— Ну, ладно, — сказал Энли. — Ты знаешь, что должен сделать. Теперь действуй.

Казалось, ворон зевнул — но потом расправил крылья и бросил на своего господина серьезный взгляд.

— Ангел, — каркнул ворон. — Ангел.

Энли сардонически улыбнулся:

— Правильно. За Ангела. А теперь лети, красавчик. Лети, моя месть!

Ворон подпрыгнул, набирая воздуха под крылья, и стал подниматься вверх, твердо намеренный передать письмо своего господина. Энли посмотрел, как Крак метнулся к Серой башне и большому балкону, выходившему на запад: это был единственный балкон замка, — украшенный мраморными химерами.

Именно так его приучили делать.

Герцог Энеас плотно поел со своими людьми и Чернышом и ушел к себе довольно рано. В Серой башне с наступлением зимы делать практически нечего, и аристократы северных земель, как правило, занимали долгие часы книгами и дневниками. Так как мать привила его любовь к чтению, герцог Энеас часто ложился рано, сворачиваясь под одеялами с чашкой медового чая, а Черныш наблюдал за ним из открытой клетки, подвешенной не слишком близко к огню. В этот вечер в желудке Энеаса тяжестью лежало непереваренное рагу, так что он пренебрег чаем и взял в кровать только книгу. Однако даже это не принесло его желудку облегчения. Повинуясь привычке, он все-таки прочел несколько страниц и только потом отложил книгу, готовясь заснуть.

В коридоре за дверями его комнаты стояла привычная тишина: обитатели Серой башни знали, как господин любит безмолвие, и проходили мимо его комнаты на цыпочках, чтобы не потревожить его занятий или дремоты. Ветер с моря стучал в старое стекло балконных дверей. Энеасу слышен был свист ветра и стоны химер, сидящих на карнизе. Его балкон был единственным в замке, где были установлены химеры: это был подарок, который он получил от знаменитого Дараго на свое сорокалетие. Поначалу химеры показались ему парой уродов, однако работы Дараго украшали Черный дворец и Собор Мучеников, а также бессчетные строения, разбросанные по всей империи. Император сам заказал эти скульптуры. Отвергнуть подарок Дараго было бы вершиной дурного вкуса, и с течением лет у Энеаса возникла к этим химерам странная привязанность. Теперь они, как и вороны, стали неотъемлемой чертой Серой башни.

Сон очень быстро пришел к Энеасу. Книга, которую он читал, лежала на прикроватном столике, озаренная единственной свечой. Колыбельная песня ветра помогла успокоить желудок герцога, и скоро он уже спал. Ему снилось что-то, мгновенно забывшееся, когда настойчивый стук вернул его обратно в мир реальности. Он открыл глаза — и на мгновение стук затих. Ветер? Герцог посмотрел на Черныша: тот тоже проснулся и смотрел на двери. Взгляд герцога тоже устремился туда. За балконными дверями, прижав клюв к стеклу, сидел еще один ворон. Сонный Энеас с любопытством посмотрел на птицу, и ему показалось, что он видит что-то давно знакомое. Незнакомый ворон снова настойчиво постучал в стекло. Энеас нахмурился.

— Что это, черт возьми? — пробормотал он.

Он спустил босые ноги с кровати и осмотрел балкон, высматривая других птиц — но там сидел только один ворон. Черныш вылетел из клетки и сел герцогу на плечо. Энеас погладил своего друга, ища поддержки. Пришелец встревожил его, хоть он и не понимал почему. Ворон за окном был крупной птицей — такой же крупной, как Черныш, и с таким же умным выражением. Герцог направился к стеклянным дверям и тут заметил предмет, привязанный к лапке ворона. Записка? Он протянул руку, чтобы открыть дверь, но Черныш закричал ему в ухо, заставляя остановиться.

— Тихо! — приказал Энеас, испуганный криком птицы. — Тебе не о чем беспокоиться, ревнивая ты тварь. Это же просто птица.

Черныш продолжал протестовать, но герцог повернул дверную ручку и открыл балконную дверь. Незнакомый ворон мгновенно прыгнул в комнату, щелкая клювом и каркая, требуя к себе внимания. Черныш гневно запустил когти Энеасу в плечо — и это предостережение нельзя было игнорировать. Энеас отступил от ворона, пытаясь понять, что происходит.

— Что у нас тут, дружище? — спросил он у Черныша. Его ворон как-то странно зашипел, прищелкнув на пришельца багряным язычком. Энеас кивнул:

— Действительно, странно. Ты ему не доверяешь.

Однако разбудивший их ворон не унимался. Он прыгал по полу вокруг герцога, задирая к нему голову и отчаянно хлопая крыльями. Энеас никогда еще не наблюдал у птиц такого упрямства. Даже Черныш не бывал таким решительным. Он присел на корточки. Птица показалась ему странно знакомой, а привязанная к ее ноге записка так и приглашала снять и прочитать ее. Несмотря на повторные предостережения Черныша, Энеас протянул руку и потянул за бечевку, аккуратно распустив узел. Как только он принялся за дело, ворон успокоился, не мешая снять с себя записку. Действуя осторожно, Энеас в считанные секунды освободил плотно свернутое письмо и, сев на пол, снова внимательно посмотрел на птицу.

— Ты кажешься мне знакомым, — размышлял он вслух, щуря глаза. — Но ведь я вижу так много птиц. Кто ты?

Ворон замер на месте. Он просто уставился на герцога своими черными глазками. Энеас напряг свои способности и погрузился в сознание птицы, читая ее примитивные мысли. Он вдруг ясно понял, какая птица к нему прилетела, — и его захлестнула волна страха и радости.

— Крак! — ахнул он. — Это ты!

Ворон утвердительно наклонил голову.

— Боже…

Это было немыслимо. Невероятно. Крак. Его дочь. Но чтобы птица перелетела через залив? Зачем? Потрясенный герцог не сразу вспомнил про записку. Дрожащими пальцами он развернул бумагу, по-прежнему сидя на полу. Перед ним оказались каллиграфически написанные строчки. При виде первых слов у герцога радостно забилось сердце.

«Дорогой отец!»

Отец!

«Пожалуйста, помоги мне. Я у замка, около главной дороги. Твой брат преследует меня. Теперь я знаю, кто я. Помоги, прошу тебя».

Письмо было подписано очень просто: «Нина».

Энеас не мог унять бешеное сердцебиение. Миллион вопросов теснились в его уме, затуманенном миллионами воспоминаний. Его дыхание участилось, прерываемое вздохами изумления. Он повернулся к Чернышу, сидевшему у него на плече.

— Моя дочь! — сказал он ворону. — Она здесь!

— Нет! — рявкнул Черныш. — Нет!

Энеас не обратил внимания на слова друга. Никто другой не мог бы прислать к нему Крака. Он подарил Крака девушке, и они должны были быть неразлучными. А Энли слишком глуп, чтобы получить власть над вороном. Это могла быть только его дочь! Он смотрел на записку, пытаясь понять, что ему следует делать.

— Ей страшно идти к башне, — решил он.

К Серой башне люди опасались подходить из-за воронов. А Нина там одна, ей страшно. Надо спешить к ней. Надо захватить солдат и предупредить стражников о приближении Энли. Энеас прижал руку к губам. Если Энли едет сюда, им всем грозит опасность. И откуда Нина узнала правду о своем рождении? Герцог раскачивался на месте, как встревоженный ребенок, неспособный четко мыслить. Черныш смотрел на него сердито, а взгляд Крака был полон страха. Герцог переводил глаза с одной птицы на другую, не зная, кому из них поверить. Если это действительно Нина, он ей нужен. А Черныш, наверное, просто ревнует…

Энеас подхватил Крака с пола и пристально посмотрел на птицу.

— Ты можешь отвести меня к Нине? — решительно спросил он у ворона. — Отведешь меня к хозяйке.

— Да-да, — прокаркал ворон. — Нина. Да-да.

— Ну, тогда ладно. Веди.

Герцог встал с пола и прошел к дверям, чуть не вышибив их ударом ноги. Высунувшись в коридор, он закричал, зовя своих телохранителей.

— Энли идет! — завопил он им. — Будите воздушную армию! Предупредите стражу и приготовьте моего коня! Мой брат приближается! А моя дочь здесь!

У края тени от башни, почти у самой дороги среди густых деревьев сидел герцог Энли, наблюдая за дорогой и прислушиваясь, не идет ли его добыча. Фарен и Йори, двое его арбалетчиков, лежали на бугре рядом с ним, наведя арбалеты на дорогу. На другой стороне дороги затаились Лру и Девон, которых тоже не было видно, а немного дальше прятались Джейс и Сен. Энли знал, что его брат приедет не один, но понимал, что с ним не будет и большого отряда. Большинство его людей останутся в башне, готовясь отражать нападение. И на стороне Энли будет внезапность. Фарена и Йори Энли едва видел, а до них было всего несколько шагов. Остальные замаскировались идеально. Герцог замерз, но дрожал не от холода. Мысль о близком мщении грела ему душу. Скоро, очень скоро он покончит со спектаклем, который ему приходилось играть с момента гибели Ангела. Нина никогда не услышит лжи своего дяди, своего так называемого отца. При мысли о заявлениях Энеаса Энли стиснул зубы.