— Подъем! — закричала она. — Алик, у нас несчастье.

— Подорвались! — вскочил я, холодея от страха.

— Кто?

— Опять подорвались!

— Тихо, накаркаете, — замахала руками Верка. — Хуже. Приказ пришел. Нас досрочно выпускают, потому что Зинченко отбирают. Проводы сегодня. Решили на танцы сходить в клуб Дзержинского. Банкет устроим. С тебя сотня. Гони!

— Нет у меня.

— Бери! — Серафима Петровна протянула сотню Верке.

— А разве клуб открыли?

— Тю! Здравствуйте, очнулся! Уже неделю функционирует. Сегодня воскресенье, будет концерт, артисты выступят. Одевайся, копуха. Подъем!

Потом поправила волосы, поджала губы, точно купчиха перед чаепитием, и довольно бесцеремонно толкнула меня в спину.

— Познакомил бы с человеком.

И первая протянула руку Степе-Леше.

— Вера Емельяновна, дочь собственных родителей, прошу любить и жаловать. А вас как звать-величать?

в которой идут выпускные экзамены.

Старший сержант Зинченко сидел под портретом генералиссимуса Сталина. Стол накрыли, как положено в подобных случаях, куском красного ситца. Сбоку стола, отвалившись на спинку стула, раздобытого неизвестно где, сидел представитель штаба фронта — лейтенант с эмблемами связиста. Я его сразу узнал, он меня тоже. Старые знакомые: он тянул электричество к инвалиду Муравскому.

— Кто первый по списку? — спросил задумчиво лейтенант. — Александрова, Белов, Дмитриев… Козлов. Это ты Козлов? Годится… Первым будет отвечать Козлов. Доложить по форме.

Я встал из-за самодельного стола, оправил гимнастерку, рубанул строевым, сделал четкий поворот и рявкнул, как на полевых занятиях:

— Альберт Терентьевич Козлов явился для сдачи государственных экзаменов по устройству мин и мерам их обезвреживания.

— Являются черти во сне, — сказал задумчиво лейтенант, глядя на кончик остро заточенного чернильного карандаша. — И звание свое не назвал… Не знаю, какое у тебя звание, может, генерал?

— Бывший рядовой Альберт Терентьевич Козлов прибыл для сдачи государственных экзаменов по устройству мин и мерам их обезвреживания, — еще раз доложил я, а про себя добавил: «Тыловая крыса!»

— Другое дело, — сказала «тыловая крыса». — Вот мел, вот доска. Это я изобразил лес, овраг, болото, проселочную дорогу… Знаком с топографическими знаками, бывший рядовой Козлов?

— Никак нет, так точно!

— Остришь?.. Ну-ну, — лейтенант сощурил глаза, — обстановка на доске тебе понятна?

— А это что? — ткнул я в крайний знак.

— Батарея минометов…

— Каких минометов?

— Как каких? — Лейтенант покосился на девчонок. Он явно хотел им понравиться, блеснуть полководческой эрудицией. — Немецких, — сказал лейтенант.

— Понятно, что не союзников, — сказал я. — А какого калибра?

— Не все ли равно…

— Отнюдь… Батальонные или полковые, а может, дивизионные?

— Предположим, «Ванюши», — сказал лейтенант, не желая вдаваться в подробности.

— Батарея шестиствольных, — сказал я, не питая к «тыловой крысе» ни капли жалости. В конце концов, он первым распустил хвост, как павлин. — У нее должна быть позиция, — сказал я. — Она изображается на картах так, — я дорисовал две черточки к уже нарисованному знаку, потом нарисовал еще два подобных знака, обвел овалом, то есть изобразил позицию по-настоящему, как учил когда-то командир роты охраны Прохладный, кадровый войсковой разведчик. Не зря Прохладный бился, кое-что я знал не хуже, если не лучше лейтенанта. Фронтовая школа… Она стоит десяти тыловых.

— Теперь ясно, — сказал я, украдкой поглядев на девчонок. Те улыбались, подмигивали, очень довольные моей «начитанностью». Валька Белов сидел за передним столом, как отличник, и ел глазами начальство. Пай-мальчик, да и только. Воплощение прилежания и способностей. То, что я намалевал на доске мелом, крайне его интересовало, он понятия не имел, что такое топографические знаки и с чем их едят: знание карты не входило в наши обязанности.

— Не зря медалью наградили, — несколько стушевался лейтенант. — И гвардия… Уел, простите, подковырнул. Ты что, сердишься на меня, рядовой Козлов?

— Возьми с полки пирожок, только с мясом не бери, — не утерпел и подал реплику Белов. И застеснялся.

Зинченко кашлянул: он знал нас слишком хорошо.

— А чего мне на тебя сердиться, — перешел и я в атаку, окрыленный поддержкой собратьев по оружию.

— Постой, брат, — нахмурился лейтенант. — Что-то не припомню, чтобы мы с тобой были на «ты».

— Так точно, — сказал я.

— А чего же ты тычешь?

— Да вы запросто мне «ты», и я тоже… Может, вам нравится так, откуда я знаю.

Лейтенанта передернуло. Расстроенно посмотрел на Зинченко, тот что-то писал на листке бумаги.

Лейтенант расстегнул воротничок, достал пачку «Казбека», закурил.

— Дисциплина, — сказал он. — Пораспустились…

Поднялась Роза.

— Товарищ старший сержант, — сказала она, — разрешите обратиться к товарищу лейтенанту.

Лейтенант не на шутку рассердился, даже встал.

— Роза, — подал с переднего стола голос Валька. — Сколько раз тебе объяснять, что обращаться к младшему по званию нужно посредством обращения к более старшему, в данном случае лейтенант старше по званию, чем старший сержант, который, хотя и является твоим непосредственным начальником, тем не менее, по табелю рангов он ниже, чем маршал, но тем не менее ты обратилась не по уставу.

— Я дневальная сегодня, — ответила гордо Роза.

— Какое имеет значение? — возмутился Валька Белов. — Чего тебе нужно от товарища лейтенанта?

— Я хочу к нему обратиться, — сказала Роза, надув губы.

— Так и быть, в последний раз разрешаю, — сказал Валька, приняв трагическую позу.

— Между прочим, — встала с задней «парты» Маша и козырнула Вальке, приложив ладонь к «пустой» голове. — Вообще, тебе, Белов, никто слова не давал, ибо согласно уставу, на который ты ссылался, ты в данный момент являешься нолем без палочки, а Роза дневальная, а ты… Ты просто слушатель.

— Команда! — застонал лейтенант. Он сидел, вытаращив глаза, переводя взгляд с Белова на Розу, с Розы на Машу. — Что вы хотели сказать, дневальная?

— Товарищ лейтенант, — опять сказала Роза, засияв радостной улыбкой. — Просто замечательно, что вы пришли принимать экзамены. Мы очень рады. Вы такой… Я потом вам скажу, когда никого не будет. Это прекрасно, что вы курите… Я презираю мужчин, которые не курят, и чтобы у них был большой… номер обуви… У вас какой? Ладно, потом скажете, когда никого не будет. Вы — настоящий мужчина. Про таких мне мама рассказывала… По законам Бойля-Мариотта…

— Вы Бойля-Мариотта и Лавуазье не путайте! — взорвался лейтенант, наконец догадавшись, что с ним валяют «ваньку». — Что вам нужно, дневальная?

— Потушите папироску!

— Чего?

— Потушите папироску! Я дневальная, я отвечаю… Если хотите покурить, выйдите во двор. Вы сидите рядом с запалами, а рядом с запалами лежит взрывчатка… Еще профессор Пикарр…

Неизвестно, как долго продолжалась бы наша беседа с представителем штаба фронта, если бы не вмешался Зинченко.

— Пре-кра-тить! — рявкнул он.

Роза испуганно упала на место. Белов развернул конспекты — его очень заинтересовали конспекты, Маша спряталась за чью-то спину… Веселье погасло, как последняя спичка в темном лесу, когда идет дождь.

— Козлов, отвечай на поставленные вопросы, — разъярился старший сержант, а с ним шутки были плохие.

— Слушаюсь!

Лейтенант повеселел… Он застегнул ворот гимнастерки, откашлялся, погладил зачем-то подбородок и сказал:

— Устройство мин знаешь — верю. К этому тебя обязывает гвардейский знак, который ты гордо носишь на груди. А вот следишь ли ты за военной мыслью? На войне отстал — побьют. Вот расскажи… — он обвел нас загадочным взглядом, — устройство заряда, взрываемого по радио…

Наступило время удивляться. Где-то что-то я вскользь слышал о подобных минах, но мы их не проходили, Зинченко ничего не рассказывал… Я поглядел на старшего сержанта, он теребил усы, потому что вопрос экзаменатора поставил в тупик даже его самого, самого Зинченко. Я мучительно соображал… Не буду же я подводить руководителя курсов.