— Ну и зачем вы заставили меня вспомнить?

Он усмехнулся.

— Тогда расскажите, кто виноват во всех ваших проблемах?

Она швырнула салфетку на стол, поднялась и зашагала к двери. Никто Владу не окликнул. Она сама остановилась в шаге от порога и развернулась на каблуках.

— Знаете что, я не нарочно пыталась это забыть, оно забылось само, но раз забылось, значит, на то были причины.

— Конечно были, — подтвердил он. — Конечно. А вы как хотели, уничтожить себя, и лелеять воспоминания об этом?

— Я себя не уничтожала, — прошипела она. С Владой такого раньше не случалось: она не шипела на людей и уж точно не думала уходить, хлопнув дверью.

— Не уничтожили, потому что сил не хватило. Так… слегка наказали, да? Думаете, это такой замечательный поступок: взять и возненавидеть саму себя? Думаете, это мелочи, а потом сидите тут и удивляетесь: ну как же так всё получилось!

Она сникла. Вся решительность делась куда-то, как будто её вымело тем самым похоронным ветерком. Противная влага в уголках глаз копилась-копилась и вдруг вытекла на щёки.

— Плачете, — удовлетворённо заметил психотерапевт. — Наконец-то. А уже думал, вы так и будете улыбаться, пока не похороните себя заживо.

Она вернулась на стул, потому что оказалась нужна салфетка. Влада себя так успокоила. Сказала — просто нужна салфетка. А вовсе не его помощь.

— Ну а теперь мы сможем над этим работать, — произнёс Виктор Юрьевич, наклоняясь к ней так, что Влада ощутила горький аромат шоколада.

Максим Игоревич был на полевой практике, потому его телефон долго не отвечал, а когда Владе наконец удалось дозвониться, в трубке что-то хрипело и ворочалось.

— Алло, алло! — повторял он через каждое слово. — Влада, вы разве не знаете, что они уже уехали? Алло, алло!

Влада так опешила, что не сразу нашлась, что ответить, и Максим успел решить, что пропала связь, и снова кричал в трубку «алло».

— Как это уехали? Они же должны были подписать командировку, купить билеты. Всё это не так быстро, а я на прошлой неделе звонила, они ещё не покупали билетов.

— Алло-алло! Как это, не покупали? Купили ведь месяц назад. Я думал, вы в курсе. Алло! Вы меня слышите?

— Слышу, — сказала Влада. — Спасибо, что рассказали.

— А что, они вас не предупредили? Странно, всё это уже давно было известно. Алло! Ну и связь. Алло!

— Да-да. То есть нет. Спасибо ещё раз, — сказала она путано. Владе, в сущности, было уже безразлично, что говорить. Какая разница, сколько недель назад они купили билеты, если они всё равно не взяли её с собой.

Просто забыли — другого объяснения не нашлось. Ли не мог бы сделать это ей назло — зачем? Альбина ничего не решала. Максим подумал, что она всё знает.

Влада аккуратно положила мобильный на край стола и села на табуретку посреди комнаты. Хаос вещей действовал на нервы, и она отвернулась, уставилась в окно. За окном, как оглашенные, верещали ласточки.

Её забыли — это стоило принять как факт. Она знала всё: и как виновато посмотрит Ли, когда к сентябрю недоразумение разрешится, и как многословно и бестолково выскажет свои сожаления Альбина. «Без тебя было совсем не так». Без неё было — как и с ней, всё едино, всем безразлично. Влада не жалела себя — она просто знала.

Единственное, чего она не знала — куда деть себя теперь, когда вместо тщательно обустроенных планов впереди прорисовалась пустота. Она перебрала варианты. Единственным более или менее осуществимым было продолжить работу в институте. В пустых коридорах, одной, каждый день проходить мимо запертых дверей и закрытого буфета, слушая только гудки машин за окном. Это было слишком даже для Влады.

Она подняла мобильный телефон, и тут же он пиликнул. Новое сообщение.

Влада подняла глаза на окно: в синеве неба плескались верхушками деревья. Синеву неба подпирали атланты высоток. Глупо, как глупо. Ей следовало бы исчезнуть из этого мира, чтобы не раздражать своим присутствием нормальных людей. Ей следовало бы…

Снова пиликнул телефон. Влада не глядя протянула руку.

— Ты не заслужила счастья, — сказала Влада своему отражению в синеве неба. — На что ты вообще надеялась?

Телефон затрезвонил изо всех сих. Она мельком глянула на экран: незнакомый номер, три ноля в конце. Наверное, ошиблись. Влада рассмотрела, как её отражение в оконном стекле делает виноватые глаза.

— Нет-нет, — сказала она, ощущая странное удовлетворение от того, что нашла наконец виноватых, и сейчас же будет вершить справедливость. — Убирайся. Уходи. Забейся в самый тёмный угол, я видеть тебя не желаю. Не же…

Проклятый телефон. Его мелодия — как будто стоматологическое сверло. Влада сморщилась, дёрнулась к мобильному. Тот же номер — три ноля в конце, — вместо приветствия незнакомый мужской голос сказал ей:

— Заяц, обернись.

Она обернулась. Отражение в стеклянной дверце шкафа белой салфеткой вытирало слёзы со щеки. Всё ещё прижимая телефонную трубку к уху, другой рукой Влада пошарила по столу. Салфетки там, конечно же, не было.

Он стоял у Влады за спиной, так что она почти ощущала чужую тёплую ладонь на своём плече.

— Ты хочешь ей что-нибудь сказать?

Почти все стулья в комнате были задвинуты в тёмные углы, кроме одного, у стеклянной дверцы шкафа. Никто на нём не сидел, но Влада прекрасно видела серую тень в отражении.

В больнице главенствовала тишина. Подъёмный кран, застывший за окном, пожирала ржавчина безвременья.

— Да. — Горло сдавливало судорогой. Влада почти не могла говорить, но всё равно должна была сказать. Столько слов перепробовано за эти дни — самое время найти подходящее. — Остановись. Я не могу видеть, как ты себя уничтожаешь.

Тишина больницы стала жуткой. Виктор Юрьевич молчал, и Влада больше не ощущала его ладони над своим плечом.

В углах комнаты зашептал тошнотворный сквозняк. Загудели трубы отопления — их в просторном помещении было много, тонких, толстых, переплетённых в радиаторы и подвешенных под потолком. Подъёмный кран стал медленно, рывками поворачиваться — это Влада заметила краем глаза, и похолодела. Время возвращалось. Реальность возвращалась в саму себя.

— Плевать, нужна ли ты этому миру, — выдохнула она, ощущая, как сводит челюсть. — Ты нужна мне.

Бумажный платок, который она до сих пор сжимала в ладони, раскис и распадался теперь на клочки.

— Прос-ти, — шевельнулось ветром у самого карниза, за окном, заклеенным на зиму.

В глубине больницы заработал лифт. Мимо двери — Влада услышала это особенно хорошо — провезли половой тряпкой, и тут же застучали каблуки. Подъёмный кран тащил на крышу недостроенного дома большой оранжевый блок.

Она разжала судорожно сведённые пальцы, и остатки бумажного платка вывалились на пол, похожие на комок подтаявшего снега.

«Сколько же ему лет?» — думала Влада, болтая в крошечной белой чашке остатками кофе.

Она только сейчас заметила, что Виктор Юрьевич полностью седой, и у него от уголков глаз к вискам расходятся пергаментные морщинки. Почему раньше она этого не замечала? Почему раньше он был другим?

Кафешечный кофе отдавал запахом гари, но она всё равно допила его, потому что когда сложно говорить, лучший выход — пить кофе.

— Мне интересно услышать, что произошло за эту неделю, — сказал он привычным тоном хитрого старого лиса.

Влада всю неделю думала, как она скажет ему это. Глупо было бы прыгнуть на шею: «Вы меня спасли!». Слишком цинично было бы составить список того, что изменилось. А если честно и без эмоций — получалось суховато.