Незнакомый номер с тремя нолями в конце — звонивший отчаялся и бросил трубку, и тут же начал снова. Непонятно откуда запахло шоколадом. Влада бросила телефон, ослабшие пальцы разжались сами собой. Хрустнуло — это пластиковый корпус раскололся о мрамор пола. Но телефон продолжал пищать и мигать экраном. Влада отшатнулась.

Она ударилась спиной о стеклянный ящик, внутри которого вешали расписание, и холод стекла слегка остудил подступающую панику. Спокойнее. Ещё спокойнее. У неё высшее образование в области парапсихологии, уж справиться с паранормальным явлением — ерунда какая.

Влада закрыла глаза. У неё не было яркого таланта. У неё не было даже особого голоса, чтобы говорить с не-живыми. Она, в самом деле, только и могла, что выкалывать на пенопластовых листах схемы, чтобы ими могли воспользоваться те, кто с талантом. Сама она пользовалась редко — не получалось, не было опыта и тренировки.

— Остановись, — сказала Влада, переплетая в сознании последнюю составленную мыслесхему. Это должно было помочь. — Я говорю тебе: остановись. Слушай меня. Уходи. Ты должен слушать меня. Уходи.

Голова почти раскололась от резкой боли: всё-таки без практики выполнять такие сложные схемы в сознании — тяжело.

Телефон замолк. С лестничного пролёта сочился бледный свет. Его не хватало, чтобы оглядеть весь коридор, но трупик телефона на полу Влада видела отлично. Он молчал.

У неё вырвался облегчённый вздох. Кажется, пронесло. А она успела придумать, как останется в этом коридоре навечно, сожранная не-жизнью. Влада опустилась на корточки: дрожали от напряжения колени. Подышала на заледеневшие пальцы. Паранормальная сущность коснулась её холодным поцелуем, и теперь Владу, пожалуй, не отогреет даже кружка очень горячего кофе.

Нужно было возвращаться. Собрать волю в кулак, встать на ноги и возвращаться.

— Я безнадёжна, да? — сказала Влада, глядя на застывший за окном подъёмный кран.

Виктор Юрьевич стоял за её спиной, но Влада больше не ощущала на себе его взгляда. Должно быть, он тоже любовался мёртвым краном. Мёртвым миром за окном.

— В области, где я работаю, нет ничего безнадёжного, — отозвался он механически, сунул руки в карманы и прошёлся от стены до стены.

Влада обессилено опустила руки. У неё болела голова, и во рту стоял тошнотворный привкус кофе, как у той Влады — пожизненной обитательницы институтских коридоров. У неё пропадал голос, как у той Влады, которая жила в школьном подвале. И временами возникало чувство, что это ещё не всё, что она забыла ещё одну часть себя, и никак не может выудить из подсознания призрачный трепещущий образ.

Виктор Юрьевич тяжело опустился в кресло напротив неё. Силы у обоих были на исходе. Он достал из верхнего ящика стола разломанную шоколадку и положил на стол между собой и Владой.

— Хотите?

Она молча покачала головой и закрыла глаза. Зашумел, закипая, электрический чайник.

— В чём ваша проблема? — произнёс Виктор Юрьевич, греча ложкой в банке с сахаром.

Влада досадливо сморщилась. Сколько можно говорить об одном и том же. Она, конечно, не специалист в психологических методах, но постоянные разговоры о чувствах и ощущениях мало того, что начинали её раздражать, как ещё ни капли не помогали.

— Разве до сих пор не ясно?

— Нет, — усмехнулся Виктор Юрьевич. Иногда в его голосе проступал такой циничный сарказм, что Владе хотелось выйти и хлопнуть дверью изо всех сил. Будь в ней хоть чуточка темперамента, она бы так и сделала. — Вы сидите тут, сосредоточенно думаете свои мысли. Улыбаетесь иногда так смущённо, как будто на ногу мне наступили. Я не вижу вашей проблемы.

От возмущения Влада распахнула глаза.

— Что может быть хуже того, чтобы существовать в обрывках реальности? Неужели мне ещё придётся объяснять вам, почему это мне не нравится?

— Да нет. — Виктор Юрьевич отломал дольку шоколада, покрутил в руках. В чашке остывал зелёный чай. — Объясните это себе. У вас же нет проблем. Вы просто подумали, что с точки зрения нормального человека так существовать — неправильно. Но вы же так существовали всегда, всю предыдущую жизнь. Почему вдруг решили измениться? Кто сказал вам, что нужно измениться? Вдруг мы все существуем в своих обрывках реальности. Ну вдруг. Откуда вы знаете.

Она открыла рот, чтобы ответить, и закрыла. Ответить было нечего. Откуда она знала, в самом деле.

— Знаете, — сказал психотерапевт. — Ко мне приходят разные люди. Я вникаю в их жизнь. Приходится вникать. У большинства мир — тёмный и страшный. В нём на самом деле не хочется жить. Хочется в петлю — и привет. А у вас нет такого. У вас нормальный, спокойный, благоустроенный мир. Так в чём ваша проблема?

Влада задумалась. Глядя на неподвижный кран, она тяжело — как мельничный ворот — провернула в мыслях свой август и всё, что было после.

— Вы хотите сказать, мне нужно просто жить, как раньше? — спросила она осторожно. Таким же тоном могла спросить у Ли: «Вы думаете, эту статью лучше не публиковать?». Она бы выслушала его ответ и сделала, как он сказал. Даже если бы внутри посчитала, что нужно делать по-другому.

Виктор Юрьевич резко откинулся на спинку кресла, так что кресло застонало.

— Я ничего не хочу сказать. Решите сами.

— Я… — Влада осеклась. Что же в самом деле было не так? Ведь что-то было, иначе она не пришла бы сюда просить помощи.

И вдруг вспомнила.

Свежим августовским утром она сидела посреди комнаты, на табуретке. В открытое окно кричали ласточки. С одиннадцатого этажа, окнами выходящего во двор, не было слышно никакой другой жизни кроме ласточек.

Вещи по комнате были разбросаны в творческом беспорядке: Влада собиралась уезжать в экспедицию. Самое необходимое в Мёртвой долине — три блокнота и лес чёрных булавок, воткнутых в пенопластовый лист. Остальное — мелочи. Без остального можно было бы обойтись.

Ещё у неё была сумка через плечо и пузырёк с кирпичной крошкой и кровью. Это уже на крайний случай. Но вообще-то, какая разница, её всё равно не взяли. Пузырёк с кирпичной крошкой и пенопласт, утыканный булавками, как ёж, теснились на подоконнике. Владе подумалось — вышвырнуть их что ли в окно.

Была бы в ней хоть капля темперамента, она бы так и сделала. А ещё — высказала бы на кафедре всё, что она думает. Так, чтобы точно не забыли. Но она и сейчас прекрасно понимала, что сидение на табуретке в центре вещевого хаоса станет её самой сильной истерикой. Влада нервно и виновато улыбалась, как будто в трамвае кому-то наступила на ногу.

Собственная улыбка в дверце шкафа казалось ей дикой. Впрочем, какая разница, всё равно ведь никто не увидит.

— Про тебя забыли, — сказала Влада своему отражению в стеклянной дверце шкафа.

Виноватая улыбка в ответ.

— Тебя бросили. А знаешь, почему? Потому что ты пустое место.

Холодок пробежался по позвоночнику, как будто кто-то открыл дверь в давно заброшенный подвал, и оттуда вырвался похоронный ветерок.

— Никому до тебя нет дела, — сказала Влада голосом, в котором сплелись интонации мамы, Ли и той огромной тётки, которая вчера в автобусе обругала её коровой. — Ни ума, ни красоты, ни таланта. А ты что вообще хотела, чтобы тебя все вокруг обожали? Сядь на последнюю парту и молчи оттуда.

Она судорожно сглотнула. Отражение в стеклянноё дверце шкафа тоже дёрнулось, и его лицо исказилось в жалобной гримасе.

— Жалкая, — сказала Влада, ещё больше распаляясь. Злость, накопленная внутри, наконец-то получила выход. Нашла единственную верную цель для удара. Ведь кто-то был во всём виноват. Теперь Влада точно знала, кто. — Всё, что ты можешь — быть жалкой. Забейся в самый тёмный угол и замолчи, я не хочу тебя видеть.

Она отвернулась и больше не видела, как кривляется отражение в стеклянной дверце шкафа, как текут по его лицу крупные слёзы.

— Вспомнили? — поинтересовался Виктор Юрьевич.

Влада подняла белую салфетку и сердито скомкала её в руке, а потом вытерла намокшие глаза.