В этот день они не успели поговорить с дваргами: наступили сумерки, и плоские человечки, собравшись в круг, уже затянули свою песню, а двое отправились звать замешкавшихся людей. И снова каждый получил по глотку мутного зелья.

Наутро люди почти позабыли все слова и почти до полудня мычали, как звери. Потом разум начал к ним возвращаться. Ближе к вечеру Орми собрал наконец воедино все обрывки своих воспоминаний. И задумался: как получается, что исчезнувшая было память вдруг оживает? Исчезает-то она от зелья. А вот почему возвращается? Он начал вспоминать, как это происходит. И понял, что первое осознанное ощущение, прорывающееся по утрам в омертвелый мозг, — не что иное, как то странное, болезненное любопытство. Орми уже знал от дваргов, что в каждой речи Губителя первое слово, услышанное человеком, воплощается в любопытстве. Это первый приказ Врага мыслящим существам: будь любопытен, желай внимать мне и постигать мои знаки. Но ведь это же самое любопытство возвращает мне разум, думал Орми. Он был уверен, что за пределами долины Иггир дварговский напиток забвения у любого человека отшиб бы мозги навсегда. А здесь любопытство ныряет в черную бездну опустошенной памяти и заставляет человека искать и вытаскивать неведомо откуда утраченные знания.

Что-то было не так. Что-то не сходилось. Губитель возвращает людей и дваргов к жизни. Зачем? Чтобы они внимали его слову? А это зачем? Чтобы они умерли?

Орми бился над этими вопросами долго и безуспешно, и чем дольше он думал, тем сильнее хотелось найти ответ, тем любопытнее становилось.

В этот день Орми так и не вспомнил о снежных великанах и острове Кумме. До вечера он помогал дваргам выжимать сок из зеленых наростов и размышлял о своем.

А Эйле вспомнила, но слишком поздно. Дваргов уже обуяла вечерняя тоска; они снова собирались в круг, чтобы выть об утраченной надежде и скорой гибели всего живого.

Тогда Эйле сложила горку из камней — на память. И назавтра после полудня расспросила одного из дваргов о снежных великанах.

— Да, — сказал дварг. — Мы их помним. В давние времена они приходили в Темную землю с востока, из ледяной пустыни Эмайн. Они несли на плечах огромные камни. Великаны останавливались в Первом поясе и говорили с Верхними дваргами. Не с нами, а с теми, что живут на другой стороне долины. Великаны шли вниз, к озеру Игг. Они хотели поставить свои камни на острове Кумме, вокруг сердца Губителя. «Зачем?» — спрашивали дварги. А великаны отвечали, что, если им удастся осуществить задуманное, камни заглушат голос Врага на озере и на острове. И тогда кто-то другой, более могучий, чем они, спустя века сможет прийти сюда и сразиться с Губителем. Дварги говорили: «Ваши усилия тщетны. Враг бессмертен, на земле нет силы, способной разогнать великую тучу». Но великаны не слушали и уходили вниз. Словно какая-то сила гнала их, и они сами не до конца понимали смысл своих поступков.

— Не понимали — это ладно, — махнула рукой Эйле. — Ты мне вот что скажи. — Она запиналась и пошатывалась, зелье шумело в голове и путало мысли. — Чем все кончилось? Удалось великанам поставить тот круг из камней?

— Да, наверное, — сказал дварг. — Вполне возможно, что удалось. Они были очень сильны. Они все так и светились воплощенным в них словом Имира. Они быстро шагали на своих огромных ногах. Они могли достичь дна долины за двадцать или тридцать двойных шагов. И они выбирали дни, когда голос Губителя звучит ниже всего.

— Что это за дни?

— Каждый год весной бывает день, когда мы до самого вечера не слышим в голове голосов, глаза почти не болят, а наш разум поутру проясняется медленнее, чем обычно. Это случается один раз в год. Великаны всегда знали заранее, когда наступит такой день. Они принимали еще и другие меры, чтобы добраться до цели.

— Какие?

— Вряд ли тебе следует это знать.

— Не бойся. Ведь мы теперь все, чего нам не следует знать, немедленно забываем. Ну, пожалуйста, скажи.

— Перед тем как уйти вниз, великаны целыми чашами пили наш напиток забвения: он на них действовал слабо, не то что на вас. Ну, а потом… они выкалывали себе глаза, забивали уши землей и песком, обливали себя ядовитым зельем — чтобы утратить осязание и чтобы страшная боль замкнула движение Слова и Духа внутри их тел; они вдыхали едкий дым, чтобы не ощущать запахов… Они очень серьезно готовились к спуску. Поэтому мы думаем, что великаны могли выполнить свой замысел. Хотя никто из них так и не вернулся назад. Поистине благо нам, что они не вернулись, потому что один Враг знает, что могли бы натворить снежные великаны, в разум которых Он вселился. Это были могучие существа.

— А если мы, люди, захотим добраться до острова Кумме и сделаем все, что делали снежные великаны, как ты думаешь, у нас получится?

— Нет. Ведь вы шагаете в сотню раз медленнее. И вы не вынесете такой боли, которую терпели снежные великаны, отправляясь вниз.

— Значит, мы никак не можем попасть туда?

— Забудь и думать об этом. Пойдем, я дам тебе напиток забвения. И будь осторожнее, Эйле. Не иначе как сам Губитель внушает тебе эти мысли.

Потянулись долгие дни, похожие один на другой. Люди переставали замечать течение времени. Все повторялось раз за разом: утренняя немощь и немота, вкус мясистых наростов, едва осознаваемый сонным мозгом, медленное пробуждение памяти к полудню, растущее любопытство, притупляемое однообразной работой, вечером — напиток забвения, унылые песни и сон без сновидений. Они пристрастились к зелью дваргов и с нетерпением ждали сумерек, чтобы отхлебнуть из каменной чаши, унять боль в глазах и ушах и забыться… Эйле не заговаривала больше об острове Кумме. Но вечерами, когда ей подносили чашу, старалась сделать глоток поменьше. Утром она приходила в сознание раньше других, шла к голове Уллины, садилась на камень подле нее и думала, думала…

Однажды к ним в Первый пояс забрался Средний дварг. Он шлепнулся со стены и деловито пополз на четвереньках к ближайшему зеленому наросту. Дело было после полудня, когда и люди, и Верхние дварги уже неплохо соображали. Пришелец же если и был разумным, то виду не показывал. Внешне он мало отличался от жителей Первого пояса, только голова поменьше, руки подлиннее и вместо глаз — ровное место. Эйле попыталась с ним заговорить, но гость как будто не слышал ее.

— Бесполезно, — сказал один из дваргов. — Там, у себя, во Втором поясе, они еще в состоянии произносить некоторые простые слова. А здесь немеют полностью. Дай я оторву ему голову. Нет у нас для этих дурней лишней еды.

— Погоди, — сказала Эйле. — Я хочу еще на него посмотреть. Может, он заговорит к вечеру?

— И не подумает. Только еще больше отупеет. А если мы его оставим в покое, дней через пять он вообще перестанет выходить из камня по утрам. Тогда он, конечно, уже не будет приносить вреда. Но прежде сожрет кучу еды. Так что лучше его… — Дварг, не договорив, шагнул к пришельцу и оторвал ему голову. Тот как раз собирался приступить ко второй зеленой лепешке.

Эйле смотрела, как Средний дварг расползается по глине, быстро теряя форму и каменея на глазах.

— Не понимаю, почему эти существа нормально живут во Втором поясе и каменеют в Первом. Ведь здесь жить легче.

— Разве ты еще не догадалась? Что ж, я могу попробовать объяснить… Дварг ненадолго задумался, а потом продолжил, сначала медленно и с запинкой, затем все увереннее: — Мы, обитатели Темной земли, должны постоянно противиться Слову Губителя, которое так и рвется в наши мозги отовсюду. На это уходит очень много сил. Враг пытается возбудить в нас любопытство и заставить внимать его голосу, а мы сопротивляемся. Вся наша жизнь направлена на то, чтобы как можно меньше видеть и слышать, как можно меньше понимать.

— Так что же, вы стремитесь к смерти, а Враг снова и снова заставляет вас жить?

— Все зависит от того, что называть жизнью. В каждом из нас происходит борьба двух сил. Одна из них идет от Имира и заставляет бороться с Врагом. Подчиняясь ей, мы по ночам уходим в камни. Другая идет от Губителя. Благодаря ей мы по утрам оживаем и начинаем умнеть. Мы можем существовать только на стыке этих двух сил. Если Губитель вдруг замолчит, мы окаменеем и никогда уже не оживем. Если замолчит Имир внутри нас, мы будем умнеть, пока не постигнем тайные знаки Врага, и тогда мы переродимся и умрем, натворив перед этим множество бед. Для каждого пояса Темной земли существует своя грань, своя точка равновесия, на которой только и может существовать живое. Здесь, наверху, голос Губителя слаб, поэтому и сила Имира, живущая в нас и стремящаяся обратить нас в камень, невелика. Нам даже немного не хватает ее, и поэтому приходится пить напиток забвения. Когда некоторые из нас в прежние времена жили снаружи, за перевалом, они не пили зелья.