– Надо так, – сказал Покровский, взял свою подушку и запульнул ее в Антона.

  Попадание оказалось точным – всхрапнув, Шутов мгновенно сел, откинув одеяло. Спал он в пижаме, украшенной розовыми слониками.

  Поставив ноги на пол, он с закрытыми глазами быстро и громко сказал:

  – Летите на Юг, сиськи! Теперь вы свободны! – Открыл глаза, осмотрелся и зевнул. – А, что? Уже пора вставать?

  – Боже, мне даже страшно представить, что творится у тебя в голове, – признался Покровский.

  – А в чем дело? Ладно, неважно. – Преисполнившись возбуждения, Шутов стянул с головы колпак. – Парни, я всё понял! Он мне всё рассказал!

  – Кто? – одеваясь, спросил Глебов.

  – Иисус! Иисус посоветовал мне, как снять наш фильм!

  – Эй-эй, притормози, – забеспокоился Сергей. – У тебя что, опять припадок?

  – Да, что с ним такое? – Гоша встревоженно посмотрел на друга. – Опять гиперактивность? Или неврастения?

  – Заткнитесь и слушайте! – раздраженно рявкнул Шутов.

  – Повышенная раздражительность. Похоже, неврастения, – констатировал Глебов.

  – Сами вы больные. Со мной – полный порядок. Просто у меня есть такая идея. Такая идея... – Антон принялся потирать ладони, хитро ухмыляясь. – Смотрите, парни. Мы можем пытаться снять что угодно, но на фильм нам по-любому нужны деньги. Много денег. Чем больше, тем лучше. Столько, сколько нам никогда не заработать. Можно, конечно, продать Гошину почку, но он вряд ли согласится. И нам всё равно может не хватить. Поэтому гораздо проще взять их там, где их много.

  – Кредит, что ли? – уточнил Глебов. – Брось. Я бы давно оформил на себя кредит, если бы мог. Но мы как бы приезжие, нам никто его не даст.

  Шутов презрительно фыркнул.

  – Какой нафиг кредит? Всё гораздо проще – нам нужно пойти на ограбление.

  С самодовольным выражением лица он уставился на друзей, ожидая слов благодарности и восхищения. Но те, замерев было, переглянулись и продолжили одеваться.

  – Эй, парни, да вы чего? Вы слышите, что я вам говорю?

  Глебов заглянул под раскладушку.

  – Гоша, ты не видел мои носки?

  – Да вон они – висят на подоконнике.

  – А, точно, спасибо. Только как они здесь оказались? Я их вешал на стул.

  Гоша пожал плечами.

  – Да я откуда знаю? Может, наш лунатик опять ходил по ночам и перевесил их.

  Шутов принялся расстегивать пижаму.

  – Я не лунатик. Я не стану ходить во сне. Особенно, чтобы перевесить чьи-то грязные носки.

  – Точно? – усмехнулся Глебов. – А как же пару лет назад? – Он вытянул перед собой руки и, подражая неуклюжей походке зомби, принялся расхаживать по комнате. – Земля, прием. Земля, передает Аполлон двенадцать. Погода на Луне – просто шикарная, но моросит мелкий дождик.

  Покраснев, Шутов пробормотал:

  – Ничего подобного. Я просто тогда немного перепил и заснул в туалете.

  – Перепил? – переспросил Глебов, перестав дурачиться. – Чувак, пока мы тебя заталкивали в туалет, ты внятно и четко кричал, что на тебя нападают инопланетяне, а потом ты два часа пел оперы на итальянском языке. Без акцента! И пел профессионально! Мы тут с Гошей чуть не обделались от страха. Даже соседи приходили в три ночи, спрашивали, что у нас здесь за Пласидо Доминго разорался. И да, они даже попросили твой автограф.

  – Да не было такого! – вспылил Шутов. – Меня не учили петь. Я только на баяне играю. И я не знаю иностранных языков!

  – Ты просто не помнишь, – заявил Гоша.

  Сидя на кухне за столом, троица, позавтракав, пила чай.

  – Не, я серьезно, – вещал Шутов. – Вы подумайте. У нас появятся деньги на наш фильм. И мы приобретем бесценный криминальный опыт. Он нам обязательно пригодится для нашего фильма. Покорим зрителей реализмом.

  Глотнув чая, Глебов признался:

  – Знаешь, Антоша, меня несколько напрягает бонус с виде тюремного опыта.

  – Всё будет хорошо, доверься мне и моему плану.

  – Тебе? Нет, никогда!

  Насупившись, рыжий обвел друзей взглядом.

  – Парни, мы обязаны сделать это. Докажите, что вы по настоящему преданы кино и нашей мечте.

  В ответ – никакой реакции.

  – Решайся, – продолжил нседать Шутов. – С нами будешь ты и Гоша. Вон, посмотри, какой он здоровый. Если что-нибудь пойдет не так, он всегда может применить силу. Он вырубит кого угодно. Спортсмен ведь.

  Вздернув подбородок и выпятив грудь, Покровский сказал:

  – Да, я спортсмен.

  – Угу, спортсмен, – промычал Глебов. – Антоша, очнись. Он занимался бальными танцами, он не способен ударить человека. Он только ногами прикольно машет, и всё. Как он кого-нибудь вырубит? Станцует перед ним Лебединое озеро и рассмешит до упаду?

  – Я изучал приемы из единоборств для нашего фильма, – обиделся Покровский. – А форму я набрал на танцах. По телосложению я ничем не отличаюсь от мастера боевых искусств.

  – Что ты несешь, придурок? Если бы ты набрал свою форму занимаясь карате – это одно, а ты ходил на танцы. Черт, даже не на какие-нибудь хип-хоп танцы, а на бальные! Бальные! Бальные!!! Ты понимаешь разницу между бальными танцами и карате, брутальный ты наш?

  – Я бы с радостью записался на карате, – проворчал Покровский. – Просто мой препод по актерскому мастерству сказал, что я должен заниматься танцами, чтобы стать пластичным. Но примы-то я всё равно знаю.

  – Только применять их не умеешь. И боишься.

  Хихикнув, Шутов сказал:

  – Ладно, насчет Гоши я погорячился. Но у нас остаются ты и я.

  Глебов повел бровью.

  – И ты? А ты разве не боишься вида крови?

  – Один раз потерплю, обещаю не падать в обморок, – поклялся Шутов. – Ты подумай, Сергей. Роскошные тачки, девочки, успех, зависть, уважение...

  – Достал. Уже не смешно.

  Энергичный Шутов вдруг словно исчерпал все запасы энергии, осунулся и стал предельно серьезным.

  – Думаешь, я прикалываюсь?

  – Конечно.

  – А вот и нет. Вчера ты сам говорил, что мы – неудачники. И ты полностью прав, чувак. Мы неудачники и ими останемся, если сами не попытаемся что-нибудь изменить. Возможно, кому-нибудь из нас однажды подфартит и он попадет в кино. Когда ему будет лет сорок-пятьдесят. А возможно, не попадет. Скорее всего, не попадет. Скорее всего, мы навсегда останемся никем. Потому что начинающих режиссеров, актеров и сценаристов каждый год появляются тысячи, а в профессию пробиваются и остаются в ней единицы. И чтобы просто пробиться в нее, нужно пахать как проклятым. И мы пашем. Мы учимся, работаем и снимаем наши фильмы. Сколько мы спим последние два года? По шесть-семь часов. Когда у нас последний раз был выходной? Когда мы просто валялись на кровати и ничего не делали? Год назад, два? – Он всмотрелся в помрачневшие лица друзей. – Вот так-то, товарищи. У нас мерзкая, нищая жизнь. Нам очень тяжело, но после получения дипломов мы не сможем продолжать жить даже так, как сейчас. Мы уже не маленькие, тебе двадцать семь, мне и Гоше по двадцать шесть. Мы уже пожертвовали своей молодостью ради нашей мечты. А рано или поздно у нас всех обязательно появится семья, дети, и тогда точно всё, прощай наша мечта, потому что на нее просто не останется ни минуты свободного времени. Ну, или можно забить на семью и жить одному лет так до пятидесяти, тратя всё время на кино. Только я так не хочу. – Антон ткнул Сергея пальцем в грудь. – Ты предлагаешь нам смириться? Согласен остаться никем? Хочешь просто плыть по течению и надеяться, что тебе однажды повезет? Только вот хрен, я не верю в удачу, ее не существует. Она не для таких, как мы. Никогда не появится никакого дяди-продюсера, который даст нам денег на наш фильм. Проснись и пойми это. Мы сами должны добиться успеха. Сами. Мы сами должны снять наш фильм. Если будем просто сидеть, ждать и надеяться на чудо, мы никогда его не дождемся. Нельзя надеяться на что-то, лучше – никогда не будет. Мы сами должны строить свое будущее. Если мы хотим осуществить нашу мечту и снять вместе наш фильм, то мы должны снять его. И единственное, что нам для этого нужно, – деньги. Ты, Сергей, можешь и дальше надеяться на удачу. Можешь пойти и купить очередной лотерейный билетик, а я лучше возьму пистолет и пойду грабану банк. И мне насрать, что меня могут посадить или пристрелить! Потому что чтобы добиться чего-то значительного, нужно быть готовым пожертвовать чем-то еще более значительным!