Максим прежде очень любил ходить по грибы вместе с Анастасией Фёдоровной. По обыкновению, они вспоминали юность или пели старинные русские романсы. Правда, нетерпеливый характер Анастасии Фёдоровны часто брал своё. Как только они замолкали, она исчезала и возвращалась с переполненной корзиной.

– Ого, сколько ты набрала, Настенька! – удивлялся Максим и, оправдывая свою медлительность, говорил: – А ведь я собираю только первый сорт!

Она смеялась, шутливо журила его:

– Ну, ну, первый сорт! Руки и глаза у тебя второй сорт! Проворства у тебя нет!

– Уж это верно! В старое время меня ни один хозяин не взял бы в работники.

– Наговариваешь на себя! Ты порой бываешь быстрый, как огонь! А тут «на грибах» словно цепенеешь.

Максим замолкал. И в самом деле, оказавшись «на грибах», он менялся. Если у Анастасии Фёдоровны вид грибов пробуждал азарт, то в душу Максима он вселял какое-то необычное умиротворение и успокоенность. У него пропадало всякое желание куда-то спешить и по поводу чего-то волноваться. Может быть, поэтому после похода по грибы он физически чувствовал себя обновлённым. Вероятно, в природе не существовало другого занятия, за которым так хорошо отдыхали бы нервы, мускулы, мозг. Безделье его утомляло. А тут, «на грибах», вроде и дело-то было пустяковое, а всё-таки оно увлекало, и порой так сильно, что забывалось время.

Так было и сегодня. Максим без устали шёл всё дальше и дальше, не замечая, что сосновый лес с каждым шагом редеет, забитый осинником и мелким кустарником. Грибы попадались реже. Следовало бы давно уже вернуться, но Максима словно несло течением.

Круглая большая корзина до самых краёв была наполнена маслятами. Грибы были сложены один к другому. Природа покрыла их каким-то клейким веществом, и вид их не мог бы оставить равнодушным ни одного человека. Они лежали, как живые существа, готовые в любую минуту встрепенуться.

Не меняя направления, Максим прошёл ещё с километр и остановился на маленькой поляне. Под ногами у него на траве валялся небрежно свёрнутый светло-синий плед, а в трёх шагах от пледа лежала круглая, покрытая лаком трость. «Чьи же это вещи?» – подумал Максим, недоумённо оглядывая полянку и присматриваясь к малорослому лесу, окружающему её со всех сторон.

– Удивительно! – произнёс вслух Максим и поднял палку, а потом плед.

«Кто-нибудь из грибников бродил тут и потерял, – решил он и усмехнулся в душе. – Видно, не один я забываю на грибах обо всём на свете».

Он пошёл дальше, то и дело посматривая по сторонам и надеясь встретить хозяина этих вещей. Но поляна кончилась, лес опять стал гуще, впереди заблестела полоска речки, а никто не встречался. Максим хотел уже повернуть назад, как вдруг увидел под черёмуховым кустом незнакомого человека. Он был в белом парусиновом костюме, в широкополой соломенной шляпе, в пенсне; его морщинистые щёки прикрывали седые взлохмаченные баки. Человек сидел перед мольбертом и, то и дело взглядывая на прибрежные кусты, торопливо тыкал кистью в холст.

– Простите, пожалуйста, не ваши ли вещи я подобрал? – приближаясь к художнику, спросил Максим.

Человек так был увлечён работой, что даже вздрогнул от неожиданности. Он быстро поднялся с походного складного стула и, заслоняя ладонью глаза от лучей солнца, пробивавшихся сквозь листву, в упор посмотрел на Максима.

– Покорно благодарю. Я считал их безвозвратно потерянными.

Максим подошёл к художнику и подал ему плед и палку. Тот принял их, но тотчас же бросил в траву, под куст.

– Ай, какая прелесть у вас! – сказал он и уставился своими близорукими глазами на грибы в корзине.

– Набрал в сосновом лесу, – встряхивая корзину, сказал Максим, чувствуя неудобство за то, что отвлёк художника от холста, и собираясь поскорее оставить его в одиночестве.

Но тот словно угадал, что было на душе у Максима.

– Не спешите, пожалуйста, – просяще сказал художник и присел, чтобы лучше рассмотреть грибы.

«Быть может, натюрморт с грибами решил написать», – подумал Максим и чуть приподнял корзину.

– Как на подбор, один к одному! – снова начал восхищаться художник. – Вы не простой сборщик грибов, а талант в своём роде. И сколько же времени вы затратили, молодой человек, на эту корзину?

«Молодой человек? Неужели он не видит, что я уже далеко не молодой? Или это только сравнительно с ним?» – пронеслось в уме Максима.

– Сколько времени? Брожу с утра. Как говорят хозяйственники: работа малорентабельная, – засмеялся Максим.

Засмеялся и художник, подёргивая себя за пышные баки.

– В старину-то не зря говорили: охота пуще неволи. Это останется истиной для всех поколений.

Максим понял, что художник, по-видимому, за день натосковался без людей и рад этой встрече с незнакомым человеком.

– А вы что же… на этюдах здесь? – спросил Максим, присматриваясь к старику и думая: «Видимо, художник из приезжих. Высокоярских я всех как будто знаю».

– Как вам сказать, – замялся художник. – Есть старинная русская пословица: «Каждый по-своему с ума сходит». Я с юности слыву чудаком оттого, что имею вот эту слабость, – он потряс в воздухе кистью. – Но эта страсть, знаете, безобидная. Кроме меня, от неё никто не страдает. Ещё вот только вышка дома. Она забита холстом и картоном…

– Ну, зачем же на вышку?! У нас в городе есть выставочный зал! – воскликнул Максим, про себя подумав: «Художник в припадке самокритики».

Но тот словно не слышал его слов.

– Среди моих сверстников есть люди со всякими странностями. Одни пристрастился к рюмке, другой… – художник засмеялся, давясь словами и откашливаясь: – Другой неравнодушен к кошкам… Нет, знаете, увольте от такого занятия… И отчего всё это?.. От одиночества!

– Вы что же, совершенно одиноки? – спросил Максим, когда художник умолк.

Старик не сразу ответил, присматриваясь к Максиму и про себя взвешивая, доступен ли ему такой сложный разговор.

– Формально – нет, фактически – да, – наконец сказал он, по-видимому решив, что с Максимом можно говорить откровенно.

Максим вопросительно взглянул на художника, ожидая, что он расскажет о себе. Но тот замолчал, и у него был такой вид, что казалось, к начатому разговору он уже не возвратится.

– Если вы не торопитесь, – тихо и как-то особенно проникновенно сказал художник, – то я вам расскажу… то ли быль, то ли притчу.

– Пожалуйста, – ответил Максим.

– В таком случае присядем, – предложил художник и, разостлав на колоде свой плед, только что подобранный Максимом в лесу, первый сел на него.

Максим примостился на краешке, намереваясь за разговором покурить.

– Так вот. Жили-были на белом свете три друга, и каждый мечтал о своём счастье. Но счастье представлялось им по-разному. Первый думал, что счастье – это богатство, второму счастьем казался талант, а третий считал, что счастье – семья… Долго ли, коротко ли, но все они достигли своего счастья. Однако у всего есть конец, есть конец и у человеческой жизни. Перед смертным часом собрались друзья, чтобы подвести итоги. Первый сказал: «Богатым я был, а счастья не испытал. Умираю скрягой и человеконенавистником». Второй сказал: «Талантливым я был, а счастья не испытал. Ухожу из жизни истёрзанный одиночеством». Третий сказал: «А я познал, что такое счастье. Ухожу обласканный близкими и оставляю земле самое ценное – новых людей».

Художник взглянул из-под стёкол пенсне на Максима и засмеялся, хотя ему было совсем невесело.

– Вот как бывает!

– Бывает! В притче много смысла, – сказал Максим, раздумывая, к какому роду счастья относит он своё собственное.

– Но случается и так: человек обеспечен, талантлив, имеет семью, а настоящее счастье его идёт где-то рядом. – Старик произнёс эти слова глухо, угрюмым тоном, и Максим понял, что всё это он сказал о самом себе.

– Случается и так. Всяко случается, – поспешил согласиться Максим.

– Пора домой. Я могу подвезти вас до города. Не хотите? – спросил старик.

– Если вас это не обременит, то я с огромным удовольствием. У меня уже ноги гудят.