Сегодня день был сух и светел

и полон ясной синевой,

и вдруг я к вечеру заметил,

что существую и живой.

У старости душа настороже:

ещё я в силах жить и в силах петь,

ещё всего хочу я, но уже —

слабее, чем хотелось бы хотеть.

Овеян скорым расставанием,

живу без лишних упований

и наслаждаюсь остыванием

золы былых очарований.

Безоглядно, отважно и шало

совершала душа бытиё

и настолько уже поветшала,

что слеза обжигает её.

Сойдя на станции конечной,

мы вдруг обрадуемся издали,

что мы вдоль жизни скоротечной

совсем не зря усердно брызгали.

Живу я, смерти не боясь,

и душу страхом не смущаю:

земли, меня и неба связь

я неразрывной ощущаю.

Смотрю спокойно и бесстрастно:

светлее уголь, снег темней;

когда-то всё мне было ясно,

но я, к несчастью, стал умней.

Свободу от страстей и заблуждений

несут нам остывания года,

но также и отменных наслаждений

отныне я лишаюсь навсегда.

Есть одна небольшая примета,

что мы всё-таки жили не зря:

у закатного нашего света

занимает оттенки заря.

Увы, всему на свете есть предел:

облез фасад, и высохли стропила,

в автобусе на девку поглядел,

она мне молча место уступила.

Не надо ждать ни правды, ни морали

от лысых и седых историй пьяных,

какие незабудки мы срывали

на тех незабываемых полянах.

Приближается время прощания,

перехода обратно в потёмки

и пустого, как тень, обещания,

что тебя не забудут потомки.

Я изменяюсь незаметно

и не грущу, что невозвратно,

я раньше дам любил конкретно,

теперь я их люблю абстрактно.

Осенние пятна на солнечном диске,

осенняя глушь разговора,

и листья летят, как от Бога записки

про то, что увидимся скоро.

Чую вдруг душой оцепеневшей

скорость сокращающихся дней;

чем осталось будущего меньше,

тем оно тревожит нас больней.

Загрустили друзья, заскучали,

сонно плещутся вялые флаги,

ибо в мудрости много печали,

а они поумнели, бедняги.

Не знаю, каков наш удел впереди,

но здесь наша участь видна:

мы с жизнью выходим один на один,

и нас побеждает она.

Опять с утра я глажу взглядом

всё, что знакомо и любимо,

а смерть повсюду ходит рядом

и каждый день проходит мимо.

Я рос когда-то вверх, судьбу моля,

чтоб вырасти сильнее и прямей,

теперь меня зовёт к себе земля,

и горблюсь я, прислушиваясь к ней.

Всё-всё-всё, что здоровью противно,

делал я под небесным покровом,

но теперь я лечусь так активно,

что умру совершенно здоровым.

Умирать без обиды и жалости,

в никуда обретая билет,

надо с чувством приятной усталости

от не зря испарившихся лет.

Бесполезны уловки учёности

и не стоит кишеть, мельтеша:

предназначенный круг обречённости

завершит и погаснет душа.

Наш путь извилист, но не вечен,

в конце у всех – один вокзал;

иных уж нет, а тех долечим,

как доктор доктору сказал.

Нет, нет, на неизбежность умереть —

не сетую, не жалуюсь, не злюсь,

но понял, начиная третью треть,

что я четвёртой четверти боюсь.

За вторником является среда,

субботу вытесняет воскресенье;

от боли, что уходим навсегда,

придумано небесное спасенье.

Так было раньше, будет впредь,

и лучшего не жди,

дано родиться, умереть

и выпить посреди.

Я жил распахнуто и бурно,

и пусть Господь меня осудит,

но на плите могильной урна —

пускай бутыль по форме будет.