— Черт возьми.

Там было полно таблеток. Одной этой коробки достаточно, чтобы упечь парня в тюрьму на очень долгий срок. Сантьяго стало любопытно, какой улов у наркоакул. Кто бы ни был боссом этого парня, дело он явно вел широко.

Мор плавно, беззвучно спустился с кресла и встал у стола рядом с Сантьяго. Возле клавиатуры лежала смятая распечатка разговора по электронной почте между парнем и женщиной — судя по имени, той, что на фотографии; начиналась она фразой: «Больше нечего сказать». По краю бумаги, сморщенной от пролитой на нее и потом высохшей бесцветной жидкости, было небрежно написано одно слово: «Вивисекция».

Мор стоял на кровати, ощупывая штукатурку потолка, когда парень вошел в дверь, за которой находился Сантьяго. Отпрянув при виде похожего на бродягу человека с большим ножом в руке, он повернулся к двери и увидел преграждавшего выход здоровенного латиноамериканца. Полицейского значка, свисавшего с шеи на цепочке, он, похоже, не заметил. Парень снова повернулся к белому человеку, видимо, пытаясь его урезонить.

— Это тебя вышвырнули из того заведения позади библиотеки, — сказал маньяк со зловещего вида ножом. Голос его звучал влажно, скрипуче.

Парень снова повернулся к латиноамериканцу.

«Кто-то здорово его отделал», — подумал Сантьяго. Одну сторону лица почти сплошь покрывали позеленевшие за несколько дней синяки, другая была обезображена свежей опухолью. Ниже, на шее, багровел ожог, лишь частично скрытый ослабшей повязкой. Сантьяго за годы службы повидал немало ожогов, и случайных, и нет.

— Это тебя я встретил в магазине «Барни», — сказал Сантьяго. Ему прямо-таки не верилось; он видел этого парня меньше месяца назад флиртующим на четвертом этаже с миловидной продавщицей-латиноамериканкой по имени Дженет Нуньес, которая громко, на двух языках, отвергла заигрывания Сантьяго на предыдущей неделе.

— Догадайся, что мы нашли. — И Сантьяго продемонстрировал коробку из-под дисков.

Голова парня, казалось, вот-вот взорвется. Он открыл рот, собираясь что-то сказать, но послышалось только болезненное бульканье. Мор беззвучно спустился и подошел к нему сзади. Сантьяго не заметил, как он спрятал нож, но видя, что его нет, испытал большое облегчение.

— Кто главарь? — спросил бродяга с горловым хрипом.

— В-в-вы тот человек из б-бара на Брум-стрит, — заикаясь, произнес парень.

— Кто он? — повторил Мор.

Парень повернулся и указал пальцем на Сантьяго.

— А в-в-вы сидели в т-такси, «ф-ф-форд»-«т-телка»…

Мор ткнул распрямленными пальцами правой руки в правую почку парня, заставив его сложиться, как шезлонг. Подхватил, не дав упасть, сжал левой рукой его челюсть и скулы. Уперся в спину коленом и выгнул назад. Парень издал звук, какого Сантьяго ни разу не слышал.

— Мор.

Пальцы стиснули лицо парня, вдавив щеки между челюстями.

— Кто главарь?

Звук из носа парня повысился на две октавы.

— Мор, ему больно.

Сантьяго сделал шаг вперед.

— Нет, от этого ему не больно. Вот от этого больно.

Мор сунул большой палец под челюсть парня, под язык, и нажал вверх, к мягкому нёбу. Тот завопил через нос, по лицу его заструились слезы.

— Мор, перестань.

Сантьяго был на полпути к ним и увидел, как Мор свободной рукой вынул что-то из кармана. Сантьяго выхватил пистолет, но не знал, в кого целиться.

— Достань виски, — проскрипел Мор, — устроим простенькое барбекю.

С этими словами он раскрыл старую зажигалку (Сантьяго разглядел на ней орла, глобус и якорь), щелкнул ею, и в двух дюймах от выкаченных глаз парня вспыхнуло громадное голубоватое пламя.

Послышалось негромкое урчание, шелест словно бы разрываемого картона, брюки парня и ковер под его ногами стали темными, мокрыми. Запах заставил Сантьяго замереть на месте. И он впервые заметил на лице Мора выражение эмоции: сильное отвращение. Мор выпустил парня, отступил назад, и тот повалился в лужу своего поноса, плача и что-то бессвязно мямля.

Сантьяго удивленно воззрился на Мора. Он еще ни разу не видел, чтобы кого-то напугали до такой степени, и вновь ощутил под ложечкой мучительную пустоту. Время для него опять перестало существовать, и он не знал, сколько они там простояли, глядя на парня в зловонной луже. Но в какую-то секунду он жестом велел Мору отойти и, спрятав пистолет в кобуру, осторожно помог парню подняться на ноги.

— Будет, — негромко сказал он, — будет.

Тот в конце концов перестал плакать, хотя продолжал издавать похожие на всхлипы звуки. Что-то щелкало в его теле и странно, влажно чмокало по пути в ванную.

Он завопил, как раненый заяц, когда хотел прикрыть за собой дверь, а Мор захлопнул ее ударом ноги.

Теперь настал черед Сантьяго онеметь. Все, что он видел, слышал и делал как заводной, с тех пор как они вломились в квартиру парня, лишило его дара речи. Холодная, рассудочная часть его сознания пришла к выводу, что план Мора имел смысл, тем более что их было всего двое. Расчетливая — что это верный путь к второй ступени. Чисто эгоистичная словно бы говорила: «Плевать, подумай об очках, которые получишь, когда все будет кончено. ОСИОП, встречай нас!»

Но большая, неопределенная часть, которую он считал серой зоной, соединяющей ум и сердце, была потрясена до отвращения. Не этой полицейской работе его учили. Действия Мора выходили далеко за рамки обычных правил, даже при оказании сопротивления. Он отверг обычное сочувствие. Обращался с парнем будто в Афганистане. Хоть это и было совершенно противозаконно. Мор нарушил все правила, которыми, по его словам, руководствовался и которые, видимо, обещал Маккьютчену соблюдать. Притом… спокойно. Сантьяго содрогнулся при мысли, что могло бы произойти в квартире, не будь его там. И теперь все должно пойти еще хуже.

Когда парень привел себя в порядок и собрался с духом, чтобы ехать (Сантьяго настоял, чтобы машину вел Мор, сам же устроился на заднем сиденье с парнем — тот не захотел даже сидеть позади водительского места и забился в угол так, чтобы Мор не видел его в зеркале), и Маккьютчен получил возможность его успокоить, он выложил все — во всяком случае, достаточно, чтобы Маккьютчен начал мобилизовать своих людей.

— Главаря зовут Реза Варна, он является нашей основной целью. Это болгарин, легально проживает здесь с девяносто первого года и владеет борделем, который Лизль и Турсе только что прикрыли; возможно, еще несколькими. Наш источник сообщил, что ему также принадлежит клуб «Сенчури».

Клуб «Сенчури» представлял собой несообразность — внезапно возникшее роскошное заведение среди краха и убожества. Варна (парень называл его только Резой) как-то прибрал к рукам здание, раньше принадлежавшее фирме «Барнс энд Ноубл», на углу Двадцать первой улицы и Шестой авеню — два этажа, более пятнадцати тысяч квадратных футов — и превратил его в один из самых популярных салон-ресторанов с одним простым правилом: «Вход стоит сто долларов». Выпивку, живые развлечение (полицейским не терпелось увидеть, что это такое) и меню описал журналист Бен Франклин. Там собирались компании, клуб повсюду рекламировали, провозглашали новой бизнес-моделью настоящего времени.

— Однако источник сообщает, что командный центр Варны находится за углом, позади копировальной мастерской на Западной Двадцатой, — закончил Маккьютчен.

«Источник» сидел в одной из комнат для допросов, его охранял Сантьяго, сказавший Мору, что будет стрелять, если тот попытается войти. Парень был окончательно сломлен. Он раскачивался на стуле, вращая глазами и что-то шепча. Время от времени выпаливал названия коровьих пород и имена подозреваемых таксистов, и Сантьяго, в конце концов догадавшись, что парень идентифицировал таксомоторы с разными породами скота, задался вопросом, долго ли он отравлял мозги таблетками Варны — другого объяснения его плачевного состояния не существовало. Предстоящая встреча под Манхэттенским мостом была шуткой; Варна, видимо, планировал убийство парня, возможно, убил бы и обоих арестованных таксистов, не находись они в безопасности, под стражей. Вот почему он сидел с парнем, бог весть какое безумие могло прийти на ум Мору, а тем временем наркоакулы и смешанная группа ОАБ и полицейских в форме брали клуб «Сенчури» и копировальную мастерскую — предполагаемую штаб-квартиру Варны.