Секретарь с готовностью согласилась сходить к директору и передать ему просьбу Марины. Марина ждала её возвращения, не кладя трубки.

– Приходите, Марина Матвеевна. Они ждут вас, – послышался голос секретаря.

Спускаясь по широкой лестнице, Марина думала, как ей лучше начать разговор с руководителями института. «Противно начинать с Григория, – размышляла она. – Сперва поговорю об экспедиции, а уж потом об остальном».

Марина довольно часто бывала и у директора и у профессора Великанова, и посещение их кабинетов было для неё делом обычным. Но сейчас она волновалась. Желая успокоиться и собрать мысли, которые вдруг стали расплываться, она шла по гранитным ступеням осторожно, не торопясь, и, глядя на неё со стороны, можно было подумать, что она идёт так потому, что боится поскользнуться и упасть.

Кабинет директора института представлял собой продолговатую комнату, но без того обилия света и солнца, которое было на четвёртом этаже. Света и солнца было мало здесь не из-за недостатка окон, а потому, что все они наполовину были закрыты двойными портьерами из белого шёлкового полотна и тёмно-шоколадной узорчатой тяжёлой ткани. Марину всегда раздражало, когда люди неразумно ограничивали доступ воздуха и света. Однажды она посоветовала директору раздвигать портьеры до конца карнизов, но Водомеров сказал, что у него часто болит голова и яркий свет ему мешает. Тут же он добавил, что любит электрический свет под абажуром, который успокаивает его и сосредоточивает внимание. С тех пор Марина, бывая в этом кабинете, всякий раз с трудом удерживалась от желания подойти к окнам и раздвинуть портьеры.

Центральное место в кабинете директора занимал письменный стол. Он был раза в два длиннее и шире тех столов, которые обычно стоят в кабинетах управляющих, директоров, начальников, заведующих. Кроме бумаг и книг, на столе на специальных металлических подставках лежали кусок торфа в целлофане и кусок соснового дерева. Под стеклом в аккуратном ящичке, разделённом на квадраты, хранились образцы семян льна, ржи, пшеницы. Рядом с письменным прибором стояла модель смолоперегонной установки. Практически всё это директору было не нужно, предметы лишь загромождали стол, но ни предшественники Водомерова, ни он сам не трогали их, очевидно потому, что они напоминали о назначении учреждения, расположенного в этих стенах.

Второй стол, длинный, на точёных ножках, стоял ближе к стене. Он был накрыт зелёным сукном. На нём стояли два кувшина с водой и три пепельницы. За этим столом проходили заседания.

В углу поблёскивал никелированными ручками сейф. По размерам комнаты вещей, находившихся в ней, было мало, и от этого кабинет напоминал скорее зал или аудиторию.

Водомеров и Великанов поднялись навстречу Марине. По лёгкому смущению на их лицах она поняла, что они говорили о ней. «Неужели Соня рассказала обо всём отцу?» – промелькнуло в голове Марины.

Директор института Водомеров, пристукнув каблуками сапог, наклонил крупную седую голову и крепко пожал Марине руку.

– Ну, вот хорошо, что вы сами пришли, – проговорил он чуть хрипловатым голосом.

Водомеров, как обычно, был одет в китель и брюки галифе защитного цвета. Он ходил в полувоенном костюме и зимой и летом, и никто в институте не видел его одетым иначе. Водомеров любил всё военное: вместо пальто он носил шинель, не признавал шляп и кепок и ходил в фуражке. Он всегда был тщательно выбрит, туго затянут широким офицерским ремнём, и если встречал кого-либо из знакомых на улице, то приветствовал непременно по-военному – прикладывая руку к козырьку. «Вы придёте ко мне в двадцать ноль-ноль» или «Заседание состоится в семнадцать тридцать», – любил говорить он, подражая военным. Когда к нему обращались с той или иной просьбой и он изъявлял желание удовлетворить её, то говорил: «Хорошо, я дам команду». Люди, общавшиеся с Водомеровым, были убеждены, что в прошлом он был человеком военным и к тому же в больших чинах. На самом деле Водомеров никогда в армии не служил. В молодости его не призвали потому, что он учился в планово-экономическом вузе, а потом находился на таких должностях, которые «бронировались». Вероятно, Водомеров был человеком, как говорят, с «военной косточкой». Ему, например, казалось, что, если бы пошире внедрить в работу учреждений и предприятий воинские порядки, дело двигалось бы лучше и чётче, а его самого меньше бы критиковали за упущения и недостатки.

После того как Марина поздоровалась с Водомеровым, она направилась к Захару Николаевичу, который стремительной, лёгкой походкой худощавого человека, не обременённого лишним весом, торопился к ней навстречу. Великанову было уже за шестьдесят; сухое, костистое лицо его и длинная шея были в морщинах, рыжеватые баки, победоносно торчавшие на щеках, подёрнулись сединой, но в его сухощавой фигуре, в светло-коричневом костюме, в поблёскивавшем пенсне было что-то молодое и задорное.

Не доходя до Марины двух-трёх шагов, профессор Великанов остановился, склонился в поклоне и протянул руку. Всё это он проделал изящно, и в каждом его движении чувствовалось, что хотя он и полон уважения к Марине, но при всём этом он, профессор, тут всему делу голова и ей, пока лишь кандидату наук, об этом забывать не следует.

– Как здоровье, как самочувствие, Марина Матвеевна? – щуря под стёклами пенсне свои чуть выпуклые глаза, осведомился Великанов таким тоном, в котором должностное внимание к младшему по чину и просто человеческий интерес были в равных дозах.

– Прошу, Марина Матвеевна, присаживаться, – в свою очередь, произнёс Водомеров.

– Благодарю вас, Захар Николаевич, благодарю, Илья Петрович, – проходя к огромному директорскому столу, сказала Марина, испытывая неловкость от преувеличенного внимания к себе со стороны руководителей института. «Эх, Соня, Соня, зачем же она поспешила рассказать обо всём отцу?» – с сожалением подумала Марина. Стараясь опередить и директора и профессора и взять инициативу разговора в свои руки, чтобы они не стали сразу задавать вопросы о происшедшем, Марина заговорила первой:

– Я пришла, Илья Петрович, к вам и к Захару Николаевичу по неотложному делу: сроки для посылки комплексной экспедиции в Улуюлье истекают, а её научный руководитель всё ещё не назначен.

Водомеров и Великанов переглянулись, и Марина поняла, что они ждали от неё каких-то других слов.

– А каковы ваши предложения, Марина Матвеевна? – баском спросил Великанов.

– Вам известно об этих предложениях, Захар Николаевич.

– Но вы же знаете, Марина Матвеевна, мою точку зрения, – сказал Великанов, и по раздражительности, которая прорвалась в его голосе, можно было понять, каких слов не договорил профессор: «Знаете и всё-таки настаиваете на своём».

– А что за предложения? – Водомеров взглянул на Великанова, а затем перевёл взгляд на Марину.

– Я уже вам как-то говорил, Илья Петрович, что Марина Матвеевна просит назначить руководителем экспедиции её, – сказал профессор, круто обрубив фразу на слове «её».

Директор побарабанил толстыми короткими пальцами по столу и произнёс, с опаской взглянув на Великанова:

– А может быть, в этом есть смысл, Захар Николаевич? Скоро на пленуме обкома будет слушаться отчёт Притаёжного райкома. Я заранее убеждён, что нас будут критиковать за невнимание к лесному хозяйству Улуюлья. Надо нам обязательно отправить экспедицию до пленума. Это будет большой козырь в наших руках.

«Какой ведомственный подход», – подумала Марина, но ничего не сказала, надеясь, что директор поможет переубедить Великанова.

– Критика критикой, Илья Петрович, – раздражаясь, заговорил Великанов, – но оставлять важнейший сектор института без руководителя, извините, я не могу.

– Всего лишь на три месяца, максимум – на пять, и с пользой для сектора, – попыталась убедить его Марина.

Великанов замахал рукой, затряс баками, и Водомеров, видя, что профессор не отступит от своего мнения, сказал: