Уже при Филадельфе Александрия стала благодаря своему сообщению с Нилом величайшим торговым городом Средиземноморья. Именно этот представитель династии Птолемеев повелел зодчему Сострату из Книдоса построить на скале, соединенной с восточной частью острова Фарос, маяк, ставший одним из чудес древнего света. Маяк представлял собой трехъярусную башню высотой около 120 метров. И на самом верху, уже при римлянах, располагалась обсерватория с загадочными телескопами. Маяк служил также наблюдательным пунктом, в нем размещался гарнизон.
Филадельф также завершил строительство Семы и положил туда прах Александра в золотом гробе. Его преемники считали своим долгом каждый выстроить новый дворец, как и прибавить новые украшения к прежним памятникам. Александрия была одним из наиболее быстро развивающихся культурных центров мира эллинизма. Ее блеск был таков, что долго еще все, что относилось к эллинистическому миру, называли александрийским.
В 48 году до вашей эры Цезарь во главе одного легиона высадился в Александрии, чтобы принять активное участие в споре между Клеопатрой и ее братом Птолемеем. Последовавшее затем кратковременное правление царицы позволило городу несколько отдохнуть. Здесь был сооружен великолепный храм Цезаря, который соединялся со зданием царского дворца и библиотекой. Восторженными словами описал этот храм Филон: «Ничто не может сравниться с храмом Цезаря! Он возвышается напротив гавани, и столь лепообразен, величествен, что подобного нет! Наполнен он окладами и картинами, со всех сторон блистает золотом и серебром. Велик, разнообразен, украшен галереями».
В этот же период Антоний приказал перевести в Александрию Пергамскую библиотеку в 299 тысяч томов. Александрийская библиотека стала насчитывать уже до 700 тысяч папирусных свитков и пергаментов.
Эта крупнейшая библиотека тогдашнего мира состояла из двух частей — внутренней (или царской) и внешней. Первая находилась на территории дворцового комплекса. Ее организаторы поставили перед собой цель собрать в ней не только все произведения греческих авторов (из которых многие имелись здесь в нескольких экземплярах), но также все, что было переведено к тому времени на греческий с других языков (в том числе, например, септуагинта — греческий перевод Библии). Внешняя библиотека, основанная позже царской, помещалась в Серапеуме — на территории храма Сераписа.
Но новый подъем Александрии начался с 30 года до вашей эры. В этом году Египет был объявлен римской провинцией, а Александрия сделана местопребыванием римских префектов. Снова оживилась торговля. Через экспортный порт вывозили хлеб, папирус, плотные и тонкие ткани, благовония, «александрийские товары» (изделия художественного ремесла). Кроме того, это был и транзитный порт для снабжения всего Средиземноморья дарами Центральной Африки (слоновой костью, золотом, страусовыми перьями, черными рабами, дикими животными) или арабских стран и Индии (пряностями, ароматическими веществами, благовониями, шелком). Эти товары поступали в Александрию по каналу Нехо, караванным путем, по Нилу или по морю от Газы. Масштабность морских и речных перевозок с перегрузкой в Александрии объясняет развитие здесь и кораблестроения.
Освященные преданием помещения Мусейона снова наполнились учеными и художниками. Наступил серебряный период для Александрии, когда она сделалась вторым по величине городом Римской империи с населением 300 тысяч человек.
Но вскоре снова вспыхнули беспорядки…
…Я налил себе немного холодного кофе, но, так и не дотронувшись до чашки, стал вслух рассуждать:
— Плотин провел у Аммония в Александрии одиннадцать лет. Система его философии, хотя это нечто выше, чем «система» как таковая, в основном сформировалась именно в этот период. Правда, он ничего не писал в Александрии… Итак, его интеллектуальная модель конструировалась в школе Аммония Саккаса: с одной стороны, как результат интенсивных обсуждений и дискуссий с коллегами по школе и самим Аммонием, а с другой стороны, в ходе работы в знаменитых александрийских библиотеках с определенными философскими текстами. И все это на базе уже того, что у него было — тех интуиций, тех озарений, которые он вынес из детства и юношеского возраста. Правда, по классификации Пифагора, духовное развитие философа несколько иное: до двадцати лет — младенец, до сорока лет — юнец, до шестидесяти лет — юноша, после шестидесяти — старик.
И все же предположим, что моя гипотеза верна. Тогда надо сделать вот что: необходимо найти и представить краткий сопоставительный анализ лингвоматематических интерпретаций «Эннеад» Плотина. Я думаю, что они есть. Мы все будем благодарны, если соответствующими данными займется ХИП.
Я взял чашку и наконец-то сделал глоток. ХИП незамедлительно приступил к работе. Я сидел, откинув голову на кресло и закрыв плотно веки. Почему-то тоскливо щемило левый глаз. Вдруг я подумал о той загадочной серебристой тени: «Что это было? Какой-то периферийный эксперимент САО? Он единственный автономно подключен к голографическому дисплею. Или… или это новый способ взаимосвязи конструируемого информационного поля с каким-то неизвестным мне планом моего бессознательного?» В этот момент я услышал по-прежнему мелодичный, но и непривычно жесткий голос Сюзанны:
— Необходимо учесть следующий аспект: в рамках культуры, в которой развивался Плотин, отсутствовало благоговейное, сакральное отношение к некоему тексту или к его создателю. Некий определенный текст считался сакральным, поскольку когда-то в нем неким образом отразились Первоначала. Но он одновременно не являлся сакральным, ибо манифестация Абсолюта никогда не тиражировалась и являлась всегда уникальной. В этом смысле необходимо воспринимать и интерпретировать слова Плотина: «Лучше всего изучить наиболее ценное из мнений древних и посмотреть, соответствуют ли они нашим собственным».
Я посмотрел в окно, тень огромного черного с золотистыми проблесками облака медленно вползала в ущелье. «Интересная мысль… для Сюзанны. О чем она хочет предупредить?» Но я не успел додумать, включился ХИП:
— Используются следующие критерии классификации информационного массива: частота прямого цитирования данного мыслителя Плотином, частота косвенного, небуквального цитирования, использование Плотином специфических образов того или иного философа. Классификация иерархично построена по степени убывания.
Платон. Чаще всего Плотин обращается в «Эннеадах» к знаменитому диалогу Платона «Тимей» — 105 раз. Далее: «Государство» — 98 раз, «Федон» — 59, «Федр» — 50, «Филеб» — 41, «Пир» — 36, «Законы» — 35, «Парменид» — 33, «Софист» — 26, «Теэтет» — 11, «Горгий» — 9, «Алкивиад» — 8, «Кратил» — 7, «Послезаконие» — 5, «Политик» — 4, «Гиппий большой» — 4, «Ион» — 1.
В рамках данного анализа уместно и необходимо процитировать А. Ф. Лосева — крупнейшего знатока и Платона, и Плотина: «В связи с отношением Плотина к Платону необходимо затронуть один вопрос, который смущал умы в течение многих столетий: имел ли Платон какое-то особое „тайное“ учение, не выраженное в его диалогах, или не имел… Скажем сразу: у Платона было множество самых разнообразных принципов, больших и малых, которыми он обладал, как и всякий великий мыслитель, который, может быть, пытался так или иначе излагать в своих лекциях, но из которых, в результате шести — или семивекового развития античной философии действительно образовалось такого рода учение, что можно назвать „тайной“ его огромного философского горизонта. Если угодно, в классическом платонизме была своя „тайна“. Но эта тайна была только теми принципами, которые только у Плотина получили свой явный характер. Вся „тайна“ платонизма выразила себя в неоплатонизме».
Аристотель. Вторым по степени интеллектуального присутствия в «Эннеадах» является Аристотель. Практически нет ни одного трактата Аристотеля, которого бы Плотин не цитировал или, по крайней мере, выражениями которого в тех или иных пунктах своей системы не пользовался бы. Плотин достаточно критически относится к Аристотелю, хотя по некоторым очень важным направлениям он не только согласен с представлениями Стагирита, но и развивает его.
