Мор подался ближе, и Сантьяго с трудом подавил желание отступить назад.

— Закон по своей природе реакционен, детектив Сантьяго. Он всегда играет в пятнашки. Но поскольку Нью-Йорк разоряется, боссы решили, что пора действовать. Я не должен производить аресты, допрашивать подозреваемых или давать показания в суде. Не должен вмешиваться в процесс. — Сантьяго послышалась в последнем слове легкая насмешка. — И не беспокойся, все очки достанутся тебе. Что еще?

— Что ты делал на крыше библиотеки вчера вечером?

— Занимался изучением таксомоторного бизнеса, чтобы получить какую-то подготовку. Будучи там последний раз, я обратил внимание, что несколько автофургонов стоят в этом квартале на стороне Четырнадцатой улицы. Люди вносили ящики с бутылками, стереосистемы и все такое. Мне стало любопытно, почему кто-то устраивает вечеринку в ресторане, считающемся закрытым несколько лет назад.

Если ты разведчик и снайпер, то привыкаешь подолгу сидеть на одном месте. Наблюдаешь, ждешь, и терпение вознаграждается в конце концов какими-то интересными сведениями. Я очень терпелив. Когда этот библиотекарь поднялся со мной на крышу, я спровадил его и остался. Толпа начала собираться около половины десятого. Я наблюдал за движением такси с помощью этой штуки… — Мор показал что-то похожее на фонарик. — Это монокуляр ночного видения. И записал номера некоторых с фонарей на крышах. Машина Аруна возвращалась дважды, та, которую Байджанти Дивайя водит для нас, тоже. Я оставался там достаточно долго, чтобы увидеть работу охранников. Похоже, они знают свое дело — выбросили одного парня будто мешок с мусором. Кажется, я уже видел его раньше. Потом я ушел. Меня никто не заметил. Еще что-нибудь?

Сантьяго не знал. Его положение так резко изменилось за один день, что он не представлял, о чем спрашивать.

— Что за фантастический пистолет ты носишь?

— «Хеклер и Кох», рассверленный под патрон сорок пятого калибра.[50]

— А чем плохи девятимиллиметровые?

— Разведчики пользуются сорок пятым.

— Потому и держишь табельный пистолет в ящике стола?

— Я получил его в спецназе. «Глок» продается для вооружения полицейских по всему миру. Мое оружие сделано на заказ специально для меня в оружейной мастерской в Куонтико, как и для всех разведчиков.

— Я думал, вы все преданы своим винтовкам.

— Так и есть.

— Тогда почему ты попросил выписать для тебя М-четыре? Своего нет? И разве ты не мог получить карабин в спецназе?

Мор издал звук, похожий на вздох.

— Детектив, постарайся запомнить. Меня здесь нет. Я должен быть неприметным.

— Ты называешь неприметным то, что сделал с тем задержанным? Позволь тебе кое-что сказать; если я смог тебя раскусить, значит, при желании, сумел бы кто угодно из полицейских. Я захотел только потому, что должен работать вместе с тобой.

Мор нахмурился.

— Как ты раскусил меня?

Сантьяго сказал ему о квитанции по уплате штрафа за превышение скорости, которую нашел через Центр сбора информации о преступлениях. Мор выслушал, глядя в аквариум, и кивнул. Сантьяго прямо-таки видел, как он мысленно делает себе выговор за неосторожность.

— Слушай, это было год назад. Все остальные пропустили бы это. Ты не пропустил.

— Как уже сказал, я должен работать вместе с тобой. И знаешь, то, что ты делал в Афганистане, здесь не годится. Тебе нужно выглядеть как полицейский, думать и действовать как полицейский, не так, будто каждую смену собираешься рассчитаться с мерзавцами из Талибана, стреляющими из гранатометов. Пусть мы задерживаем правонарушителей, но это все-таки люди; у них есть права.

Мор уклончиво хмыкнул.

Они немного помолчали, наблюдая за акулой, плавающей по своему древнему кругу.

— Карла выпустят через несколько дней, — прохрипел Мор. — Пойманные акулы долго не живут, если их не выпустить. Они не созданы для неволи.

Сантьяго подумал, не хочет ли Мор сказать ему этим что-нибудь.

— Когда начнем ликвидировать эту сеть, — продолжал Мор, словно они обсуждали цвет шнурков для обуви, — ты не всегда будешь меня видеть. Нам придется поддерживать связь скрытно. Мне нужен для тебя какой-то позывной, которого никто не знает, на тот случай если те, за кем мы охотимся, могут перехватывать информационный поток управления.

Сантьяго задумался. Как ему пришло на ум то прозвище, он не знал, но оно годилось.

В детстве я много играл в баскетбол. Вместе с ребятами постарше, — задумчиво проговорил он, вспоминая их, девятнадцати-двадцатилетних, неимоверно высоких и крепко сложенных, недавно вышедших из тюрьмы. Никаких нарушений правил. — Меня называли Сикс.[51]

Мор кивнул:

— Сикс. Годится. Краткий позывной, легко запоминающийся.

Сантьяго было страшновато задавать этот вопрос:

— А как называли тебя?

Мор устало улыбнулся:

— Меня называли Эвер. Эвер Мор.[52] Запомнил?

Эвер Мор.

Господи, помоги нам.

Безумие. Сущее безумие. Впечатление создавалось именно такое, но Сантьяго сидел за рулем «виктории», и у него был портативный компьютер — гораздо более дорогая вещь, нежели все, с чем ему приходилось работать. Рядом с ним на пассажирском сиденье находилась Байджанти Дивайя. Они стояли на полосе автобусного движение на Двадцать шестой улице, между Пятой и Мэдисон-авеню, у северной границы парка на Мэдисон-сквер. Мор сидел на крыше Флэтирон-билдинга, имея при себе фотокамеру с непристойно большим телеобъективом. Когда он увидит Аруна Ладхани, на компьютер Сантьяго будут передаваться изображения высокой четкости, и он сможет направлять их на телефоны полудюжины добровольцев из ОАБ, которых наркоакулы просьбами и угрозами склонили принять участие в этом безумии. Полицейским требовалось независимое подтверждение того, что они увидят, перед тем как забирать подозреваемого. Поэтому Сантьяго сидел в машине не один.

У них был нелепый план. Байджанти Дивайя организовала массовый протест таксистов после того, как личность третьего убитого водителя, Рагхурама Раджана, была установлена, и таксисты уже начали собираться в Гарлеме. Сантьяго указал коллегам, что третью жертву убили двумя выстрелами в голову и следов пыток, как у первых двух, не обнаружили. Это походило на попытку ограбления, о чем поставили в известность первую группу ОАБ перед выездом.

— Может быть, убийцы не успели взломать ящик с инструментами, — предположил Турсе.

— Или кто-то увидел, как они грабят такси, — высказался Лизль.

— Может быть, это сделал не тот, кого мы ищем, — прокашлял Мор.

— Хватит «может быть», черт возьми. Арестуйте подозреваемого и другого, постараемся заставить кого-то из них говорить. Только побыстрее. Три убитых таксиста и большой протест не помогают нашему делу, джентльмены.

Несмотря на малые шансы и ограниченное время, Маккьютчен был заметно доволен ходом дел и всеобщим сотрудничеством, хотя и из-под палки. Он больше не оставлял Мора в кабинете для бесед с глазу на глаз, но, похоже, сумел скрыть от остального управления его секрет.

Байджанти Дивайя согласилась подтвердить увиденное о подозреваемом таксисте, но потребовала, чтобы с другим водителем обращались мягко. Когда Сантьяго спросил почему, она со значением взглянула на Мора.

— Этот человек, детективы, бежал от одной из самых жестоких войн, бушующих на планете. Он из городка возле Гомы, на границе Руанды и Демократической Республики Конго. Из-за этой войны он потерял всю семью, и его не раз обирали при попытках уехать сюда — стать тут водителем такси для него единственная возможность. У всех таксистов была трудная жизнь, но его случай исключительный, даже для таксомоторной индустрии. Здесь у него нет родственников, и ему почти не с кем разговаривать на родном языке. Если он сможет достаточно зарабатывать и выучить английский, то, пожалуй, сумеет ассимилироваться, при условии, конечно, что останется в живых. Сейчас баранка такси — это все его состояние. Он оказался втянут в ваше расследование, и это может поставить под угрозу его репутацию в КТЛ — те, разумеется, известят ФБР и Службу иммиграции, которые в конце концов решат его судьбу. Жизнь этого человека представляла собой бурный, опасный поток. Теперь он нашел относительно спокойный водоворот. Мне хотелось бы, чтобы он оставался здесь столько, сколько захочет.