Как ни удивительно, подумал Кэл, но пока Оскар рассказывал о майомбе, ему открылись не столько новые элементы своеобразия, сколько сходство между Вуду и более цивилизованными религиями. Разве не отвечали они тем же нуждам — определить место человека в системе Творения, дать людям веру в их собственную ценность, выразить на мифологическом языке дилемму выживания, сражение между Добром и Злом? В самом деле, так ли велика разница между борьбой за души, которая велась внутри Вуду, и вечным состязанием Бога и Дьявола?

А заклинания? Так ли уж странно было верить в них? Для чего в конце концов предназначались все молитвы?

Они направились в кабинет Оскара — простую комнату с окном, глядевшим на темную аллею. Комната была обставлена конторской мебелью из металла, которая, казалось, была куплена из вторых рук. На стене за письменным столом было много фотографий. Кэл взглянул на них: вот Оскар пожимает руку мэру; Оскар стоит вместе с лидерами общины перед еще не отремонтированными зданиями Аше; Оскар, намного моложе чем сейчас, с группой других молодых людей машет мачете в зарослях сахарного тростника.

Усевшись в кресло напротив Оскара, Кэл сказал:

— Осталось еще кое-что, о чем мне бы хотелось узнать. О мифологии, обрядах…

— Я бы с удовольствием ответил на все ваши вопросы, — сказал Оскар, взглянув на часы, — но через пару минут я должен идти на занятия в свой класс. Но я думаю, мне удастся устроить так, чтобы вы могли узнать больше.

— Каким образом?

— Присутствуя на одном или двух богослужениях.

— Буду весьма признателен, — сказал Кэл.

— Посмотрим, как это устроить, — пообещал Оскар. — Ну а сейчас, чем еще могу быть полезен?

У Кэла оставался лишь один вопрос. Это был, как только сейчас осознал Кэл, тот самый вопрос, ради которого он пришел сюда. Но как спросить у человека, предусматривает ли его религия человеческие жертвоприношения?

Он подбирался к этой опасной теме осторожно.

— Любопытно узнать, насколько строго Вуду, практикуемое в наши дни, следует древним обычаям. В какой степени они оказались разбавлены в результате процесса смешения с другими традициями и с течением времени?

— Они полностью совпадают, — ответил Оскар. — Ритуалы в конце концов были предписаны самими богами.

— А как насчет жертвоприношении? — спросил Кэл наконец. — В прошлом ведь существовали приношения живых жертв, закалываемых перед богами, и такое заклание было частью ритуала.

Без малейших признаков смущения, неловкости или сожаления Оскар ответил:

— Они происходят и по сей день.

Наступило тяжелое молчание. Кэл не знал, как продолжать разговор.

Оскар заговорил первым:

— Я знаю, что именно этот аспект религии всегда более всего отпугивает любого алейо.

Неверующего, припомнил это слово Кэл.

— Но без него, — продолжал Оскар, — никакой религии просто не было бы. Боги жаждут и требуют этого. Жертвоприношение символизирует признание смертными права богов отнимать жизнь, так как они ее дали. Стоит лишить их того, что им принадлежит по праву, — и мы нарушим договор с ними, благодаря которому мы выжили.

Бог дает — и Бог отнимает. Да, по Библии это именно так.

— Наши формы богопочитания, — добавил Оскар, — включают и ритуальное заклание.

Кэл все еще не мог найти подходящих слов.

Тогда Оскар рассмеялся коротким и добродушным смехом.

— Но, Кэл, уж вы-то наверняка не будете нас осуждать за это — из всех людей меньше всего именно вы. Вы не могли не наблюдать, как подобные вещи делаются где-нибудь — как режут курицу или поросенка в качестве жертвы богам. О небо, это совершается каждый день в тысячах деревушек по всему свету.

Животные! Оскар говорил только об этом, и ни о чем другом! Почему потребовалось столько времени, пока до него это не дошло? Образ мальчика в морге застрял у него в голове, затемнив восприятие.

Но была ли форма, о которой рассказал Оскар, приемлема в наше время?

— Я знаю, что это делается в джунглях, — сказал Кэл, — людьми, живущими в самых примитивных условиях. Там это естественно. Но здесь… это неуместно.

Перемена выражения лица Оскара была едва заметной, но этого было достаточно, чтобы Кэл пожалел о сказанном. Чтобы вести исследование по всем правилам, он должен быть беспристрастным. Оценочные суждения с его стороны могут легко подорвать доверие Оскара к нему.

— Но не здесь, считаете вы. — Голос Оскара оставался спокойным и бесстрастным, хотя теперь Кэл услышал в нем саркастические нотки. — Я могу предположить, что сама мысль о кровавых ритуалах просто обязана оскорбить чувства рядового горожанина. Мертвая плоть животных для него — это только то, что можно купить в супермаркете, завернутое в пластик и разложенное на мясном прилавке. У горожан нет никакого представления о непрерывности, о естественной связи между жизнью и смертью. Поэтому не следует обижаться на то, что о нас слишком сурово судят. — В голосе Оскара появилась жесткость: — Но так ли уж значительно их ритуалы отличаются от наших? Разве они не требуют, чтобы каждое Рождество у них на столе была индейка? Разве эту птицу не убивают для того, чтобы удовлетворить их представление о традиции? А как насчет евреев — ведь мясо, которое они едят, — это животные, зарезанные в соответствии с древним законом человеком, специально назначеным читать молитвы перед тем, как перерезать горло жертве? Конечно, это ритуальное убийство, независимо от того, что оно не совершается на глазах всех верующих. В самом деле, какое право имеет кто-либо высказывать суждения о том, каким способом другие чтут свои святыни?

Нужно ли ему сейчас уйти, подумал Кэл, или он все же осмелится задать вопрос, который все еще неотступно мучил его?

Кэл осторожно двинулся вперед.

— Каждый имеет право иметь свои убеждения, — сказал он, — но если эти убеждения противоречат законам и обычаям цивилизованного общества, то вряд ли можно ожидать, что это общество, все целиком, просто… подставит другую щеку.

Оскар кивнул и улыбнулся.

— Так что, считаете вы, религия должна подчиняться закону. Но кто будет решать, не является ли закон всего лишь орудием дискриминации, направленным против тех форм религиозности, которых просто боятся? Английские короли издавали законы против религиозных диссидентов, ставших основателями этой страны, французские короли преследовали гугенотов, Гитлер объявил вне закона евреев. Кто из них был прав, Кэл? Скажите мне. Законы, которые придумывают люди, не могут иметь большую силу, чем законы, установленные богами.

— А как насчет человеческих жертвоприношений? — вырвалось у Кэла, который уже не мог сдерживать себя. — Если ваши боги этого потребуют, вы подчинитесь?

Оскар слегка откинул голову назад, как боксер, получивший удар в челюсть. Он в упор глядел на Кэла, его тело напряглось и оцепенело. Затем он стал очень медленно отклонять корпус назад, к спинке кресла, его спина изогнулась, как натянутый лук перед пуском стрелы.

— Послушайте, вы сказали, что религия не изменилась, — отчаянно попытался Кэл вернуть разговор в русло научной дискуссии. — И вы, и я знаем, что частью древних обрядов было принесение в жертву человеческих жизней. И в ходе моих исследований я столкнулся… со слухами…

— Да, я понимаю, — мягко сказал Оскар. — Было бы невозможно сохранять в тайне нечто столь сенсационное и чтобы никто ни о чем не пронюхал. Особенно если принять во внимание количество совершаемых нами жертвоприношений. Каждую среду и пятницу, регулярно, как часы. Младенцы большей частью. В полночь, конечно. Мы отцеживаем кровь и пьем ее. Целебная до последней капли и абсолютно непревзойденная для лечения некоторых нервных расстройств и мигреней.

Эта речь производила тем большее впечатление, что она была произнесена ровным спокойным голосом. Но Кэл мгновенно понял, что такой едкий сарказм мог родиться только в раздираемой яростью душе.

— Послушайте, Оскар, это не было обвинением. Исследователь обязан…