушенный открытием, затем побежал на нетвердых ногах, сделал полукруг вокруг развалин. Там, ярко освещенный пламенем, лежал труп женщины: белое лицо смотрело в небо, вытянутые руки сжимали клочья травы, одежда была в беспорядке, а длинные темные волосы спутаны и покрыты запекшейся кровью. Снаряд оторвал большую часть лба, мозг вывалился из отверстия и стекал по виску – вспененная, увенчанная множеством красных пузырьков серая масса.

Мальчик вскинул руки, замахал дико, безумно. Его крики были бессловесны и неописуемы – что-то среднее между лепетом обезьяны и гоготом индюка – страшный, бездушный, кощунственный звук, дьявольский язык. Ребенок был глухонемым.

Он стоял неподвижно и смотрел на пожар. Губы его дрожали.

Летящий всадник [7]

Стояла солнечная осень 1861 года. В лавровых зарослях у дороги в Западной Виргинии лежал солдат. Он вытянулся на животе, упершись носками в землю и положив голову на левую руку, а правой рукой сжимая винтовку. Из-за неестественного положения конечностей и совсем незаметного ритмичного покачивания патронташа, висящего на ремне, он казался мертвым. Однако солдат всего лишь заснул на посту. Если бы его обнаружили, то и вправду убили бы на месте, и казнь стала бы справедливым и заслуженным наказанием за это преступление.