Давид снова кивнул. Он уже решил, что на каком-то этапе сам устроит утечку информации американцам и англичанам. Сидевший напротив соотечественник был таким же ненормальным, как и тот, за кем он собирался охотиться в Лондоне. «О, Адонай, — с тоской подумал Давид, — избавь нас от таких патриотов! Научи мой народ любить соседей и избавляться от своих собственных ренегатов!» Произнеся про себя эту импровизированную молитву, он обнялся с тем, кого, будь на то его воля, посадил бы в сумасшедший дом, и вышел в испепеляющую жару израильского лета.

Возле уже упомянутой нами Лондонской мечети, в которой нашёл свой скромный приют Бородач-«нелегал» из Стоунхенджа, в ожидании вечерней молитвы топтался небогато одетый молодой человек, похожий на выходца с Ближнего Востока. Ничего примечательного не было ни в его одежде не по размеру (скорее всего бесплатно выданной муллой), ни в горбатом, как клюв птицы, характерном носу, ни в маслянистых печальных глазах, в которых, казалось, отражалась вся его нелёгкая жизнь. В общем, он был похож на сотни или даже тысячи таких же беглецов, решивших предпочесть тоску по родной стране тоске проживания в ней. Но этот обладатель смуглой кожи и тёмных глаз имел и одно невидимое миру, но важное отличие. Он являлся представителем нации, очень близкой по происхождению и крови к ишмаэлитам, но в то же время пока ещё очень далёкой от них. Парень в подержанной одежде был агентом Института.

Лавочник-ливанец, который когда-то и привёл Бородача в мечеть клерика, мечтающего о джихаде, был общителен и даже, прямо скажем, болтлив. Это его качество особенно проявлялось, когда он нарушал одно из правил ислама и позволял себе опрокинуть пару-тройку порций обжигающего напитка, называемого виски. Обычно подобным образом он грешил в непритязательном заведении с обшарпанной вывеской начала 80-х, когда-то гордо гласившей красными неоновыми буквами «Babylon» («Вавилон»). За двадцать прошедших лет три последние буквы перегорели и в ночи двусмысленно светилось лишь «Baby» («Малышка»). Так здесь и называли эту грязноватую, но популярную харчевню. Популярность основывалась на низких ценах, соблюдении одного запрета — есть свинину — и полным несоблюдением другого — пить спиртное. Посетители с характерным акцентом коротали время за потемневшими от времени и жира пластиковыми столами. Под потолком медленно, как и полагается на Востоке, крутился вентилятор времён первой высадки на Луне. На его загаженных лопастях спали нисколько не потревоженные движением жирные мухи. Тут-то, вдали от мечети и семьи, наш лавочник, как всегда окосевший уже после второй порции ячменного самогона, в один прекрасный вечер рассказал о бородатом незнакомце, похожем на «сам знаешь кого». Почтенный собеседник, дружелюбно кивавший головой в такт непрерывному потоку речи пьяного торгаша, не стал выяснять подробности указанной встречи. Честно говоря, он не особенно-то и поверил болтливому толстяку, имевшему прочную репутацию бессовестного вруна. Но, будучи по происхождению ливанским избранным и сотрудничая с Институтом на добровольной основе в качестве помощника-«саяна», он всё же передал услышанную информацию куда надо.

Посланный вскоре после этого молодой человек из местной резидентуры Моссада топтался возле мечети уже второй день и опасался, что бдительный мулла может наконец вызвать полицию, которая проверит его личность. Почти неизбежным следствием этого стал бы газетный скандал и очередная публичная дискуссия на тему активности спецслужб избранных на территории Объединённого Королевства. Вдобавок, молодому человеку было жалко своего времени, так как в душе он подозревал, что ничего, кроме мозолей от обуви не по размеру, он здесь не добудет. Уже собираясь зайти в мечеть, где вот-вот должна была начаться молитва, он обернулся и поднял глаза. И тут на него натолкнулся пожилой араб с добрым взглядом и удивительно знакомым лицом. Агент Института непроизвольно открыл рот: старик в традиционном бедуинском плаще был как две капли воды похож на главного врага всего свободного мира и страны избранных. Рука молодого человека непроизвольно потянулась к пистолету, но он тут же одёрнул себя: во избежание всё тех же скандалов оружия-то у него с собой и не оказалось.

Бросив дружелюбный взгляд на лицо молодого человека, старик пробормотал по-арабски обычное витиеватое извинение, а потом, к полному изумлению уже и так ошарашенного неожиданной встречей агента Института, остановился, приложил необычайно тёплую ладонь к его плечу и сказал:

— Мир тебе, человек Книги!

Услышав это традиционное для раннего ислама обращение к избранным, «человек Книги» обмер от страха. Он не просто случайно наткнулся на самого опасного террориста планеты. Вдобавок тот откуда-то знал, кто он такой! Взгляд моссадовца заметался по сторонам, ожидая увидеть выбегающих из тёмных подворотен людей в чёрных масках с кинжалами и пистолетами в руках. Но ничего страшного не произошло, а Бородач, ещё раз приветливо кивнув ему, заторопился в мечеть на призывный глас муэдзина со специально записанного компакт-диска. Через некоторое время, после доклада на конспиративной квартире о своей встрече и внезапном разоблачении, агент пошёл принять душ. Ему требовалось срочно смыть пот жаркого лета и испытанного ужаса. Автоматически посмотрев на своё отражение в зеркале ванной комнаты, он в который раз за этот неудачный день вздрогнул и повернулся, чтобы получше разглядеть свою руку. Нет, он не ошибся — у него действительно исчезло огромное родимое пятно на плече, которое он помнил так же долго, как и самого себя. Он потрогал участок теперь абсолютно чистой смуглой кожи и, как ему показалось, вновь почувствовал тепло ладони пожилого араба. Агент тихо обратился к Адонаю. Его молитва оказалась бы ещё более жаркой, если бы он знал, что исчезнувшее родимое пятно три недели назад превратилось в злокачественную опухоль и начало стремительно давать метастазы.

В эту ночь хвост кометы, проходящей неподалёку от странного планетарного образования, уронил в его атмосферу миллиарды небольших метеоритов. Их огненные следы исчертили потемневшее оранжевое небо и иногда, если небесный камень не успевал сгореть до конца, с шипением вонзались в тонкую водяную оболочку. Планета — гигантский мыльный пузырь с плавающими по нему плоскими кусками грязи, называемых здесь материками, — являлась не чем иным, как Геенной Огненной. С падающими метеоритами состязались в яркости грешники, прибывающие на постоянное место жительства. Этих сегодня тоже было много: по всей видимости, на Земле шла очередная локальная война, эпидемия гриппа или рекламная кампания сети котлетных ресторанов.

Высоко-высоко, на крутой гранитной скале, на фоне оранжевой луны чернел силуэт Цитадели. Так называлась официальная резиденция Сатаны — демократически избранного и самого почитаемого подонка Ада. Скала, на которой был воздвигнут замок, напоминавший своей архитектурой с трудом взятую римскими легионами израильскую крепость Масада, как будто вырастала из ледяного озера никому не известной глубины. На фоне луны зубцы стены иногда вдруг оживали. Это шевелились охранники Цитадели — превратившиеся в крылатых вампиров погибшие защитники израильской крепости, сначала убившие свои семьи, а потом покончившие с собой. Во льду озера можно было разглядеть искорёженные обжигающей холодной болью лица навеки замороженных грешников — самых отъявленных негодяев, социально опасных даже для Ада. Время от времени к этим подонкам — политикам-революционерам, предателям и сутенёрам — наведывались твари, похожие на червей с акульими головами. Зубастые беспозвоночные на удивление легко двигались в толще льда и откусывали от замороженных страдальцев небольшие — чтобы подольше мучились — куски тела.

Черти-послы, впопыхах прибывшие в Цитадель после окончательной смерти Прародителя, упавшего лицом в жареную баранину во время собственного юбилея, решили, что известие об этом событии, несмотря на время суток, необходимо немедленно донести до любимого персонажа Нового Завета. Надо сказать, что Князь Тьмы практически не спал по ночам. Сну он предпочитал секс с многочисленными жёнами, любовницами и любовниками, работу над документами и, под настроение, эпизодические убийства и искушения праведников и грешников. Соответственно, будить его не пришлось. Кстати говоря, сны главе Ада снились самые что ни на есть противные — добрые, нравственно поучительные и совестливые. Он сильно подозревал, что это работа Высшего Существа, заставлявшего его грезить о хорошем то ли из здоровой вредности (что он, Сатана, вполне смог бы понять и правильно оценить), то ли из наивного желания сделать его лучше. Последнее было бы абсолютно нелогично и бесполезно. Действительно, зачем делать его самым выдающимся подонком Вселенной, чтобы потом пытаться перевоспитывать? Мысль о том, что добрые сны могут являться продуктом его собственного подсознания, ни разу не посещала любителя подписанных кровью контрактов.