Первое и самое главное различие между Плотином и Аристотелем — это отсутствие у Аристотеля основной диалектической системы ипостасей — Единое, Нус, Душа, Материя. У Аристотеля есть только некоторые намеки на Единое. Плотин же утверждает, что «Единое есть мощь всего». Аристотель не приемлет особого мира чисел. Для Плотина мир чисел есть вполне божественный мир. Но в учении о наличии субъекта и объекта в уме, о существовании в уме собственной, чисто умопостигаемой материи, проблемы потенции и энергии Плотин и Стагирит близки. Что касается души, то Плотин аристотелевскую душу понимает как воплощение души в теле. Аристотелевский же индивидуализированный ум необходимо воспринимать как отдельную плотиновскую душу, бессмертную и с телом связанную только относительно. В сравнении с общим равнодушием Аристотеля к судьбе отдельных душ у Плотина учение о душепереселении и воплощении душ является одним из основных. Что касается материи, то Аристотель вполне ясно различает здесь несколько типов, начиная от негативномыслимой материи и кончая материей умопостигаемой. Но он не свел, не синтезировал все эти виды материи в одно целое. Плотин же со своей диалектикой сумел не только использовать все эти разнообразно и противоречиво действующие у Стагирита разновидности материи, но и сумел свести их в одно нераздельное, данное диалектическое целое.
Пифагор. В очень многих текстах Плотина отражено знание пифагорейской и орфической литературы разных периодов. Плотин был знаком и с экзотерическими, и с эзотерическими аспектами пифагорейской доктрины о числах. Система Плотина связана с учением Пифагора об индивидуальной душе, пифагорейской диалектикой, учением о вселенской гармонии, со специфической демонологией пифагорейцев. Аскетизм жизни Плотина словно демонстрирует аскетические принципы пифагорейского образа жизни.
Гераклит. В своем учении о Едином как вечном и умопостигаемом и о телах как вечно становящихся и текучих Плотин прямо ссылается на Гераклита. Имея в виду его суждения, Плотин размышляет о судьбе. Говоря о принципе становления, Плотин в том числе имеет в виду и рассуждения Гераклита о том, что «не только ежедневно новое солнце, но и солнце постоянно непрерывно обновляется». Плотиновская мысль о схождении расходящегося и о борьбе частей целого в пределах этого целого выражена у Гераклита очень ярко. Ссылается Плотин и на мысль Гераклита о том, что скрытая гармония сильнее явной, а также на то, что «путь вверх и вниз один и тот же». Также Плотин цитирует слова Гераклита: «Мышление обще у всех»; «душе присущ логос, сам себя умножающий»; «трупы более необходимо выкидывать, чем навоз», и другие.
Парменид. Как вечное становление Гераклита, так и вечная неподвижность бытия у Парменида, безусловно, соответствует основным принципам системы Плотина. Знаменитый тезис Парменида о том, что «мышление и бытие одно и то же», у Плотина приводится целых пять раз. Поэму Парменида о неподвижном, бесформенном и бесконечном бытии Плотин местами буквально, а местами не буквально цитирует не менее десяти раз.
Эмпедокл. Плотину хорошо известно основное учение Эмпедокла о том, что «то любовью соединяется все воедино, то, напротив, враждою ненависти все несется в разные стороны». Плотин несколько раз указывает это фундаментальное положение Эмпедокла. Он цитирует выражение Эмпедокла «послушный неистовствующей Вражде». Ссылается Плотин и на учение Эмпедокла о том, что «знание подобного возможно для подобного только», а также на его знаменитые стихи, такие, как: «Привет вам, я уже для вас более не человек, а бессмертный бог» или: «Мы пришли в эту скрытую пещеру».
Кроме того, в «Эннеадах» Плотин анализирует, цитирует или упоминает стоиков (например, в критике четырех стоических «категорий бытия»: субстрата, качества, состояния и отношения в первом трактате шестой «Эннеады»), эпикурейцев (Плотин против выведения отдельного человека из сплетения атомов, которое делает всякую конкретную единичность только «рабом необходимости»), скептиков, Анаксимандра, Анаксагора, Ферекида, Демокрита…
…Я вновь оказываюсь в тихом, в расплывающихся полутонах, просторном доме Аммония в Александрии. Я вижу неслышно плывущие тени, — и я напрягаюсь, стараясь найти знакомые черты, и не могу. Усталость, — мерно и гулко бьется сердце в безбрежном океане ночи. И все же есть другой способ — за что-то зацепиться, сконцентрироваться, вытащить любую мысль, а потом уже все возникает само…
…По-разному происходили занятия у Аммония. Иногда это неторопливая, без эмоций и страсти, беседа, во время которой ткалось новое в своей неожиданности полотно мысли. А порой обсуждение какого-либо вопроса происходило в форме прямой, жесткой полемики двух взглядов, двух подходов. Кто-то — сам Аммоний, Филострат или Ориген — произносил в виде монолога заранее подготовленную, тщательно аргументированную речь, в которой неявно нападал на наши общие положения. Другой же — чаще всего то были Герений и я, — в ответной, без подготовки, спонтанной речи должен был не только опровергнуть выставленные доводы и аргументы, но и показать нечто новое в красоте Нуса.
И я всегда там восхищался Герением: он был, пожалуй, наиболее талантлив и замечателен в этой роли. Мы были близки, я, он и Ориген, — наверное, в силу именно несхожести наших характеров… Во всяком случае, и Аммоний именно Герением восхищался более, чем кем-либо, утверждая при этом, что истинное искусство оратора и философа заключено в способности попеременно контролировать свою мысль и отбрасывать этот контроль.
Герений обычно начинал медленно, запинаясь, не отрывая глаз от какой-либо незаметной для посторонних точки в зале или в саду. Затем его речь постепенно становилась все более пульсирующей, все более внутренне пронизанной силовыми молниями. Неожиданно он поднимался, начинал ходить взад и вперед, не замечая слушателей, как бы направляя свой взор куда-то вовнутрь себя. Он словно погружался в некий упругий и горячий поток.
— Если сравнить представления, которые иудеи и христиане считают истинными, и те предания, которые мы имели искони от отцов, то наша мифология как бы не знает специального творца этого мира. О богах, которые были до сотворения мира, Моисей вообще ничего не говорит, и даже о существе ангелов он ничего не решился сказать. Он во многих местах часто говорит, что они славят бога, но рождены ли они от него, не созданы ли они другим богом, а приставлены славить другого, или как-нибудь иначе — ничего не сказано. Моисей рассказывает о том, как устроены были небо и земля и все, что на земле: одни вещи, по его словам, созданы по приказанию бога, как свет и твердь; другие бог сотворил, как небо и землю, солнце и луну. Третьи существовали раньше, но были скрыты, пока он их не разделил, как воду и сушу. При этом Моисей ничего не решился сказать о происхождении или сотворении духа, — он только говорит: «И дух Божий носился над поверхностью воды». А изначален ли он, дух божий, или рожден — этого он не разъясняет нисколько.
И вот что говорит Моисей: «В начале сотворил Бог небо и землю. Земля же была безвидна и пуста, и тьма над поверхностью бездны, и дух Божий носился над поверхностью воды. И сказал Бог: „Да будет свет“, и стал свет. И увидел Бог, что свет хорош. И отделил Бог свет от тьмы. И назвал Он свет днем, а тьму назвал ночью. И был вечер, и было утро, день один. И сказал Бог: „Да будет твердь посреди воды“. И назвал Бог твердь небом. И сказал Бог: „Да соберется вода, которая под небом, в одно место, и да появится суша“, и стало так. И сказал Бог: „Да произрастит земля зелень, траву и дерево плодовитое“. И сказал Бог: „Да будут светила на тверди небесной, чтобы управлять днем и ночью“».
При этом Моисей не говорит, что бездна, тьма и вода созданы богом. А ведь раз он говорит о свете, что он явился по приказу бога, то следовало как-нибудь сказать и о тьме, и о бездне, и о воде. А он ничего вообще об их происхождении не говорит, хотя часто их упоминает. К тому же он не упоминает ни о происхождении, ни о сотворении ангелов, ни о том, каким образом они были обольщены, а говорит только о материальном, касающемся неба и земли. Таким образом, согласно Моисею бестелесного бог не создал, а лишь упорядочил существовавшую до того материю. Ведь слова «земля же была безвидна и пуста» означают не что иное, как то, что жидкое и твердое вещество у него — материя, а бога он выводит лишь как организатора ее.
