— Иногда прямота граничит с грубостью, — заметила Кристи.

— Уж лучше прослыть грубияном, нежели лжецом, который всю жизнь носит маску, — презрительно сказал Кэри. — Это твой путь. Ты выбрала ложь, отказавшись от того, что нас связывало.

— А ты, я вижу, плевать хотел на чужие принципы. — Кристи внезапно осознала, что повышает голос. — Взгляни, всего пять минут в твоем обществе, и все маски слетели словно шелуха. — И она внезапно рассмеялась.

— Вот эта твоя черта мне всегда нравилась, — улыбнулся Кэри. — Ты тоже никогда не умела притворяться. А если и пыталась, то хватало тебя ненадолго. Поэтому ты сбежала так скоро.

— Наверное, ты прав, — задумчиво сказала Кристи. Она подняла взгляд на Кэри и несколько секунд смотрела не отрываясь ему в лицо, затем спросила напрямик: — Зачем ты вернулся? Зачем искал меня?

Именно ради этого вопроса она и пришла.

— У меня в Дублине выставка. Разве ты не знаешь?

Кристи впилась взглядом ему в лицо. Когда-то давно Кэри мог скрыть от нее свои мысли, но теперь она стала старше, умнее и умела читать в чужом сердце.

— А вот теперь ты играешь в игры, — сказала она внезапно. — Ты лжешь. Зачем ты приехал?

— Я хотел тебя видеть.

Она знала, что услышит именно это. Двадцать пять лет Кэри Воленский не покидал ее мыслей, жил на задворках памяти, тревожил воспоминаниями. Похоже, и он не забывал ее все эти годы.

— Ах, Кэри, Кэри, — вздохнула она. — Еще тогда я просила тебя исчезнуть из моей жизни. Я заклинала тебя всем, что для тебя свято, оставить меня в покое. Зачем ты возник на горизонте теперь?

— Я хотел тебя видеть, — упрямо повторил он. — Хотел убедиться, что ты все так же прекрасна, что по-прежнему имеешь надо мной власть. И убедился в этом. Ты видела мои картины, Кристи?

Она кивнула.

— На всех картинах я изображал тебя, мою Темную Леди, мое наваждение.

— Я догадалась. И меня это напугало. Я боялась, что меня каким-то образом узнают, что правда выплывет наружу.

— Ведь я не рисовал лица…

— Да, знаю. Спасибо тебе за это.

— А ведь я мог нарисовать тебя открыто. Мог рассказать всему миру о нашем влечении. Мог разрушить твой брак несколькими мазками кисти. — В голосе Кэри сквозила настоящая боль, и Кристи захотелось обнять его, но она не двинулась с места. Первое же прикосновение разрушило бы стену, которой она себя окружила. Кэри Воленский до сих пор оказывал на нее странное воздействие, кровь медленно бурлила в венах, густая, словно мед, внизу живота тлели горячие угли. Поздно было что-то менять в себе; видимо, Кэри был ее проклятием, на его близость откликалось темное начало Кристи, и оставалось только сопротивляться изо всех сил, чтобы не поставить на карту все.

Она снова взяла в руку чашку с кофе, отпила немного, размеренно глотнула, стараясь унять дрожь.

— У нас в любом случае ничего бы не вышло. Тебе не нужна была жена да еще двое чужих детей в придачу. Для художника подобное ярмо означает конец карьеры. А я думала о детях, об их будущем. Я хотела, чтобы они ходили в одну школу, чтобы у них были семейные праздники. Если бы мы с тобой стали жить вместе, мои сыновья не узнали бы как следует Джеймса, но и тебя бы они тоже почти не видели. Твоей единственной настоящей любовью было и остается искусство.

Лицо Кэри выражало печаль.

— Так было когда-то. Но все могло сложиться и по-другому. Ради тебя я мог наплевать на искусство, на карьеру. Я любил тебя больше, чем свои картины, Кристи. Мы могли быть вместе…

— И всю жизнь ты был бы несчастлив. Несколько лет счастья, а затем полное разочарование. Ты бросил бы меня, пойми. Это было неизбежно. — Кристи вздохнула. — У нас был единственный выход, и мы сделали верный выбор. Мы пошли каждый своей дорогой.

Повисшая пауза вместила в себя все «если», которые рождались и умирали все последние двадцать пять лет.

— Зачем же ты пришла сегодня? Неужели только для того, чтобы это сказать?

— Я пришла… — У Кристи перехватило дыхание при мысли, что ее слова сейчас положат конец многолетнему кошмару, оборвут ниточку, связывавшую ее с прошлым, сожгут его дотла. Это было прекрасно и ужасно одновременно. — Я действительно пришла, чтобы расставить точки над i. В прошлый раз я попросту сбежала, потому что не нашла сил для разговора. Теперь они у меня есть. И я хотела убедиться, что ты не причинишь боли и вреда мне и моей семье теперь, двадцать пять лет спустя, из чувства досады или мести.

— Не хочешь выпить? — спросил Кэри, вставая и направляясь к стеклянному шкафу с бутылками и бокалами.

«Какой роскошный выбор напитков», — как-то отстраненно отметила Кристи.

— Нет. Я ничего не хочу, спасибо.

Кэри налил себе в стакан чего-то красно-карамельного, затем смешал коктейль для нее. Видимо, отказ ничего для него не значил. Он поставил стакан перед Кристи.

— Значит, ты все же следила за моей карьерой?

— Нет, — солгала Кристи, пытаясь убедить его, что все эти годы вовсе не думала о нем, а забыла спустя короткое время.

— Это неправда, — качнул головой Кэри. — Я всегда мог определить, когда ты врешь. Твое лицо выглядит совершенно искренним, но твой взгляд — нет. Зрачки немного расширяются, если ты пытаешься обманывать. Вот как сейчас. Впрочем, так можно вычислить почти любого лжеца, это удобно при игре в покер. Я ведь теперь играю в покер, ты в курсе?

— И часто приходится блефовать? — почти враждебно спросила Кристи.

— Случается. Но сейчас я говорю вполне искренне. Так ты следила за моей карьерой?

— Да, — сдалась она. — Ведь я преподаю искусство. Я не могла рассказывать своим ученикам о современных художниках, не упомянув Кэри Воленского.

— Но ты ведь не рассказывала им, кем является Темная Леди, которую он изображает на своих картинах?

— О, ради Бога, хватит! — почти с раздражением сказала Кристи. Она схватила стакан и сделала глоток коктейля. Напиток оказался крепким и явно содержал коньяк. Глоток прокатился по пищеводу и обжег его, словно расплавленный свинец. Кристи поняла, что больше не в состоянии сдерживать рвущиеся наружу эмоции. — Или мне стоило рассказать девочкам, сидящим за партами, что именно меня рисовал голой известный художник? Наплевать на приличия, на свою карьеру учителя, на мужа и детей?

— Мне нравится, когда ты злишься, — прошептал Воленский с улыбкой. Кажется, впервые с начала разговора он начал получать от него удовольствие. — В тебе столько страсти, Кристи! Как тебе удавалось столько лет ее скрывать? Мы стали бы идеальной парой.

— Нет, не стали бы. Мне есть что терять, и поверь, я ценю то, что у меня есть.

— Прости, — внезапно сказал Кэри. По его взгляду было понятно, что извинения искренни. — Я не хотел мучить тебя. Просто мне требовалось… увидеть тебя еще раз. У меня есть твои фотографии, но они не умеют улыбаться, а их глаза не сияют, как твои. Я хочу и дальше рисовать тебя, а для этого мне было необходимо оживить воспоминания. — Он помолчал. — А твой муж? Он видел мои картины? Не замечал сходства?

— К счастью, мой муж далек от искусства. Я не хотела, чтобы он знал. Мне важен наш брак. Я люблю мужа, пойми. И всегда любила.

— Но если ты его любила, что же было между нами?

Этот вопрос Кристи задавала себе не раз, просыпаясь ночами после жарких, страстных снов о художнике, мучительно искала ответ, но не находила. Как можно любить одного Джеймса, обожать своих сыновей, но почти пожертвовать ими ради сомнительного романа с таинственным художником, о котором она совсем ничего не знала? Ответа на этот вопрос не было, как не было ответа на вопрос, почему идет дождь или почему светит солнце.

Просто так сложилось… да, так сложилось.

— Говорят, женщины моногамны, — печально сказала Кристи. — Но либо это неправда, либо я отношусь к исключениям. Я люблю Джеймса, но я люблю и тебя. Ты открыл другую меня, открыл Кристи, которой нечего терять, которая способна бросить все ради страсти. Но выбор между Джеймсом и тобой… был слишком нелегким. Ведь у меня уже тогда были дети, а это склонило чашу весов в сторону Джеймса. Я выбрала семью, и не жалею об этом. Пойми, я пришла не для того, чтобы ранить тебя или обижать. Да ведь и ты знал не всю Кристи, а лишь ее темную сторону.