— Думаю, можно, — возразила Кристи и даже сделала слабую попытку отнять руку. — Я люблю мужа, верите вы в это или нет! — Это была правда, но за ней нельзя было спрятать главное: Кристи трясло от малейшего прикосновения пальцев Воленского.

Если она искренне любит мужа, откуда это мощное влечение к другому мужчине? Откуда это предательское дрожание коленей, этот ком в горле?

Кристи чувствовала: стоит художнику сделать хотя бы один шаг, и она тотчас отдастся ему, прямо среди дорогих картин, на чужой вечеринке.

Однако Кэри выпустил ее руку и отступил, глядя теперь ей в лицо.

— Я позволю тебе уйти, раз так, — мягко улыбаясь, сказал он. — Но сначала дай мне коснуться твоего лица. Мне нужно запомнить черты.

Должно быть, сияющие глаза Кристи ответили «да», хотя с губ не сорвалось ни звука. Ладони художника легли ей на щеки, пальцы принялись гладить высокие скулы, скользить вдоль подбородка, трогали мягкие губы, послушно приоткрывавшиеся в ответ.

Кристи не двигалась до тех пор, пока пальцы Кэри не скользнули по ее зубам. Сама того не ожидая, она довольно сильно прикусила их, словно делая предупреждение.

— Ты вовсе не овечка, а львица, — сказал он с усмешкой.

Кристи разжала зубы и чуть отстранилась.

— Замужняя львица, — уточнила она. — Мне пора, мистер Воленский. Рада была знакомству.

И она ринулась прочь, к лестнице.

— И это все? — крикнул вслед художник.

— Все, — бросила Кристи через плечо.

Оказавшись на кухне, она налила себе стакан холодной воды и залпом осушила его, надеясь, что вскоре перестанут пылать щеки, которых касались руки Воленского.

Вернувшись в главный зал, Кристи поискала Джеймса. Он все еще сидел на банкетке у окна и смеялся над чужой шуткой.

Кристи несколько минут стояла в отдалении и смотрела на человека, с которым ее столько связывало. У них с Джеймсом были общие дети, крепкая семья и стабильные отношения. Почему, почему демонический Кэри Воленский заслонил собой светлый образ мужа? И почему мужчина, который вызывал такие яркие эмоции, страсть, о какой Кристи мечтала лет пятнадцать назад, появился в ее жизни так поздно, когда место в сердце давно занято?

В такси, по дороге домой, Кристи крепко держала мужа за руку. Она не собиралась давать Кэри Воленскому шанс. Любовь к Джеймсу должна была победить неразумную, пагубную тягу к польскому художнику.

Джеймс очень устал и рухнул в постель, едва ушла няня. Кристи задержалась на кухне, чтобы помыть посуду. Она была так возбуждена произошедшим, что незаметно помыла и плиту с духовкой, а затем принялась скрести раковину. Сообразив, что энергия бьет через край, Кристи решила пустить ее в полезное русло и приготовила яблочный пирог, обожаемый мужем. Обычно она чистила яблоки наспех, да и тесто месила миксером, а не последовательно сбивала вместе ингредиенты венчиком, но в этот раз пекла его с особой любовью и нежностью, словно пытаясь замолить грехи.

По пути в спальню Кристи заметила горку стираных детских вещей и схватилась за утюг. Гладила она тоже тщательно, аккуратно отутюживая каждый крохотный кармашек и рукавчик. Но и эта физическая нагрузка не помогала забыть о Кэри Воленском.

Кристи чувствовала его ладони на своей груди и бедрах, его сильное, гибкое тело прижималось к ней, губы впивались в губы. Ощущения были настолько реалистичными, словно все происходило наяву.

Что бы она ни делала, чем бы ни занималась, все было тщетно. Кристи Девлин не могла противиться проклятому желанию заняться с Кэри Воленским самым безумным сексом в своей жизни.

На пятый день с момента побега Эмбер из дома в гости к Фей пришла Мэгги. Они сидели в саду и слушали Джули Лондон. Джули пела на полную громкость, оповещая всю Саммер-стрит, что бросивший ее мужчина еще поплачет.

Мэгги и Фей пили розовое вино и опустошали коробку «Ферреро Роше». Стол был завален золотистыми обертками от конфет. Кристи тоже собиралась зайти, но не нашла для этого времени.

Через сутки Фей улетала в Штаты. Она ждала отлета с нетерпением.

— Может, убавим звук? — спросила Мэгги. — Вдруг соседи недовольны?

Соседом Фей был довольно вспыльчивый холостяк, у которого не было не только детей, но даже животных. Из всех доступных звуков мира он предпочитал звук теленовостей. Едва ли он пришел в восторг от завываний Джули Лондон. Когда Эмбер слишком громко слушала музыку, Фей всегда просила дочь убавить звук.

— В задницу соседей, — хмыкнула Фей. — Если у мистера Дорка проблемы с ушами, пусть скажет мне об этом лично.

— Тогда ладно, — кивнула Мэгги. Она понимала, что старшая подруга готовится к битве, поэтому набирается смелости.

Все пять дней, прожитых без дочери, Фей плакала и была не в своей тарелке. Однако теперь Мэгги замечала в ней изменения. В ней словно бурлила невиданная доселе энергия, искавшая выхода. Должно быть, это одна из фаз тоски по родному человеку, думала она. Сначала неверие и ужас, затем ощущение безнадежности, а чуть позже — гнев и желание действовать.

Мэгги и сама через это прошла.

— Знаешь, в нашей с тобой ситуации помогает физическая нагрузка, — как бы между прочим сказала она. — К примеру, я занимаюсь пилатесом. Правда, не слишком-то он помогает. Думаю, от бокса было бы больше толку. — Мэгги помолчала. — Ужасно раздражает, когда лезут с советами, да?

Она жалела, что Кристи не пришла. Ей казалось, что она неспособна сказать ничего дельного. Да и откуда в ее голове взяться мудрым мыслям? Парень изменял ей несколько лет, а она даже не подозревала об этом. Это не делало чести ни ее наблюдательности, ни жизненной практичности.

Фей очень ласково улыбнулась Мэгги:

— Спасибо. Мне нравится твой совет про бокс. — Она задумчиво съела очередную шоколадную конфету. — Тебя тоже доставали с советами?

Фей рассказала Грейс об исчезновении дочери, и теперь лучшая подруга не оставляла ее в покое ни на минуту. Она желала обсуждать дальнейшие действия Фей не только во время рабочего дня, но и по телефону вечерами.

— Родители, подруги — все знают, как мне поступить, — поделилась Мэгги. — Одна я ничего не знаю. В голове полная каша.

— Грейс велит мне звонить ей каждый час. Наверное, боится, как бы я не сунула голову в духовку. — Фей криво усмехнулась. — Конечно, она просто хочет помочь, но ей меня не понять. Ведь у Грейс нет детей, откуда ей знать, что со мной творится. Черт, я зря так говорю! — с досадой воскликнула она, засовывая в рот еще одну конфету. — Совсем не обязательно быть матерью, чтобы искренне сочувствовать. Просто я рассказала Грейс не все. Я утаила от нее факты прошлого, как утаила их от дочери. Ох уж эти секреты! Надо было давно рассказать Грейс правду, ведь мы работаем и дружим столько лет! Я боялась, что она осудит меня, будет смотреть свысока… Уж она-то точно не попадала в подобные ситуации. А я даже не вдова, как всем говорю.

— Когда чего-то стыдишься, начинаешь врать всем и каждому, пытаясь приукрасить историю. А потом пирамида вранья становится слишком неподъемной и может погрести под собой, — задумчиво сказала Мэгги.

Фей смотрела заинтересованно, и Мэгги решилась продолжить:

— Когда у меня случаются проблемы, мне тяжело это признавать. Я никому не рассказываю о своих слабостях. Родителям, например. — Она удивлялась собственной смелости, но Фей смотрела, казалось, с пониманием.

— Ты говоришь о Грее? Разве твои родители не знают о разрыве отношений? Или о его изменах?

— Я говорила о том, что было до Грея.

— Но ведь… — Фей умолкла, увидев слезы в глазах Мэгги. Искренность давалась ей нелегко. — Постой, значит, родители знают об изменах Грея? И что твой отец? Небось обещал его покалечить?

Мэгги рассмеялась и вытерла слезы.

— Обещал.

— Как именно?

— Боюсь, для этой пытки еще не придумали названия.

— Хотя бы анестезия предусмотрена?

— Предусмотрена пара увесистых кирпичей и грязный ржавый нож, — сказала Мэгги и вздохнула. — Но я не говорила отцу об изменах Грея. Просто сказала, что мы расстались. Папа уверен, что во всем виноват Грей, потому что не сделал мне предложение. «Моя дочь, — говорит он, — слишком хороша для такого самовлюбленного олуха».