— Малыш, все к лучшему. У нас столько всего, что мы не знаем, что с этим делать. На распутывание могут уйти месяцы, а то и годы. И не завидуй Лизлю и Турсе. У них появится компания. Мне предстоит найти такого же упрямца, как ты, и ввести его в курс дела.

Маккьютчен лучезарно улыбнулся, эффект был несколько испорчен полупрожеванными орехами. Сантьяго отвернулся.

Маккьютчен заключил договоренности в больнице Святого Винсента. Парню предоставили отдельную палату. Условия были лучше, чем у большинства пациентов; медсестры осматривали его по крайней мере раз в сутки. Маккьютчен выбил какие-то деньги из управления — бог весть каким образом — для врача. В больнице он бывал через день. В первый его визит с ним отправился Сантьяго. Когда он вошел в палату, парень начал кричать и срывать трубки. Маккьютчен вытолкнул Сантьяго, и тот поклялся никогда не подпускать к парню Мора.

Когда Сантьяго стоял за дверью палаты Ренни, ненавидя себя, к нему подошел полный лысеющий врач, самоуверенный, спокойный, на именной бирке значилось «ЛОПЕС». Сантьяго он сразу же не понравился. Сквозь тронутую сединой бороду врач спросил Сантьяго, не друг ли он семьи. Сантьяго молча показал полицейский значок.

— А, — произнес добрый доктор Лопес. У Сантьяго возникло желание застрелить его. Врач взглянул на свой пюпитр. — Рейнолдс Тейлор, возраст двадцать пять лет, белокурый, глаза светло-зеленые. При поступлении в больницу весил сто восемнадцать фунтов. — Сантьяго глянул в окошко двери. Маккьютчен стоял над парнем, незряче смотревшим перед собой, и женщиной, как будто такой же отрешенной, как он. — Шок, пограничное истощение, утрата функций печени. Можете сказать ему, чтобы прекратил ходить на вечеринки, если хочет дожить до двадцати шести.

Доктор Лопес резко повернулся и быстро ушел.

Шок. Идея использовать парня как приманку принадлежала Мору. Мор не заботился о последствиях, он только хотел убить человека из команды Варны, который явится за скальпом Ренни. Совершенно не думал о парне, о деле, об управлении. Только потому, что так ему хотелось.

Потому что целью Мора был главарь.

Или, скорее, босс главаря. Слав.

Чертов Мор.

Это не будет проблемой. После того как Девиус Руне вернулся в Вашингтон, Мор просто исчез. Квартира во Флэшинге была покинута. Когда Сантьяго позвонил в спецназ, чтобы справиться о Море, ему ответили, что такого человека у них нет. Фамилия его исчезла из списка личного состава ОАБ и больше не произносилась на перекличке.

Через два дня после стрельбы под мостом Сантьяго словно окаменел.

Взгляд его то и дело обращался к ящику стола Мора, запертому на замок. Все остальные как будто забыли о нем. На пятый день, когда Маккьютчен был в больнице с парнем и с похожей на привидение морщинистой старухой, будто бы слегка помешанной, Сантьяго открыл замок и достал из ящика пистолет сорок пятого калибра и набедренную кобуру.

Кобура никуда не годилась. К торсу Сантьяго подходила плечевая кобура, и с ней он чувствовал себя уверенней. Пистолет — другое дело. «Глок-39» являлся укороченной моделью, тонкой и маленькой в руках Сантьяго. Однако отдача была сильной, пистолет заметно дергался вверх и вправо, но с такими руками, как у Сантьяго, управляться с ним удавалось. Правда, короткий ствол подводил при стрельбе в мишень, находившуюся дальше двадцати ярдов.

Когда Сантьяго прикреплял третью мишень, вошел начальник тира и поинтересовался его преданностью «глоку».

— Что еще у вас есть? — спросил Сантьяго.

Вторую половину дня он провел, стреляя из пистолетов сорок пятого калибра всевозможных форм и размеров. Традиционный М 1911 оказался хорош на большом расстоянии, но слишком объемист для плечевой кобуры и выхватывался недостаточно быстро. «Глоки» были чересчур легкими. Компактные «кольты» и «смит-вессоны» нравились ему, несмотря на сильную отдачу, но лишь один из пистолетов пришелся по руке.

Выйдя из участка в пять часов, Сантьяго истратил часть своих сбережений на заказ по компьютеру компактного «спрингфилда» сорок пятого калибра с приспособлением для установки светового/лазерного прицела и кобуры «галко» с карманом для запасных обойм.

Приняв душ и побрившись у себя в квартире, Сантьяго надел кобуру с моровским «глоком» и отправил одно текстовое сообщение.

Потом поехал домой.

Обратно в Инвуд. Обратно к грохоту поезда номер один над сомнительными барами на Нэгл-авеню. Обратно к магазинам сотовых телефонов и парикмахерским на Западной Двести седьмой улице. Мимо отцовской мастерской и дома. У Луиса был хороший улов. Дома его ждали свежий каменный окунь и морской лещ, треска, креветки, кальмары и мидии, свежие лук и помидоры. Там были его сестра с мужем, братья с женами, и Сантьяго оставался за столом единственным бессемейным. Но это не так уж плохо. Он к этому привык.

Единственная неприятная минута наступила, когда его дрянной брат Рафа начал болтать о большой стрельбе под Манхэттенским мостом в Китайском квартале, возможно, связанной с наркотиками. С наркоманами. С дрянным пако. Возможно.

Сантьяго не сознавал, что смотрит невидящим взглядом, пока Эсперанса мягко не коснулась его руки. Виктор хмурился. Мать сказала, что он похож на одну из рыб, принесенных Луисом. Сантьяго опустил глаза и промолчал.

После ужина, когда остальные отдавали должное пирогам и рому, Сантьяго с чашкой крепкого кофе в руке взглянул на дисплей сотового телефона.

Сообщение, которое он отправил раньше, гласило: «У меня. В полночь. Ответь „да“». Ответ состоял из одного слова: «Да».

Когда он прощался, сестра тайком спросила, говорил ли он с Маккьютченом относительно Мора. Виктор был более прямолинейным:

— Ты все еще работаешь с этим сумасшедшим типом?

— Не знаю, — ответил Сантьяго и впервые за несколько дней почувствовал себя совершенно честным. От этого стало легче на душе.

Он вернулся на Лонг-Айленд вовремя, чтобы зажечь свечи, разложить приготовленные матерью блинчики с крабами и убедиться, что в ванной все в порядке до того, как раздался звонок в дверь.

Когда он открыл, Ерсиния прислонилась к косяку, на ней было пальто военного покроя с поясом. Она протянула обернутую фольгой бутылку.

— По случаю завершения большого дела.

Предложение снять пальто она отвергла.

Сантьяго развернул бутылку. «Порфирио Плата», хорошее вино.

— Как ты это восприняла? — спросил он через плечо.

Ответа не последовало. Ерсиния была несносной.

Он повернулся. Ерсиния стояла в гостиной, сложив руки на груди, разглядывала четыре громадные фотографии Молла в Центральном парке, которые Сантьяго стащил из квартиры парня. Пальто она сняла, и на ней оказалась только серебряная цепочка на животе.

— Ну? — спросила она через плечо. — Принесешь мне выпить?

«Приятно быть правым», — подумал Сантьяго, откупоривая бутылку.