– Все дорожает, – объяснил он, озвучив сумму, превышающую наши возможности.

Найти новую квартиру по приемлемой цене за две оставшиеся недели мы не смогли.

– В тесноте – не в обиде, – сказал Георгий. – Да и не дело это – по чужим углам шариться, когда своя квартира имеется. Родится ребенок, будет кому за ним приглядеть, пока Санька в институте.

– Мы поищем другую съемную квартиру, – обнадежил Сережка.

Но я не разделяла его оптимизма.

– Родится ребенок, траты возрастут… – Я покачала головой. – Дед прав: в тесноте, не в обиде, да и с ребенком проще будет в институт выбраться… А потом что-нибудь придумаем. Может, вправду уедем из России, к чертовой матери. Свалила же Зайка. Вначале было трудно, а сейчас привыкла. Замуж собирается.

– Я боялся, что ты будешь меня упрекать, – срывающимся голосом признался он.

– Тебя? За что? Ты ни в чем не виноват.

– Я же мужчина, – заламывая руки, муж отчаянно метался вдоль стен, – я должен обеспечивать семью…

– Ты и обеспечивал. Никто не ждал такой подлянки. Успокойся. Мы же не одни в таком положении.

Я упаковала вещи в узлы и коробки, в последний раз протерла пол в бывшей нашей квартире, свидетельнице первых мгновений нашей любви, и прикусила губу, чтобы не разреветься: было жаль уезжать с островка беспечного счастья.

– Выше нос, – сказал Вадик, вызвавшийся помочь нам с переездом. – Все будет о’кей. Сейчас поймаем машину.

– У нас денег мало, не повезут, – мрачно напомнила я.

– Доверься мне, – заявил Вадик.

Он напялил вытертое кожаное пальто рыжего цвета, нахлобучил огромную ушанку и отправился ловить машину. Делал это Вадик особым фирменным способом: кидался под колеса подходящего по грузоподъемности средства передвижения, в ответ на водительский мат невозмутимо предлагал помочь хорошим людям в переезде и начинал торг. Как ни странно, наглая тактика увенчалась успехом, Вадик довольно быстро сумел уломать водителя «скорой», ехавшего со смены в больничный парк.

– Заодно, если вдруг надумаешь сейчас родить, сразу в больницу доставим, – сообщил он.

– Иди в баню, – отозвалась я. – Мне через два месяца.

– Ну и зря, – в своем стиле юморил Вадик. – Сэкономила б на машине.

Всю дорогу он болтал без умолку, травил смешные анекдоты и байки из жизни своей новой подружки, работника медвытрезвителя, и в итоге превратил переезд из малоприятного события в комедийное шоу. Даже водитель ржал до слез, так, что едва не въехал в автобус, и на прощание взял с нас меньше заявленного, сказал, что на его работе редко удается посмеяться от души. Напоследок за честно заработанным ужином Вадик сообщил:

– Кстати, мой дружбан, который ночным сторожем в магазине подрабатывал, увольняется. Кооператив какой-то открывает. И второй сторож тоже уходит. Место свободно. Можем дежурить по очереди. Зарплата, правда, небольшая, на квартиру не хватит, но и не перетрудишься. Запрешь дверь – и спи на кушетке или дисер пописывай. В былые времена можно было дефицит прикупить, сейчас это неактуально. Зато работникам директор разрешает отовариться по оптовой цене. Немного, разумеется, но кило колбасы или сосисок сделает. Ну и на бутерброд за ужином отрежешь – никто выверять не станет.

– Отлично, я согласен, – поспешно выпалил Сережка.

– А не опасно? – усомнилась я.

– Ха! Было б опасно, я бы сам туда не пошел. Если шпана какая ломиться начнет, сразу ментам звони. Они там свои, прикормленные, тотчас прибегут. Отделение в двух шагах.

– Я согласен, – повторил Сережка. – Хоть завтра.

По его глазам я поняла, что сейчас он согласится на любую, самую грязную и опасную работу, и возражать бесполезно.

Все вернулось на круги своя. Спираль истории, сделав издевательский виток, отбросила нас на прежнее место. С тщеславными устремлениями, рухнувшими планами, несбывшимися надеждами, осмеянными мечтами. Обледеневший двор, замызганный подъезд, пахнущий сыростью полуподвал, десятиметровка, совмещенный санузел, вход в который по утрам расписан по графику – десять минут на каждого. Любопытствующее шамканье старух-соседок: «Что, Сашенька, вернулись? Надолго?» Я стискивала зубы, чтобы не послать кумушек ко всем чертям.

К концу года президент Горбачев, осознав провал денежной реформы, распорядился разморозить банковские вклады и ушел в отставку. На обретенные пятнадцать тысяч рублей мы купили коляску, кроватку, мне – теплые сапоги для зимних прогулок с ребенком, новый телевизор «Самсунг» взамен отдавшего концы пожилого «Рубина», игрушки, детские одежки, консервы и обалденный ярко-розовый зонт, перед которым я не смогла устоять.

Советский Союз распался на осколки республик-государств, одним из которых стала Российская Федерация. Бабушки во дворе судачили о нововведении президента Ельцина: приватизации. Далеким и загадочным новым миллиардерам (по слухам, домочадцам и приближенным к президентской семье) в собственность достались недра, электроэнергия, казна, недвижимость и все, что удержалось на плаву и приносило прибыль. Не были забыты и простые смертные, получившие счастливую возможность узаконить права на квартиры и шестисотковые наделы, которые стало возможно продавать, покупать, завещать и сдавать в аренду. Вскоре в соседнем подъезде вместо запойной бабы Клавы поселился горячий кавказский джигит, а к нему приехала многочисленная родня. О дальнейшей судьбе бабы Клавы ходили разные слухи: одни утверждали, что пьянчужке вместо московской квартиры приобрели домик в деревне, где на выплаченную разницу в стоимости она будет счастливо дышать свежим воздухом и пить водку до конца дней. Другие уверяли, что конец дней уже наступил. Но проверить не удосужились, поскольку судьба одинокой пропойцы особенно никого не волновала. В отличие от ставшей нормой задержки зарплат и пенсий. Причина звучала просто как апельсин: нехватка наличности. Никто уже не вспомнит, кто первым придумал гениальную идею расчета с работниками производимой ими же продукцией: запчастями к «КамАЗам», унитазами, галошами, пряниками, утюгами, нитками, кирпичами, мылом, презервативами… При желании всем этим можно было обменяться на рынках.

Развалившиеся предприятия выплюнули армию безработных. Многие из них, молодые и крепкие, были готовы добывать деньги любым способом. Бандитские разборки со страниц детективов выплеснулись на перепуганные улицы. Вчерашние работники милиции, обиженные мизерным заработком, охотно организовывали криминальные «крыши», обкладывали данью бизнес. Финансирование бюджетной сферы: науки, образования, здравоохранения, пенсионного фонда свелось к минимуму. Все, кто работал в «бюджете», из крепких середнячков скатились за черту бедности.

Когда падаешь слишком стремительно, поначалу кажется, что это происходит не с тобой. Такое со мной просто не могло произойти. Ведь для меня ничего не изменилось, я осталась прежней: не тунеядка, не калека, не маргинал, работаю как раньше, даже больше, намного больше, на пределе сил, и все равно скатываюсь вниз… И кажется, что это не взаправду, понарошку… Это всего лишь сон, очередной кошмар, самый жуткий из всех, которые были со мной в жизни, сейчас он закончится, и все вернется на круги своя. Я снова стану успешной, перестану экономить на еде, куплю тортик к чаю, выброшу рваные ботинки и приобрету новые, модные, а заодно туфли, платье и косметику. А в выходной, как прежде, поедем в «Столешники» по ужинать при свечах вкуснейшим мясом в горшочках с бутылкой отличного бордо…

Но этого не происходит. Постепенно на смену удивлению и возмущению приходит апатия. Перестаешь дергаться, принимаешь свое новое положение, смиряешься с безысходностью, как лягушка из старой притчи, которая устала двигать лапками и утонула… А вот этого делать нельзя. Главное – не сдаваться. Ни за что нельзя поддаваться усталости, ибо тогда – дно. Надо встряхнуться, собрать все силы, найти точку опоры. Появится злой азарт – я выстою, я сумею, я не просто удержусь, я выйду победителем! Мозг начинает работать четче, скорее, парадоксальнее. Он подбрасывает новые, на первый взгляд сумасшедшие решения. Какие-то из них оказываются ложными и неприемлемыми, но одно из сотни – мое. И это – выход из лабиринта, это – победа.