Таланов и Кормушенко сидели за одним столом, занятые обычным делом: один был поглощен расчетами, другой колдовал над графиками, только ему понятными.

Взгляд на приборы. Записи. Расчеты. Поток цифр. Быстрый и точный анализ. Каждый миг надо знать место корабля, вести счисление, вовремя вносить поправки, призывая на помощь теорию ошибок и теорию вероятностей.

Все шло своим чередом. Геннадий только что снял показания приборов, отложив на графике несколько точек, соединил их разноцветными линиями, бросил карандаш, поудобней уселся в кресле, ожидая, когда надо будет произвести очередные наблюдения. И вдруг прямо перед глазами вспыхнули две сигнальные лампочки. Казалось, они озарили красным светом всю штурманскую рубку. В тот же миг раздался противный голос ревуна. У Геннадия до боли сжало горло. Он выключил ревун. И, посмотрев в полное тревоги лицо Таланова, тихо доложил:

— Прибор вышел из строя.

— Сам вижу, — жестко отозвался Таланов. — Идите узнайте, в чем дело.

Геннадий бросился в гиропост. Голубев и остальные электрики копошились в приборах.

— Товарищ лейтенант, прибор не работает, — виновато доложил Василий.

— Знаю. А что случилось?

Голубев пожал плечами.

— Как минимум — обрыв в цепи, как максимум — авария.

Геннадий открыл первый шкаф, посмотрел: вроде все на месте.

— Ну что, Геннадий Данилович? — нетерпеливо спросил вошедший Таланов.

— Должно быть, сгорел транзистор или полупроводниковый диод в схеме приборов управления.

— Ах ты черт!..

Выждав минуту и немного успокоившись, Таланов передал по громкоговорящей связи в центральный пост:

— Товарищ капитан первого ранга! Вышла из строя система курсоуказания.

Геннадий не слышал, что ответил Доронин, только через несколько минут он сам явился в гиропост, сердитый, побагровевший.

— Что стряслось?

— Центральный прибор не работает.

— По какой причине?

— Так сразу сказать нельзя. Прибор очень сложный, в нем тысячи деталей…

— Как будете выходить из положения?

— Придется проверить все схемы, товарищ командир.

— Действуйте. Иначе надо радировать в штаб флота, просить разрешения отставить стрельбу.

Таланов и Кормушенко стояли руки по швам.

— Постараемся, товарищ командир.

Доронин удалился, а они подошли к шкафам электронного оборудования, похожим на слоеные пироги: несколько рядов деталей, обвитых густой паутиной проводов.

Геннадий смотрел на Таланова вопросительно: с чего начнем? А у того уже созрел план действий.

— Ящики с запасным инструментом, — скомандовал Таланов Голубеву.

И когда ящики стояли у его ног, сказал:

— Давайте попробуем заменить первый усилительный блок.

Ему подали блок. Поставив его, он глянул на стрелки: они по-прежнему были неподвижны.

Кормушенко не отходил от командира ни на шаг. Он беспрерывно смотрел на часы: ему казалось, что время ускорило бег. Невеселые думы роились в голове. Он почему-то чувствовал себя во всем виноватым: чего-то не предусмотрел, чего-то не сделал. Даже страшно подумать, что будет, если по вине штурманской части стрельба сорвется.

Томило ожидание. Хотелось действовать своими руками, тотчас, немедленно.

— Товарищ капитан третьего ранга! Разрешите я попробую.

Таланов охотно уступил место.

По раскрасневшемуся, вспотевшему лицу Геннадия, по двум черточкам, ясно обозначившимся между бровями, можно было понять, что он старается как может, а ничего не выходит… Блоки почему-то не слушаются, не входят в пазы. Геннадий даже не заметил, как прищемил палец левой руки и на схему, лежавшую на палубе у его ног, капнула кровь.

— Спокойнее, Геннадий Данилович, спокойнее, — сказал Таланов.

В эту минуту по трансляции послышался голос вахтенного:

— Капитана третьего ранга Таланова к командиру.

Привычным жестом поправив пилотку, Таланов вошел в центральный пост.

Доронин смотрел вопросительно.

— Ну что, выяснилось?

— Пока не знаем, товарищ командир.

— Как же это могло произойти?

— Накануне выхода в море лейтенант Кормушенко работал с этим прибором и, возможно, допустил какую-то оплошность.

Доронин развел руками.

— Слушайте, вы же опытный штурман. Как же можно перед самой стрельбой? Зачем разрешили затевать какие-то там эксперименты?

— Товарищ командир, лейтенант Кормушенко убеждал меня в больших возможностях нового комплекса, говорил, что мы можем значительно сократить время приготовления корабля к бою. Я, правда, усомнился. Ну, он человек упрямый, не послушался, решил доказать свою правоту. Конечно, надо было этим заниматься в другое время, не перед стрельбой.

— А где вы были? Читали романы?

— Никак нет, тоже готовился.

Доронин сидел в раздумье, постукивая по столу карандашом. Вызвал радиста, продиктовал депешу в штаб флота, предупредив: «Держите наготове. Без моего приказания не передавайте».

— Ладно. Потом разберемся. Идите и принимайте все меры, — сказал он Таланову. — У нас осталось слишком мало времени.

Геннадий Кормушенко стоял над схемой, вглядываясь в хитроумные переплетения ломаных линий, в эту густую сеть условных значков — крестиков, треугольников, квадратов.

Вспомнилось училище, практические занятия в лаборатории, а потом береговой штурманский кабинет. Сколько раз приходилось вот так же искать неисправности, созданные опытными инструкторами. «Там я мог их найти, — подумал он, — неужели здесь это сделать не удастся?»

Вдруг он резко поднялся и открыл шкаф.

Несколько минут стоял в раздумье. Мертвая схема как будто ожила в голове.

— Проверим вот этот узел… Теперь этот… — бормотал он. — Нет, нет, еще раз… С самого начала пройдем всю цепь сигнала. Дай-ка осциллограф, — обратился он к Голубеву, а тот, будто читая мысли лейтенанта, уже протягивал ему один проводник, держа второй на «земле».

Когда он прошел с прибором первый каскад и взялся за второй, к нему полностью вернулась уверенность. Штырьки контрольно-измерительного прибора перемещались от одной детали к другой, пальцы уже не дрожали.

— Так, хорошо… Тут все в порядке… Пошли дальше…

И вдруг — стрелка прибора задрожала и остановилась. Все ясно! Вот она, проклятая неисправность!

— Что бы вы думали? — радостно повернулся он к Голубеву. — Сгорело сопротивление. Только и всего! Давай-ка, Василий, заменим…

Голубев, ловко орудуя отверткой и ключами, поставил новые детали, и в тот момент, когда стрелка пришла в движение и белым светом замигали лампочки, вошел Таланов, остановился, широко открыв глаза:

— Нашли?

— Так точно! Сгорело сопротивление. Теперь полный порядок!

— Какой же вы молодец, Геннадий Данилович. Поздравляю! — Он сжал руку Кормушенко и помчался в центральный пост.

По его возбужденному виду командир обо всем догадался.

— Ну что, нашли?

— Так точно. Сгорело сопротивление. Теперь полный порядок. Штурманский комплекс работает!

— А кто нашел?

Таланов замялся:

— Коллективным умом, товарищ командир…

— Коллективным умом, — с сарказмом повторил Доронин. — Ишь, гении собрались…

В день и час, назначенный штабом флота, подводная лодка — в заданном квадрате. По отсекам пронесся сигнал боевой тревоги, и люди — на своих постах.

Сосредоточенная тишина. Ожидание… До старта осталось сорок минут… Тридцать девять… Тридцать восемь…

Геннадий во власти цифр. Они выстраиваются в столбики, складываются, умножаются… Они указывают курс и точное место корабля. То главное, без чего не обойтись ни командиру корабля, ни ракетчикам, они в нужную минуту по десяткам проводов пошлют в шахту свои команды. И тогда оживет металлическая сигара, заработают все ее автономные приборы и системы. Получив команду — курс, дальность, она уйдет в воздух…

А пока все в предельном напряжении. Где-то командир корабля не отрывает глаз от сигнальных огней на пульте управления; где-то мичман Пчелка цепко держит штурвал управления рулями глубины.